Трясина.Год Тысячный ч.1-2
Шрифт:
Нартос сидел за столом трактира, вперив рассеянный взгляд за окно. Снаружи лил дождь. Зал'ева, как говорят в провинции. По оконному стеклу сбегали частые капли. Вдали за пологом дождя смутно вырисовывалась речная гладь цвета свинца и нависшие над рекой скалы, поросшие густым сосняком. Из-за непогоды казалось, будто уже наступили сумерки. В трактирном зале было темно, как в клети, но светильников ещё не зажигали. Посетителей было немного. Никого из Царьгорода, все местные. Приземистые и широкоскулые, с грубоватыми чертами лица. Не самый привлекательный народ на Континенте, прямо скажем. Да ещё хмурятся и молчат, будто на поминках. Почти всё время молчат. А если и говорят, то как-то опасливо, вполголоса. Впрочем, их можно понять. Даже сюда, в эту глушь, могли забрести Соглядатаи из Тайной Канцелярии и Охранители из Коллегии Истины. Когда-то их легко было распознать по чёрным и серым одеяниям, но в последние годы они все чаще отказывались от униформы, предпочитая одеваться, как простолюдины. Так проще было смешаться с толпой.
– Видал вот этих?
Хриплый шепот вырвал Нартоса из задумчивости. Он отвернулся от окна и перевёл взгляд на человека, сидящего напротив. Лодочник.
– Вот этих вот видал?
– повторил лодочник, ткнув пальцем в сторону очага, в котором пылали берёзовые поленья.
Нартос проследил за его взглядом. У очага на досках пола сидели, скорчившись, два существа. Ростом не выше двенадцатилетнего ребёнка. Оба закутаны в бесформенные кожаные плащи с низко надвинутыми капюшонами - так, что не различить ни их лиц, ни очертаний тел. Рядом на полу лежали два грубо сработанных копья с костяными наконечниками и подобие секиры - кремнёвая пластина с неровными краями, кое-как прикрученная к деревянной рукояти.
– Гу-у-ули! Пожиратели мертвечины, - хрипло зашептал лодочник.
– Околачиваются тут. Спускаются со скал. Ишь ты, от дождя прячутся. Паскудство.
Он схватил со стола пустую деревянную миску и швырнул ее в сторону очага. Те двое даже не шелохнулись, будто погруженные в какое-то странное оцепенение.
– Ждут своего часа. Когда мы все подохнем, они будут тут хозяевами, - мрачно подытожил лодочник.
Кивнув в знак согласия, Нартос поднес к губам чашу с горячим вином. В местных трактирах вино подогревали на угольях, добавляя туда семена тмина, дикий мёд и засушенную вишню. Жалкое подобие сладкого пряного вина, которое подают в тавернах Царьгорода. Настоящие ромейские пряности слишком дороги. Местные приноровились готовить этот изысканный напиток, используя более доступные ингредиенты.
– Сейчас многие живут с мыслью о близкой гибели мира, - проговорил Нартос, отпив глоток.
Это было правдой. Конца света ожидали еще в прошлом году, когда в небе висели хвостатые звезды, видимые даже днем, а Луна потемнела и наполнилась ядом, который проливался на Землю черными дождями. Солнце, однако, не погасло, и жизнь продолжалась.
В зале появился мальчик-служка с горящей лампадой в руке. Он молча обходил столы, зажигая светильники. Серые сумерки за окном сразу сгустились, обратившись в кромешную темень. Теперь трактирный зал напоминал часовню, в которой стоит гроб с усопшим - так же тихо и чинно, мерцают огоньки, да шепотки порхают испуганно... Так было не всегда. Нартос еще помнил времена, когда в здешних тавернах звучала музыка лиры и скрипки, а гости распевали застольные песни. Теперь это вне закона. Трактирные песенки запрещены цензурой Клира за 'словоблудие' и 'площадную брань'. Та же участь постигла лиры и скрипки, которые были объявлены 'бесовскою придумкой'. Ромейские лютни в местных трактирах не прижились, поэтому теперь здесь просто молча пьют. Да шепчутся. И так во всей провинции. Уже двенадцать лет. Хотя сам Наместник не чужд был земных радостей. В самом начале своего правления, когда еще не были запрещены празднества в честь Дня Солнцестояния и Поминовения Предков, Мика Богумил выходил на площадь в сопровождении всего двух-трех телохранителей и присоединялся к веселящейся толпе. Он стал осторожнее после того, как во время одного из таких празднеств из толпы к нему бросилась юродивая - простоволосая, с пеной у рта - и попыталась всадить ему в горло скорняцкое шило. Юродивая что-то кричала. Те, кто стоял поблизости, уверяли потом, что она кричала: "Убийца!.." Охранники среагировали мгновенно, изрубив ее саблями прежде, чем она успела причинить Наместнику хоть какой-то вред. Позже Охранители подготовили официальное сообщение: это была еретичка-змеепоклонница, подкупленная эверонцами. Вполне удобоваримая трактовка, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Эверонцы - заклятые враги Царьгорода, а змеепоклонники - бесноватые фанатики, которых ненавидели даже язычники. Змеепоклонников, правда, уж много лет не видно и не слышно - их изгнали в Северную Топь ещё при короле Бориславе из династии Венд. Задолго до того, как Мика сделался Наместником. В те времена Северная Провинция именовалась Королевством Семгал'ен, и жив был Мирослав, брат Мики Богумила.
