Трудовые будни барышни-попаданки 5

Кстати, у супруга полный доступ к полицейской статистике. Согласно ей, треть контингента столичных борделей — уроженки остзейских губерний, проще говоря эстонки и латышки. Причиной сему не особая любвеобильность тамошних жительниц, а недавняя отмена крепостного права. Крестьяне получили личную свободу, но земля осталась у прежних владельцев. Кто-то брал участки в аренду, кто-то шел в батраки. Появилась свободная трудовая сила, в первую очередь женская. И нашла печальное применение.

На землях бывшего Ливонского ордена, где крестьянство укрощено рыцарской сталью, такое проканало. Если же в России мужиков освободить без земли, то они восстанут. И так, между прочим, бунтовали после отмены крепостного права, когда поняли: земли дадут меньше, чем надеялись. Так что этот узел одним взмахом не разрубить. Тут не только «волки сыты, овцы целы», тут надо смотреть, чтобы хлеботорговля не рухнула.

Мы об этом еще разок поговорили, я посоветовала Мише довести машину до модели, удобной в производстве, после чего запатентую. И обратилась к собственной хлебной торговле и прочим отраслям торговой империи.

Вернулась я, между прочим, вовремя. Не то чтобы без меня дела остановились. Но за три месяца путешествий, когда коммерческая переписка могла вестись только в прерывистом режиме, накопились проблемы, нуждавшиеся в ручной доводке. Что-то утвердить, что-то отменить, принять кадровые решения.

А так шло все ровно и гладко. Весна и лето — период, когда цены на зерно ползут вверх равномерно и последовательно. Давний вулканический скачок уже в прошлом, зато в настоящем — европейская индустриализация, все меньше сеятелей, все больше едоков. Главное — поставлять качественный товар, чтобы в Гамбурге или Антверпене не пришлось бы перебирать нашу пшеничку, выгребать сор и жучков. Запечатанные кули с моим вензелем уже не проверяют. Так что и в этом году выйду в плюс, даже если не запущу швейные машинки в производство.

* * *

К вечеру в Новую Славянку заглянул Миша Новиков, один из лучших учеников, командированных в начале зимы в поддержку к Карамзину. Парень с фотографической памятью — аптечные рецепты бы ему читать. Запоминает любую надпись, воспроизводит, да еще расставляет любые варианты толкований в приоритетном порядке.

По его рассказам, Николай Михайлович дотянул до теплой весны на моих советах и лекарствах, не снижая работоспособности. Ускорил работу над томом о преодолении Смуты и необходимости гражданственности. Через месяц предпечатная подготовка.

Тут еще письмо с Валаама, прослезившее Лушу и обрадовавшее Степу. Их непутевый отец заслужил лучший отзыв настоятеля: молится, учит послушников чистописанию, о водке и других хмельных напитках не думает, даже найти не пытается. К осени, когда подготовит хороших переписчиков, можно признать исцеленным.

Кстати, об островах. Я вспомнила античного тирана Поликрата, которому так везло, что он кинул в море перстень — надо же хоть что-то потерять. На ужин подали рыбу, и в ней перстень вернулся к хозяину.

Поэтому вечером попросила Мишу рассказать хоть о каких-нибудь плохих новостях — неужели нет?

— Вообще-то есть, — сказал слегка нахмуренный супруг. — Не те, которые надо безотлагательно передавать. Но…

Не договорил. Раздался стук в дверь.

— Маменька, папенька, можно к вам? Лизонька, пусти, сам знаю, что поздно. Все равно хочу маменьку спросить перед сном!

Вошел Сашка.

— Маменька, папенька, простите, пожалуйста! Вы днем были заняты, а мне поговорить надо.

Это мне надо у него просить прощения. Ладно Миша, полдня в отъезде. А я — полчаса на ребенка не нашла!

— Спрашивай, милый.

— Маменька, а как надо сделать, чтобы Сашенькин папенька не вел себя как его папенька?

Глава 31

Несколько секунд я растерянно глядела на Мишу. Какие нежелательные деяния совершал отец моего супруга? Человек, несомненно, достойный, но незнакомый ни мне, ни Мише.

Потом догадалась, что речь про Сашеньку, еще не знающего, что он будущий царь Александр II. Про его папеньку, Николая Палыча, и дедушку, императора Павла.

Я уже узнала, что мой Сашка и Сашенька-царевич по-прежнему общаются и дружат. Иногда моего ребенка привозят во дворец, даже оставляют с ночевкой. Шурка рассказывает наследнику престола (других отпрысков дома Романовых мужского пола в настоящее время нет) о своих приключениях, показывает технические новинки, обучает малолетнюю свиту спортивным играм. Стал для будущего императора, Александра II, чем-то вроде компьютерной приставки для школьника из забытого мной мира — предмета, пользование которым родители дозируют.

Но что же такого грозного натворил его папенька? Почему его сравнили с курносым царем Павлом?

— Это финляндская история, — вздохнул муж.

Я сразу поняла, что речь не о Великом княжестве Финляндском — там сейчас как раз тишь, благодать и процветание, но о лейб-гвардии в Финляндском полку.

А еще поняла — разговор не при ребенке.

Поцеловала Сашку, отвела спать, пообещав по дороге сделать все, чтобы никто никого не обижал. Вернулась, муж приступил к рассказу.

Летние маневры, жара, Николай Палыч не в духе, зубной болью маялся. Полк устал, царевич все равно велел ротам идти беглым шагом. А под конец выдал: «Все, кто в финляндском мундире, все свиньи! Слышите, все свиньи!» И — шпор коню. Офицерство возмутилось, заявило, что после такого оставаться в полку не может, но так как массовая отставка законом запрещена, то от каждого чина будут метать жребий и поочередно выходить из службы, пока все не уйдут.

Назревал скандал из тех, что нельзя ни не заметить, ни скрыть. Генералитет пытался убеждать, говорил, что сам император иногда надевает финляндский мундир — не мог же Николай Палыч признать свиньей своего царствующего брата. На другой день его высочество заглянул в полк, слегка извинился.

— Вроде инцидент исчерпан, — заметил муж. — Вот только я не раз слышал от офицеров — мол, хорошо, что не Николай наследник престола. А те, кто осведомлен, вроде нашего друга Бенкендорфа, те улыбались.

Блин! Еще одна проблема. Константин Павлович обещал мне, что напишет брату с просьбой издать Манифест о престолонаследии. Возможно, написал. Но решающая роль в этом деле — у самого старшего сына Павла, носящего императорскую корону и не знающего, что носить ее — до ноября. Манифест может издать только он.

Что не снимает насущной проблемы. Николай Палыч грубоват. И этот фактор толкнет многих поручиков и капитанов не просто к сочувствию тайным обществам, а к активности в декабре.

И нет надежды, что Александр Палыч урезонит младшего братика. Государь весной сам укатил в Польшу, как только в дороге не встретились.