Трясина.Год Тысячный ч.1-2

Нартос вздрогнул, услышав голос лодочника. Тот что-то говорил ему, но погруженный в свои мысли, Нартос не разобрал слов.

– Я говорю, не наклоняйся к воде, - терпеливо повторил лодочник.
– А то вцепятся тебе в одежду и утащат на дно.

– Кто?

– Да утопленницы, - лодочник рывком выдернул весло из воды, будто оно за что-то зацепилось.
– Тут они. Распустили волосы, грести невозможно. Вёсла путаются.

Удивленный, Нартос стал всматриваться в темную поверхность реки. В какой-то момент ему почудилось, будто он различает в воде светлые пряди. Они слегка покачивались, как стебли водяного растения... Да нет же, нет здесь ничего. Это морок. Игра теней. Дымка, клочья тумана. Всего-то. А ведь они взаправду верят. Проклятое это место, зачарованное, говорят они. Здесь всё соткано из снов. И как во снах, всё тут зыбко, изменчиво, неверно. Чёрный ельник вдруг обернется армадой призраков, из-за камня покажется мертвец с натянутым луком в руках и колчаном ледяных стрел за спиной, на ровном месте вдруг вздыбится гора, а твердая земля растечётся трясиной... Но ты ведь не язычник, чтобы принимать всерьёз эту нелепицу? Всему есть объяснение. Альбин Гхор... помнишь его? А как же. Выскочка не слишком знатного происхождения, что уже в тридцать с небольшим дослужился до командира дворцовой стражи. Помнишь, как он смеялся? 'Да полигон у них там был, скорее всего. Манёвры отрабатывали, и явно не один год. Теперь земля там нашпигована саммеритом, и в воде он тоже. Отсюда и призраки. Водички саммеритовой хлебнёшь - и не такое увидишь. А эти живут там целыми поколениями. Они порченые уже. От рождения с чертями хороводятся, потому что рождаются полудурками. Это всё саммерит, я говорю!..'

– Альбин... Альбин... Алаис...
– пронеслось над водной гладью, будто вздох ветра в прибрежных лозах.

У кормы над водой взметнулась тонкая, бледная рука. Нартос не успел отстраниться, и ледяные скользкие пальцы обвили его шею. Затем он увидел лицо утопленницы. С ее мокрых волос струями сбегала вода, широко распахнутые глаза были подернуты белесой пленкой, как у мертвых рыб. Распухшие синие губы раздвинулись в болезненной усмешке, блеснули белые зубы. Нартос вскрикнул и отшатнулся. Рука соскользнула, рот утопленницы раскрылся, как в немом крике. Она простерла ладони к небу, будто с мольбой о пощаде - или об отмщении - и медленно погрузилась на дно, исчезла в непроглядной черноте вод.

– Алаис...

– А я ж предупреждал, - проворчал лодочник.

Он с силой рванул весла и принялся что-то бормотать себе под нос - очевидно, слова молитвы. Туман сгустился. Нартос заворожено смотрел, как над рекой один за другим загораются огоньки, будто чья-то невидимая рука зажигала парящие в воздухе свечи. Поднялся ветер, закружил над рекой клочья тумана. Приглядевшись, Нартос различил в тумане неясные очертания. Лица. Лики мертвецов, с которых давным-давно сошла плоть. Пустые глазницы, костяные ухмылки. В клубах тумана вырисовывались то бессильно повисшие костлявые руки, то растрепавшаяся прядь волос, то край савана. Уже не клочья тумана, а бесплотные призраки кружились над рекой в безмолвном танце. Над темной водой вздымались сотни бледных рук, тянулись к призракам, будто в приветствии. Скользкие пальцы скребли о деревянные борта лодки, раскачивали ее, грозя опрокинуть. Лодочник, похоже, окончательно утратил присутствие духа. Бросив вёсла, он обхватил голову руками и уставился себе под ноги, будто не желая видеть происходящего. Нартос вновь услышал его бормотание:

– Уходите, улетайте, сгиньте прочь... Не губите заблудившихся в ночи... Свечи ваши пусть горят у алтаря... Души ваши пусть найдут себе покой...

Слова охранительной молитвы, которую обычно читают, чтобы отвадить нежить. Нартос осознал, что рука его скользнула за пазуху хламиды, и пальцы судорожно сжались вокруг медного медальона со знаком Всевидящего Вышнего. С досадой он заставил себя разжать ладонь. Сейчас, после его отречения, лицемерием было бы уповать на заступничество Вышнего.

