Туата Дэ

Ему вновь приснилась школа. Сквозь окна падал тягучий солнечный свет ностальгии. Это была особая, золотая ностальгия. Сломанные парты. Соколов ходил по зданию в одиночестве. Древние инстинкты постоянно сыпали предупреждениями, что в одиноких тёмных коридорах его поджидает что-то опасное. Что какая-то неведомая жуть следит за ним из-за темноты. Что миллионы ушей слышат его шаги и стремятся настигнуть незадачливого странника. Соколов не обращал на всё это внимания. Он задавался одним единственным вопросом. Почему из всей своры он один остался тут? Это было болезненно. Шанс застрять навсегда был крайне велик. С каждым сном он увеличивался. Сколько пережитых снов понадобиться, чтобы окончательно разобраться в этих дурацких воспоминаниях? Соколов с трудом представлял себе.

– Ну ты как там? – спросил ротмистр, дёргая его за плечо. – Живой? Говорить можешь?

Прилетели, подумал Соколов. Он осторожно приоткрыл глаза. Перед ним, помимо ротмистра, было ещё две фигуры. Женская и мужская. Он разжал губы и зубы. Челюсть адски заныла, а по зубам прошлась волна боли.

– М-м-могу, – произнёс Соколов, удивляясь звуку собственного голоса.

– Как я вам и говорил, – радостно заявил ротмистр двум незнакомцам. – Живой и здоровый. Разве что слегка потрёпан нашими суровыми условиями.

– Великолепно, – заявил неизвестный мужчина, однако, без какой-либо радости в голосе. – Ротмистр Кутовэльчи, вы можете быть свободны. Мисс Ландра, готовьте носилки. Возьмите кого-нибудь из техперсонала в помощь и доставьте его ко мне. Что же до вас, мистер Шепрофанович...

Оборвав фразу на полуслове, неизвестный мужчина тут же ушёл. Издевается мразь, подумал Соколов и вновь зажмурил глаза. В его разуме было пусто. На ум ничего не приходило. Идей никаких не возникало. Только ожидание. В этом пустом безжизненном ожидании он провёл весь путь на носилках, не обращая внимания на окружающий мир, какие-то обрывки слов или посторонние звуки.

В конце пути его выгрузили с носилок и усадили на стул. Соколов приоткрыл глаза. Зрение было готово прийти в норму, но не так скоро как ему хотелось. Он находился в сером помещении, с серыми стенами, серым диваном, серыми стульями, серым полом и таким же серым потолком. Лишь какие-то фотографии и незнакомые растения на столе отличались своим цветом. Помещение выглядело крайне странно, и Соколов на всякий случай ущипнул себя за левую руку, дабы убедиться, что это не один из его бредовых сверхреалистичных снов, то и дело возникающих в условиях карцера. Боль в стылой руке сообщила Соколову, что всё окружающее его реально. Лучше бы уж сон, подумал Соколов.

– Внимание санитарному персоналу станции, – раздался мягкий, но в то же время решительный женский голос из-за коридора. Какая-то система оповещения. – Срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека. Повторяю: санитарному персоналу станции, срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека.

Женский голос напомнил Соколову что-то, но память решительно отказывалась сообщать, что именно.

– Мистер Шепрофанович? – спросил невесть откуда взявшийся мужчина, ранее навестивший Соколова на КЛА ротмистра Кутовэльчи. Теперь Соколов мог его разглядеть получше. На вид неизвестный был слишком незапоминающимся. Даже не так. Он был абсолютно незапоминающимся. Лишь двое глаз скучающе смотрели на Соколова, словно он видел его в таком состоянии каждый час. Некий особо выдающийся сорт нетерпеливости.

– Да, – ответил сквозь вновь сжатые зубы Соколов.

– Угу, – промычал себе под нос неизвестный, прошёл за стол и уселся в серое кресло. – Видите ли, мистер Шепрофанович, у нас произошёл инцидент. Весьма неприятный. Грузовой контейнер оказался повреждён, стыковка была произведена неверно, и мы лишились сразу двух техников.

– Соболезную, – произнёс Соколов.

