Трясина.Год Тысячный ч.1-2

– Позвольте препроводить вас с опочивальню, принцесса. Час уж поздний.

– Да, пожалуй, - улыбнулась Нара.

– Бывай, Ян, - сказал Памва.

Потом, кивнув Лите и Альбину, он взял Нару за руку и повёл полусонную девочку наверх, где для неё уже была подготовлена постель.

– Гатан-кхаан, - произнёс Альбин, провожая их глазами.

Самодержица. На языке ксайлахских кочевников "Гатан-кхаан" означает "Самодержица".

– А ты неплохо знаешь ксайлахский, - заметила Лита.

– Приходилось иметь дело с наёмниками.

Он не без усилия поднялся со скамьи. Лита видела, что его просто шатает от усталости. Ещё бы. Он почти не спал последние несколько дней.

– Вы тут долго не засиживайтесь. Завтра ехать далеко, - сказал Альбин.

– Ты главное девочку завези, - сказала Лита.
– А я...

– А что ты?

Она пожала плечами.

– Я не знаю эту Хильдегерд. Вот так взять и повиснуть у неё на шее...

– До весны хотя бы переждите. А там видно будет.

Лита приподнялась и села на софе, спустив ноги на пол.

– Альбин, а что тебе до нас?
– спросила она мягко.
– До меня вот, до Яна. Зачем ты это делаешь? Ради чего?

Уголки его рта дёрнулись и поползли вверх.

– Считай, что это за погребок твой плата. Доскачи тогда Валога, не говорил бы я сейчас с тобой. В овражке бы прикопанный лежал, рядом с Сетом.

Она смотрела на него снизу вверх. Альбин. Ромеец из Царьгорода. Захватчик. Нет. Просто человек. Просто живёт. Ей вдруг захотелось шагнуть к нему и обнять, как обнимают друга или брата. Но она сдержала этот порыв.

– Хорошо, Альбин. Завтра решим, - сказала она.
– Доброй ночи.

Когда его шаги затихли на лестнице, Лита поднялась с софы и уселась на полу возле камина. Она смотрела на брата.

– Ян, ты веришь этому Нартосу?
– спросила она.

Он пожал плечами.

– Памва вроде верит.

– Поедешь на усадьбу?

– Да мне без разницы.

Они помолчали.

– А сама ты что думаешь делать?
– спросил Ян.
– Пойдёшь Волчека догонять?

Она покачала головой.

– Нет. Я не могу больше ему доверять. Альбин сказал, что всё было подстроено нарочно. И бунт, и Братчики эти. Тут просто сцепились два враждующих лагеря. Люди Августы и Совет Смотрителей. Дерутся за трон. А мы для них лишь разменная монета. Волчек всё знал, и тоже игрался в эти игры.

– А я ведь тебе говорил, что он уродец, - Ян вдруг тихонько засмеялся.

– Ян!
– сказала Лита с досадой.

– А что, нет? И я был прав, когда дал ему по зубам тогда. В Вильске ещё, помнишь?

Она хмыкнула.

– По-моему, как раз наоборот всё было.

– Ерунда. Ты просто всего не видела. Ладно, проехали. Ты видишь это?

Он раскрыл ладонь. В его руке лежала капсула на тонкой цепочке. Лита слегка нахмурилась.

– Ну вижу, и что?

– Сам не знаю, чего я ждал. Чуда какого-то, знамения. Не знаю. Алаис вот не ждал. Решился сразу. Хотя, наверно, он потерял гораздо больше, чем я.

– Мне больно это слышать, - сказала Лита, и голос ее дрогнул.

– Ну прости.

Он протянул руку к камину и бросил капсулу в огонь. Стеклянный фиал лопнул, запахло горьким миндалем.

– Вот так, - сказал Ян.

Лита сидела, глядя на огонь, её рука лежала в руке брата.

– По-моему, он предложил мне выбор. Этот, с лютней. Нара потом разговаривала с ним на паперти. Я их не слышал. Решил даже, что Нара всё придумала. Но нет, всё так и было. Просто он так захотел. Играл на лютне возле храма, невидимый никому, кроме Нары. Он не исчадие зла. И те, из Топи, совсем не то, что о них думают. Люди боятся их, потому что ничего о них не знают. Помнишь, что Нартос говорил?

– Может, и так, - медленно произнесла Лита.
– Я ничего не знаю ни о Топи, ни об Ангхи. Мне непонятны его помыслы, и я не знаю, что задумал Нартос. Но я рада, что ты выбрал жизнь, а не смерть, Ян.

***

На вершине замковой горы, где некогда возвышались крепостные стены, стояли двое. Старик и юноша. Оба высокие и статные, облачённые в традиционные одежды - длинные подпоясанные кафтаны и шапки с отворотами. Старик был седовлас и седоус, с суровым широкоскулым лицом и глазами цвета олова. Его кафтан был светло-серого цвета, подпоясанный широким красным кушаком. Черноволосый юноша, стоявший рядом, одет был, как ромеец - алый с золотом кафтан и пояс васильково-синего цвета. Чрезмерно ярко, быть может, но этот наряд был ему к лицу. Старик и юноша стояли бок о бок и смотрели на тихий, засыпанный снегом город, лежащий у их ног.

– Ангхи, - произнёс старик, нарушив молчание.
– Твои методы всегда приводили меня в некоторое недоумение.

– Я, по крайней мере, что-то делаю, - сказал юноша, не отрывая взгляда от города.

Старик покачал головой.

– Всё ещё надеешься вызволить свой народ?
– спросил он.

– Да, Локис. Всё ещё, - коротко ответил юноша.

– Однако дар Творца они утратили. И гордости в них больше нет, осталась лишь гордыня.

– Они не так безнадёжны, как тебе кажется, Локис, - возразил юноша.

Старик лишь невесело усмехнулся, но спорить не стал. Вздохнув тихонько: "Эх!..", он поднёс к груди трёхструнную семгальскую скрипку, которую держал в руках, и коснулся струн смычком.

Над старым городом, раскинув звёздные крылья, парила ночь, а людям, мирно спящим в своих домах, снилась музыка болотной скрипки - знакомая, но почти забытая, ибо в Северной Провинции её не слышали уже целых двенадцать лет. Мелодия звучала всё громче, летела всё дальше, над лесами и топями, к морю, за край земли, где во мраке воды земные низвергаются в бездну, а демоны хаоса ждут, когда незримый Странник вновь призовёт их в мир, в котором больше не будет людей.

– Они не так безнадёжны, - повторил юноша.
– Год тысячный наступил, но у них ещё есть немного времени. И у нас с тобою тоже, братишка.

Он стоял, прижимая к груди лютню, его пальцы легонько касались струн, но в этот раз лютня его молчала.