– Алаис... Альбин...

Альбин. Его подстрелили, как собаку, у самой границы Семгалена. Стояло раннее, туманное утро, и трава была сизая от росы. Бетонные столбы ограждения темнели в утренней мгле. Тёрн. Энергия была отключена, и металлические нити, усеянные шипами, висели безжизненно, как паутина, на них поблёскивали капли влаги. Он был ещё жив тогда. Корчился на земле и выл от боли. Или от бессильной ярости. Ни дать ни взять волчара, которому перешибло хребет. Они подошли, ткнули стволом ему в зубы - встать, падаль! Тот лишь ощерился: 'Иди ты! Я ног не чувствую'. Тогда его ухватили за ворот и волоком потащили к самоходной машине, за ними по росной траве тянулся кровавый след... Что ж, он сам выбрал свою судьбу. После кончины Императора Сильвирия (который, по некоторым сведениям, умер не своей смертью, но был отравлен), стало очевидно, что и сыну его Алаису жить осталось совсем недолго. Наёмники Августы шли за ним по пятам. Вырезали всех его людей до последнего служки. За исключением тех, кто сдался на милость Августе. Тех пощадили. Остался лишь Альбин Гхор. Телохранитель Императора. Он был верен кесарю до конца. А мог ведь сохранить себе и жизнь, и свободу, просто присягнув новой правительнице... Алаис, Император Ромеи. Феофано, его женщина. Августа так и не признала этот союз. Зойи, их первеница. Жаль, что не сын. Но ведь будут у нас ещё дети, правда? И проживём мы ещё долго-долго. И счастливо. И пусть эта змеюка захлебнётся собственным ядом, пусть этот святоша-её духовник раздирает на себе одежды и сыплет пригоршни пепла на свою лысеющую голову. Мы их всех переживём, правда ведь, правда?.. Им было обещано убежище в Королевстве Семгален. При старом Сильвирии отношения между двумя державами были, в общем-то, неплохими. Августа же вполне могла развязать войну, поэтому сразу было решено, что в Семгалене беглецы надолго не задержатся. Отдышатся немного, а после двинутся дальше, в Эверон и Антраум. Туда Августа вряд ли сунется... Преследователи настигли их у самой границы. Феофано была мертва. Альбина подстрелили. Алаис... Августа велела доставить его целым и невредимым. Приказ был выполнен. Теперь их имена звучат голосами призраков. Алаис. Альбин. Феофано. Зойи...

– Прочь, прочь. Сгиньте прочь!..

Будто вняв словам молитвы, ночной морок начал отступать. Новый порыв ветра развеял туман, гоня призраков прочь. Могильные огоньки гасли один за другим. Утопленницы скрылись в темных глубинах. Миг - и нет ничего. Лишь плещет волна у кормы, да шепчется ветер в зарослях прибрежного камыша и осоки. Берег уже близко.

Лодочник вздохнул с облегчением и снова взялся за весла.

– Никак не могу привыкнуть, - сказал он, будто оправдываясь за свое недавнее малодушие.
– Думаешь, первый раз такое вижу? Только молитва и спасает.

Он взглянул на человека в монашеской хламиде и усмехнулся.

– Точно не передумал? Мы же, считай, еще не переправились. Можешь себе вообразить, что творится в самой Топи? Еще не поздно вернуться.

Нартос медленно покачал головой.

– Ты многих переправил? Кроме меня?
– спросил он, чтобы перевести разговор в другое русло.

– В этом году двоих. Ты третий. И ни один не передумал, - сказал лодочник.

Северная Топь была воплощением зла и ужаса. В провинции наихудшим оскорблением было назвать своего ближнего "змеепоклонником". Тем не менее, некоторые безумцы отрекались от Закона Праведников и бежали в Топь. Как бежит сейчас Нартос.