– Потребовалась срочная замена выбывших членов персонала, – как ни в чём не бывало продолжал неизвестный мужчина. – Но в связи с некоторыми последними законами, принятыми советом Райстерршаффт, НТП-заморозка возраста под полным запретом. Поэтому провести обычный набор и осуществить НТП-заморозку здесь, на станции "Кумиста", мы больше не можем. Требовались существующие кадры с НТП-заморозкой. Такие как вы, например. Пусть даже это была, в вашем случае, неправомерная НТП-заморозка.

– Я не техник, – заявил Соколов.

– Само собой, вы не техник, – ответил неизвестный мужчина. – Даже если бы вы были техником, то не для местного уровня. Но поскольку старение вам больше не грозит, времени на учёбу будет достаточно. Да и условия здесь, на орбите, гораздо лучше, чем на Фортуне. Ну так что, мистер Шепрофанович? Вы принимаете наше предложение?

– Разумеется, – сказал Соколов и кивнул. Сбежать отсюда будет куда проще, нежели с промёрзлой планеты. И знать, что будет в случае отказа, он не желал.

– Чудесно, – будничным тоном произнёс неизвестный мужчина. – Но, прежде чем вы сможете ознакомиться с остальной частью орбитальной станции, давайте-ка составим по новой ваше досье.

Глава IX

Просто дурацкое прозвище.

Просто дурацкая привычка.

Когда я лежал, там, в темноте, похожей в пыльный сумрак забытого чулана, брошенный на пол из скрипящих, хрустящих на зубах мутно-белых песчинок выстрелом в упор из двенадцатимиллиметрового револьвера русского советника. И мир мой был, как я уже сказал, мал, подобно световому пятну сценического прожектора.

И состоял целиком из этого самого песка и боли. Пятно света я мог объяснить - это солнечный свет проходил в широченный проем балконной двери. Я, правда, видел и балкон, и окна и колыхавшиеся в налетающем океанском ветре шторы всё хуже и хуже, уже - но всё-таки это можно списать на кровопотерю. И, в конце концов, Коженевского и без меня убили бы - куда бы он делся? Обвал в горах происходит тише, сотни тонн камня и льда грохочут, падая с горных высот, не так громко - как его стенобойная машинка. А пока что у генерала были куда более важные дела, чем вставать и куда-то бежать. Например, следить за причудливым полётом вон того пушистого семечка в солнечном луче. Его занесло сюда случайным ветром. Как забавно оно колыхалось от малейшего вздоха его превосходительства ... Но вот холодный земляной пол, вместо гладких палисандровых паркетин дворца в Гонсуэльясе, да ещё сохранённая, несмотря на боль, способность удивляться, замечать такие мелочи как полёт этого самого семечка, и даже отдельных пылинок вокруг него - а я долго лежал, вдыхая пыльный, как в том самом чулане, воздух, прежде чем перевернутся на живот, - вот это было по-настоящему удивительно...

Когда я совершил это движение - то закричал, как младенец, у которого режут пуповину. Я закричал - но в всё же смог найти в себе силы сделать движение и зажать рану от огромной пули. Зажать покрепче, чтобы из рваного отверстия под ребрами прекратила выливаться та полужидкая горячая дрянь, которая и была - жизнь, моя жизнь!

Вода, мне нужна была вода. Губы горячие как два угля, невыносимо жгли сухую кожу лица. Я лежал и просил воды. Я много раз шептал, просил. Даже стал жевать песок, надеясь выдавить хоть немного влаги - но он был горяч и сух, а из дёсен не желала выступать слюна

Вся беда бы ушла, если бы хоть пара капель пролилась на сухой как кустарник лицо- но Давящая Змея Дева отказалась выжать из облаков хотя бы пару капель.

А как же любовь!?

Ты, говорят, должна, обязана любить всех!

Ну и нельзя же так долго сердится за испорченный кусок полотна! Тапейак мои орудия разнесли уже как с месяц назад. Клянусь, даже матери не сердятся так долго на нашкодивших детей. Хотя, конечно, это была любимая, праздничная скатерть....

Шутка, конечно.