После покушения Мика отказался от своих хождений в народ, отныне наблюдая за празднествами с безопасного расстояния - либо с террасы своего дворца-резиденции в Вильске, либо с высокого помоста, окружённого толпой стражников. Он не то чтобы утратил доверие к своим подданным. Вовсе нет. Просто человек, от которого зависит судьба целого народа, не имеет права собой рисковать. Во всяком случае, так говорил сам Мика. Лукавил, конечно. От него не зависело ровным счётом ничего. Свой чин он получил из рук Августы, и он до сих пор у власти лишь потому, что так угодно Царьгороду. Мика держит провинцию в железном кулаке, но сам он, по сути, никто. Меньше, чем никто. Все решения принимаются в Царьгороде, за зубчатыми стенами Цитадели. А Мика, хоть и норовом крут, никогда не возвысит голос против своих покровителей. В противном случае его тут же пинками сгонят с трона и назначат нового управителя. И Августа вряд ли за него вступится. Он больше не её фаворит... Эх, Ахмистринчик. И стоило тебе брать грех на душу? Ты ничего не добился. Как был ничтожеством, так им и остался, и в Цитадели на тебя смотрят, как на грязь... А впрочем, я не лучше... Нартос пошарил в складках своего монашеского одеяния, извлёк кошель и махнул рукой трактирщику, давая понять, что собирается расплатиться.
– Как, уже?
– лодочник заволновался.
– Подождем хотя бы, пока дождь перестанет. Нехорошо выходить прямо в дождь. Видел я тут кое-что...
Нартос лишь вздохнул, понимая, что спорить бесполезно. Несмотря на то, что Клир вел непримиримую борьбу с пережитками язычества, народ становился все более суеверным. Тут что ни день случались зловещие знамения. Земля полнилась нечистью. По ночам мары забирались в окна домов и душили
младенцев в колыбелях. Над дорогами в столбах пыли с воплями носились стриги-демоницы, гонимые полуденным ветром. После захода солнца по улицам бродили призраки, скреблись под окнами и в сенцах, плача и стеная, умоляя впустить. Люди сидели за закрытыми дверями, тряслись от страха и шептали молитвы. То кара божья, говорили местные. Боги прокляли эту землю за то, что наш народ отрёкся от веры праотцев. Но главная причина (тут они переходили на заговорщицкий шёпот и принимались опасливо озираться через плечо), главная причина в том, что Мика Богумил совершил грех против Рода. Нечестивец навлёк гнев божий и на себя, и на всех нас, убив брата Мирослава, дабы завладеть короной. Так-то.Нартос иногда задавался вопросом: откуда в народе эта убежденность? Обстоятельства гибели Мирослава ни для кого не были тайной. Мирослав Венд, последний король Семгалена, был сражён шальной пулей во время штурма Лиэнд'але, былой столицы королевства. Что касается Ахмистринчика, то его в тот день не было ни в Лиэндале, ни в окрестностях. В день гибели брата Ахмистринчик пребывал в Гревской твердыне, забавляясь с супругой Мирослава - красавицей Ильмарой, которая однажды нанесла Мике тяжкое оскорбление, обругав его 'приблудышем'. Мика обиды не простил, и спустя годы гордячке пришлось заплатить за свой острый язычок. Мика овладел ею на глазах ухмыляющихся солдафонов. В гостиной зале, где на окровавленных столах лежали изувеченные тела её отца, матушки и обоих братьев. А также юного наследника, которого только-только отлучили от груди. Младенца зарубили саблей просто на руках у матери. Это сделал ромеец Юстин 'Кошка', пехотинец 17-й тагмы регулярной Имперской армии. Об этом сообщалось в военных отчётах, и Нартос не видел причин им не доверять. Мика Богумил не убивал своего брата. А вот он, Нартос - убийца. Убийца и лицемер. Он сам осудил себя, и вот уже двенадцать лет он живёт, будто в аду - но теперь ему обещано было спасение... Нартос вновь бросил взгляд за окно - там царил непроглядный мрак. В черноте стекла отражались красноватые огоньки светильников. Нартос разглядел очертания собственного лица - осунувшегося, бледного, с глубокими тенями вокруг глазниц.