***

Он был рождён в Царьгороде, в семье мелкого чиновника. Ещё в отрочестве он принял решение посвятить свою жизнь служению Господу Вышнему. Его юность прошла в беломраморном Нире, городе университетов и храмов, где он учился в семинарии, постигая Закон Праведников. Получив духовный сан, он с благословения Архипастыря направился в Семгален, варварское королевство, что лежало на северо-западе Континента, между Ромейской Империей и Дуумвиратом-союзом западного королевства Эверон и северного Антраум. Его служение длилось без малого десять лет, и за это время он успел досконально изучить здешние нравы и обычаи. А также полюбить эту землю и этот народ. По-своему полюбить. Невзирая на то, что семгальцы в большинстве своём были язычниками. Верховными богами тут считались безликий безымянный Творец-создатель Вселенных, и Митра-Вседержитель, божество в образе Солнца и всадника, вооружённого мечом. В почёте был и Т'орос-бог грозы. На Срединных Равнинах и в приморских Дольних Землях распространён был культ Предков, или Рода, а охотники и смолокуры сумрачной, лесистой Сумерязи чтили Урсу, Медведицу-Праматерь. Кроме того, в королевстве проживало немало иноземцев, переселенцев и наёмников, которые исповедовали собственные религии и возводили и храмы и капища своим богам. Законом Семгалена это не возбранялось. Под запретом были лишь змеепоклонники с их странными верованиями.

Дно лодки заскрежетало о песок отмели.

– Всё, приехали. Выходи, - сказал лодочник.

Нартос кивнул в знак благодарности и протянул ему несколько монет. Затем, сойдя на берег, он наблюдал, как лодочник отталкивается веслом от отмели и направляет лодку к середине реки. Вскоре он скрылся из виду, растворившись во мраке - до слуха Нартоса доносился лишь размеренный скрип уключин и удары вёсел о воду. На берег с тихим плеском набегала волна. В зарослях прибрежного камыша носились вкрадчивые шёпоты-шорохи, будто ночной ветер перешёптывался с сонной рекой. За спиной Нартоса возвышался частый ельник, в темноте казавшийся сплошной чёрной стеной. Там, за лесом, начиналась Топь.

Нартос считал себя неплохим проповедником. Свой пастырский долг он исполнял с кротостью и смирением. При его содействии в Семгалене было основано несколько новых приходов, возведён храм Вышнего в стольном Лиэндале и открыто два монастыря - мужской и женский. Миссионерам Ромеи тут не чинили препятствий. В дальнейшем это сыграло роковую роль. Когда после смерти Борислава началась межусобица между его сыновьями - Мирославом и Микой 'Ахмистринчиком', Августа направила в Семгален регулярные войска. Под предлогом защиты своих братьев по вере. На деле же для того, чтобы отвоевать трон для своего фаворита. 'Белёсый варвар'. Но ты ведь не мог знать, что всё закончится именно так, верно, Нартос?..

Его старания были замечены Архипастырем и оценены по достоинству. Нартосу был дарован сан епископа, и вскоре после этого он был призван в Царьгород, в саму Цитадель. Он вправе был отказаться. Он мог остаться здесь, в этой варварской стране, неся свет истины семгальцам-язычникам. Мог бы. Но он не устоял перед соблазном. Возможно, именно тогда и началось его падение как человека божьего - да и просто как человека. Дела его пошли в гору. Его, конечно, обескураживали нравы, царящие в Цитадели и императорском дворце - но лишь поначалу. В дальнейшем он принял правила игры. Политика. Грязь. Что поделать. Всё во благо Державы. По большому счёту, он всего лишь смиренный пастырь. Духовник Августы. А также исповедник Алаиса, тогда ещё кесаревича, наследника престола. Алаис всегда был своенравным юношей. Немного наивным. Но искренним. Чересчур искренним. Хотя мог ли он предположить, что тайна исповеди соблюдается далеко не всегда? И что Августа каждый раз выслушивает подробные отчёты своего духовника? Я его мать, я обязана быть в курсе. И к тому же, это вопросы государственной важности... Да, конечно. Похвально, когда духовная особа радеет о Державе. В Цитадели Нартос научился на многое закрывать глаза. В том числе на то, что Августа лжёт на исповеди. А если и не лжёт, то многое не договаривает. Во всяком случае, о её связи с Микой 'Ахмистринчиком' Нартос узнал от своего секретаря, не от неё. Цитадель полнилась слухами. Августа спуталась с этим варваром, побочным сыном Борислава. Вдвоём они травят Императора, подмешивая ему в пищу тхоос, ядовитый минерал, который добывают в южных пустынях. Тхоос по рельсовой дороге доставляют на железные мельницы, где из него изготовляют саммерит - душу и сердце цивилизации и основу могущества Империи, и мельницы эти тоже работают на саммерите. Замкнутый круг...