Трудовые будни барышни-попаданки 5

— Встречусь с будущим царем, попробую ему очень-очень осторожно покапать на мозги, — предложила я. — Ну, а как с Сашкой… Пусть поговорит с тезкой, чтобы тот был с отцом сдержан: без слез, без капризов. Чтобы усовестить — ребенок себя ведет взрослее.

Сама понимала: это почти ни о чем. Такие поучения Николай Палыч слышал и от своей маменьки, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Заболит голова или зуб — и все мудрые словеса забудутся.

Кстати… Когда я впервые познакомилась с Николаем Павловичем, то стала ворошить прежнюю память не только насчет характера, но и насчет здоровья. Вроде бы богатырское: любил щи да кашу, спал на солдатской койке, накрывшись шинелью, умывался, чистил зубы, посему к дантистам не обращался. Ни при Советской власти, ни после это не акцентировалось — Николай Палыч никогда не считался царем-примером. Вот если бы со щеткой дружил Пушкин или Ломоносов…

Но может, нет противоречия? Еще Роберт Бернс подметил: зубная боль — предмет для шутки. Не царский это недуг, не тот, которым делятся с придворными, особенно гораздыми на мемуары. Тут проще потерпеть, разве что ломая мебель и чужие судьбы, а потом тихонько сказать хирургу: «Вырви сам или приведи мастера».

С чего о царской боли задумалась? Своих забот нет?

— Еще какие проблемы? — невесело спросила я.

— Так, мелочь, — заметил муж. Но таким тоном, что стало понятно: речь идет о занозе, которая неощутима на фоне других проблем. Но побаливает. И не вынимается.

— Твои прогрессы — от нечистого, — продолжил Миша. — Как помнишь, слухи эти пошли после наводнения. И продолжаются. Мол, не может быть такого, чтобы корабль плыл, а ни весел, ни парусов, ни даже парового колеса не видно. Чтобы икру из Астрахани доставить в столицу и ни одна икринка не испортилась, без колдовства не обойтись. И сладости приворожительные выпускаешь. И даже не намекают, а прямо говорят в проповедях, что благодаря своим прельстительным изделиям княгиня Шторм и ее домочадцы получили доступ к царскому семейству.

— Источник кликушества? — спросила я, хотя и сама знала ответ.

— Самый модный исповедник и проповедник архимандрит Фотий. Да-да, тот самый из эпиграмм.

Одна из моих забавных проблем этого мира — характеристики многих современников я запомнила со школы, и даже не из параграфов учебников, а по эпиграммам.

Благочестивая жена

Душою Богу предана,

А грешной плотию

Архимандриту Фотию.

По совокупности таких стишков, написанных или приписанных, Александр Сергеевич сослан в свое поместье. Что же касается отношений с графиней Анной Орловой-Чесменской, то супругу моему была доступна служебная информация, и она неопровержимо свидетельствовала: «грешная плотия» графини вне подозрений. Нет никаких данных о любых интимностях в отношениях восторженной девицы и пылкого проповедника.

Так-то сам Фотий — явление интересное. Это история даже не скоростного карьерного лифта, а карьерной ракеты. Сын провинциального дьячка, талантливый и болезненный, рано постригся в монахи. Обрел духовную дочь — ту самую Анну Орлову-Чесменскую, самую богатую незамужнюю даму России. Благодаря ее финансовым ресурсам обустроил пару заброшенных монастырей. Стал известным в столице, принялся бороться с мистицизмом, а также запретил перевод Библии на русский язык, в чем преуспел. Предал частной, незаконной анафеме министра Голицына, между прочим царского фаворита. И император снял министра-либерала со всех постов, кроме директора почты.

А на меня-то чего взъелся модный духовник? Прошлой весной обратился ко мне с просьбой о финансовой помощи. Я велела передать: участвую только в церковных проектах социальной направленности. Например, на Валааме бесплатно кормят крестьян-паломников — вот этому монастырю я помогаю. Иначе — извините.

— Сейчас он в очень большой силе, — констатировал муж. — Дружит с Аракчеевым, постоянно видится с царем. Постоянно подает ему записки: «Непременно и немедленно нужно ныне выслать из столицы, некоторых навсегда…» Царь, к счастью, решения о милостях и репрессиях всегда принимает сам, без давления. Но неприятно-с.

— Неприятно, — согласилась я. Вспомнила, кстати, что при новом царе, Николае, Фотия, как и Аракчеева, мягко отстранят от влияния и удалят в монастырь. Стоит ли обращать внимание на этого духовного временщика? Или послать ему набор простеньких шоколадок? Или демонстративно освятить всю мою продукцию?

Насчет шоколадок — хорошая идея. Пошлю ему набор премиум-класса. Если примет, пойму цену утверждениям о прельстительных сладостях.

— Еще чего веселого?

— Так, почти ничего. Разве что в столице объявился человек, который приехал с намерением убить царя.

Глава 32

— Но не убьет. Даже не попытается, — сказала я, сообразив, о каком историческом персонаже идет речь.

— Не убьет, — кивнул муж. — Но станет катализатором мятежа. Неуверенные заговорщики подумают: вождь явился. Хотя на самом деле — сам себе актер и режиссер в одном лице. Высокий, храбрый, громогласный, да еще романтично раненный.

С этим не поспоришь. Александр Якубович — человек широкой души и разнообразных деяний. Например, он внес вклад в посмертную судьбу Грибоедова: при жизни на дуэли угодил тому пулей в мизинец. Благодаря чему автора комедии-афоризма смогли идентифицировать в Тегеране после уничтожения посольства. И получил Александр Сергеевич персональную могилу вместо братской.

На Кавказ, где этот поединок состоялся, Якубович угодил из-за другой дуэли. По его словам. На самом деле — за предшествующую разгульную уланско-гвардейскую жизнь, отличавшуюся от гусарской только количеством выпитых напитков, и не в сторону уменьшения. Ну и подвигов, соответственно.

На Кавказе Якубович стрелял не только в Грибоедова, но и в горцев, причем очень эффективно. В каждой битве был впереди, побеждал вражьи отряды, грабил аулы, делился добычей с солдатами и казаками с честностью капитана Флинта, да и сам дорос с поручика до капитана.

В одной из баталий получил пулю в лоб, и голова превратилась в композицию из дробленых костей и свинца. Плюс — в ту эпоху нет металлодетекторов в аэропортах, как и аэропортов, минус — рентгена нет тоже, как и продвинутой нейрохирургии. Посему бедняжка какое-то время страдал в зоне боевых действий — сражаться рана не мешала. А потом был командирован в Санкт-Петербург, где хирургия более-менее.

Приехал и вспомнил, что на Кавказ отправил его именно царь. Потому и угодили ему в лоб не на Черной речке или Волковом поле, а на Кубани. Пусть и наградами не обойден, и чин капитанский, все равно, Александр Палыч — бяка, и его надо у-у-убить!

Поэтому день Якубовича в прежней истории был примерно такой. Утром — операция по извлечению осколков черепа и пули, кстати, всё без наркоза, еще то испытание. Вечером — разговоры в гостиных с офицерами-гвардейцами, жалобы на судьбу и твердая решимость застрелить царя на военном смотру. В перерывах — хлопоты по военному ведомству, нельзя ли вернуться в гвардию? Говорю же — широкая душа.

Деятели Северного общества заприметили Якубовича достаточно рано. И задумались, как направить его порывы в революционно-конструктивное русло. Вот прямо сейчас царя грохать не надо — некому власть подхватывать. Пусть подождет.