– Дождь перестал. Пора в дорогу, - проговорил он.
***
Нартос сидел на скамье у края кормы, наблюдая, как лодочник правит веслом. В начале их встречи мужчина назвал свое имя, но Нартос тут же его позабыл. В последнее время он начал замечать за собой несвойственную ему рассеянность. Дождь престал, но небо было по-прежнему затянуто тучами. Над рекой плыли клочья тумана. Огоньки таверны остались далеко позади. Противоположный берег реки тонул в кромешном мраке. Там, за лесом, начиналась Северная Топь, которая простиралась до самого моря. Гиблое место. Обиталище змеепоклонников. Лишь этим сумасшедшим известны были потайные тропы, по которым можно пройти через бурые торфяные поля и трясины с окнами омутов, над которыми поднимаются ядовитые испарения. Всем прочим Топь сулила верную смерть.
Когда Мика заключил союз с Ромейской Империей и в Семгалене был утверждён Закон Праведников, Клир начал проявлять живейший интерес к этим загадочным сектантам, окопавшимся среди болот. Но даже ромейцы не изыскали способа добраться до сердца Топи. Ромейские самоходные машины вязли в зыбкой болотистой почве. Попытки добраться до сектантов по воздуху также не увенчались успехом. Грузные, веретенообразные воздушные корабли и легкие крылатые машины-птериксы теряли управление и валились в трясину. Местные говорили о чёрной магии. Ромейские схоласты придерживались версии о неизведанном природном феномене. Так или иначе, Северная Топь до сих пор оставалась недосягаемой. Никто не знал наверняка, что там творится. В провинции ходили слухи о неких поселениях среди непроходимых болот. Там возвышаются нечестивые храмы, где безумцы приносят жертвы демону Ангхи и Чёрному Шаману, а также мерзостной Эгли-Змеедеве. И вот теперь Нартос, некогда епископ-духовник Августы, ныне - сирый монах, ищет встречи со всей этой скверной.
Плеск весел о воду и скрип уключин разносились далеко над рекой, окутанной туманом. Лодочник помалкивал, чему Нартос был несказанно рад. У него не было ни малейшего желания выслушивать чужую болтовню. Склонившись над кормой, Нартос протянул руку к темной воде. Край рукава его монашеской хламиды тут же намок. Вода была холодна, как стылый металл. Река звалась Вуж'алка, что на местном наречии означает 'Змеевна, 'Дочь Змея'. Согласно легенде, Вужалка приходилась сестрой-близнецом багряноструйной Рудице, подземной реке, что течёт в царстве мёртвых. 'Дочь Змея' брала исток в чащах Сумерязи, южной оконечности провинции, и, минуя Срединные Равнины, бежала к Северному морю. У самого устья Вужалка делала крутой изгиб, извиваясь, будто всамделишная змея, и вплотную подбираясь к самой Северной Топи. Места тут были дикие и малозаселённые - песчаники, болота да чёрный ельник на многие мили вокруг. Пустынная, тоскливая местность, ничего примечательного. После того, как королевство Семгален было переведено в статус имперской провинции, некоторые ромейские аристократы принялись строить себе резиденции на обрывистых берегах Вужалки. Оттуда открывался довольно живописный вид на песчаники, а летом здесь можно было поохотиться на хогов - низкорослых болотных вепрей, леванов - гривастых волков, а также пятнистых рысей, чей мех был особо ценен. Эта пустошь могла привлечь разве что любителей охоты на диковинных зверей, но даже они здесь надолго не задерживались. Соседство с Северной Топью давало о себе знать. Жутковатые легенды, с нею связанные, тут, конечно, ни при чём. Побасенкам полуграмотных язычников ромейцы не придавали значения. Скучновато здесь просто, развлечений мало. И воздух гнилой. И вода отдаёт торфом. Пробыть тут можно день-другой, самое большее - неделю. И всё, скорей домой. К Порфировому морю, под щедрое южное солнце. На Полудень, как говорят местные. Забавное же у них наречие. 'Юго-восток' на их языке звучит как 'восход полуденный'. И ромейцев они зовут 'полуденцы'. Или 'полднёвцы'. Сразу и не выговоришь. Впрочем, в городах провинции местные уже бегло говорят на ромейском, а северное наречие вытесняется на окраины, медленно, но неуклонно угасая. Подумать только... Всего лишь двенадцать лет...