Трясина.Год Тысячный ч.1-2

Лемар - Волколаки

Утомлённый чтением, Вольдемар Пелягриус задремал, не проснувшись даже, когда толстая книга выскользнула из его рук и со стуком упала на пол. Его разбудило пение. Чистый, серебристый голос поднимался над храмовой площадью. Голос девочки лет двенадцати. Судья сладко зевнул, потянулся в своём мягком кресле и с любопытством уставился в окно. Его блёклые глаза расширились от изумления. Вскочив с кресла, он бросился к письменному столу и вытащил из ящика две цветные миниатюры-светописи (портрет и в полный рост), которые доставила ему госпожа Сорекс после своего визита в приют Асменя. Прилипнув лбом к оконному стеклу, судья смотрел то на девочку на паперти храма, то на миниатюры. Да, сомнений быть не могло. Это девица Нара, двенадцати лет восьми месяцев от роду. Та самая, которую он намеревался удочерить. Стало быть, её успели привезти в Лемар до того, как закрылись ворота. Не веря в свою удачу, судья ринулся к выходу, на ходу натягивая бобровую шубу и меховую шапку.

Господин Пелягриус был уже немолод и довольно грузен, и ему стоило немалых усилий, чтобы на бегу пересечь храмовую площадь и взбежать на ступени паперти. Он тяжело дышал, и на лице его блестели капли пота.

– Здравствуй, ласочка моя! Хвала Вышнему, наконец-то я тебя нашёл, - сказал он, отдуваясь.

Девочка попятилась. Судья опустился на корточки и протянул к ней руки.

– Ну, ну, не бойся меня, птичка. Я Вольдемар Пелягриус, твой приёмный отец.

– Пелягриус?
– услышал он.

Какой-то слепой попрошайка, сидевший на паперти, назвал судью по имени. Господин Пелягриус не обратил на него внимания.

– Тут такой холод, рыбка моя, а на тебе всего лишь это плохонькое пальтишко. И ты, наверное, проголодалась. Скорей идём ко мне домой, там ты отогреешься и поешь, как следует, - ворковал судья.

Девочка отступила и спряталась за спину слепца, который уже поднялся на ноги и поудобнее перехватил свой посох.

– Никуда я с вами не пойду, - сказала она.
– Я не хочу, чтобы вы меня удочеряли.

– Но... как же так?

Судья почувствовал растерянность. Он не был готов к такому повороту событий.

– Девочка, ты поступаешь нехорошо. Твоя настоятельница пообещала госпоже Сор... то есть мне, что...

– Моя настоятельница умерла, я теперь сама по себе, - перебила его девочка.
– И вы мне не отец. Отстаньте от меня.

Господин Пелягриус взглянул на девочку, потом на слепца. Тот стоял, сжимая в руках посох, и вид у него был не слишком дружелюбный.

– Чёрт...
– пробормотал судья, отступая.

Ему ни разу в жизни не приходилось драться. Он вообще испытывал отвращение к любым формам физического насилия. Слепец, конечно, не был серьёзным противником, но он мог вцепиться ему в рукав и изорвать дорогую шубу.

– Нара, пойдем отсюда, - тихо сказал слепец.

Девочка взяла его под руку, и они поспешно двинулись прочь от храма. Судья ошалело смотрел им вслед. 'Вот, гадство!
– выругался он про себя.
– Боженька, неужто Ты допустишь?..' Услышав за спиной какую-то возню, судья обернулся. Дьячок, бренча ключами, тщательно запирал двери храма. И тут судью осенило. Он шагнул к дьячку и принялся что-то шептать ему на ухо.

***

Ян и Нара отошли довольно далеко от храма, когда их нагнал дьячок.

– Постойте! Постойте!
– кричал он.

Они остановились. Дьячок слегка запыхался от быстрого бега.

– Кротость и человеколюбие Господа Вышнего не ведают границ, и ныне Он призывает вас в обитель свою, дабы обрели вы там приют, - сказал он.

– В каком смысле?
– спросил Ян

– Кажется, он предлагает нам заночевать в храме, - прошептала девочка.

– За какие такие заслуги?
– хмыкнул Ян.

– Ведомо ли вам слово "милосердие"?
– спросил дьячок.

Ян покачал головой.

– Знал, да забыл. Пойдём, Нара.

– Да подождите же!
– воскликнул дьячок, бросаясь следом.
– Вы, видно, не понимаете. Это мой собственный почин. Обет во спасенье души моей грешной. Каждый день я оказываю посильную помощь всем обиженным судьбой - слепым и хромым, безногим и расслабленным, золотушным и прокажённым. А также юродивым и слабоумным. А с наступленьем холодов в нашем храме ночуют бездомные, получая и кров, и пищу.

Тут дьячок слегка приврал. Храм не ночлежка, а раздачей бесплатной похлёбки занимается Служба Гражданского Надзора. Но почтенный судья так щедро заплатил, а от правил можно разок и отступиться. Один-единственный разочек. Это, конечно же, грешно, но он непременно приступит к исповеди и во всём покается, как только его духовник вернётся в Лемар.

– Обойдёмся как-нибудь, - сказал Ян.

– Ну, Ян!
– зашептала девочка.
– Я в курсе, что ты недолюбливаешь храмы, но послушай! Уже начинает смеркаться, а нам надо где-то заночевать. Ночлежку закрыли, а стучаться в чужие дома я больше не хочу.

– Истину слышу из уст дитяти сего, - заулыбался дьячок.

Подобрав рясу, он устремился в сторону храма. Девочка последовала за ним, таща за руку Яна.

Узкая, как ущелье, улица, ведущая к храмовой площади, была пустынна. В синих сумерках медвяно светились окна домов - на снегу лежали желтоватые прямоугольники света, а полоса закатного неба над крышами была слюдянисто-зелёной. Ночь обещала быть морозной. На углу улицы чёрным стервятником притаились похоронные дроги, наполовину заполненные телами. Косматые яки, запряжённые в повозку, беспокойно фыркали, прядали гривами и рыли копытами снег - погонщик их едва сдерживал. Дьячок, проходя мимо, начертил в воздухе Знак Вышнего и пробормотал слова молитвы. Яки тревожились. Животных беспокоило не только присутствие мертвецов. Здесь было что-то ещё. Точнее, кто-то. То ли псы, то ли гиены. Они передвигались на задних ногах, неуклюже ковыляя и заваливаясь вперёд. Их тела были лишены шерсти, а ощеренные морды с приплюснутыми носами и узкими зенками имели мерзостное сходство с человеческими лицами. Вокруг похоронных дрог собралась целая стая этих тварей. Одни сидели в снегу, задрав остроухие головы, как псы, воющие на луну. Другие околачивались поблизости, будто выжидая. Люди их не видели, но яки чуяли их присутствие и, ярясь, грызли удила, грозно поводя рогатыми головами - попробуй только тронь!.. Образ получился настолько ярким, что Ян замедлил шаг и провёл ладонью по лицу, будто отгоняя наваждение. Надо же, опять разыгралось. Как днём ранее, когда к ним подошёл Хозяин Улиц со своими головорезами. Живенько так, разноцветно, как сон наяву. Впрочем, это сон наяву и есть. Обманка. Бывает иногда. А началось не так давно, осенью. В лагере Братчиков. Он струхнул тогда не на шутку, решил, что сходит с ума. Да Волчек успокоил. Сказал, что такое бывает у людей, потерявших зрение. Как человек, потерявший руку, временами чувствует свою отрубленную конечность, которой давно уже нет.

– Ян, с тобой всё хорошо?
– с беспокойством спросила Нара.

– Лучше не бывает, - сказал он.

Волчек говорил, что это пройдёт со временем. А пусть бы не проходило. Лучше всё же, чем полная темнота. Первые недели были сущим адом. Лита обращалась с ним, как с ребёнком. Слепота сделала его беспомощным, будто он снова стал маленьким мальчиком, которому старшая сестра помогает одеваться, расчёсывает волосы, упрашивает поесть. Он боялся, что чернота захлестнёт и его сны тоже. Ему часто снилось, что он теряет зрение, и тогда он просыпался с криком. Но постепенно темнота становилась осязаемой, обретая какие-то очертания. Он уже начал немного ориентироваться. Мог уже одеться без посторонней помощи или отыскать кувшин с водой, когда ему хотелось пить. И даже определить, когда светит солнце, а когда небо затянуто тучами. Неплохо для слепца. Но всё равно это не жизнь. Полужизнь, как черви живут. У него отняли всё, кроме права самому выбрать день и час своей смерти. Спасибо, Алех...

– Вот мы и пришли, - бодрым голосом произнёс дьячок.
– Осторожно, тут ступеньки.

Ужин был скромным, но сытным - кувшин кислого молока, пара ржаных лепёшек и ломоть сыра, которые дьячок предоставил из своих личных запасов. Потом он принёс из ризницы пару покрывал и старую рясу, которая должна была служить подушкой. Наконец, пожелав гостям доброй ночи, дьячок ушёл, оставив дверь храма незапертой.

Сдвинув вместе несколько лавок, Ян и Нара расстелили на них покрывала и кое-как устроились на этих жёстких ложах, укрывшись одеждой. В храме царил полумрак - уходя, дьячок погасил свечи, оставив лишь две небольшие лампадки над алтарём и в боковой часовенке. В стрельчатые окна проникал с улицы свет фонарей, и на каменном полу меж колоннами лежали длинные тени.