Туата Дэ

– Коженьевски,- спрашивает генерал, - А вас-то что не устраивает? Хорошо, я смирился, что Союз оставит меня. Но почему вы-то, сами, пытаетесь переубедить меня -да ещё с таким жаром? Боитесь умереть? Думаете, что я вас убью? Не отпущу?
– генерал резко оборачивается, взмахивает рукой, как бы указывая куда-то на юго-восток, - Пожалуйста! Аргентина до сих пор нейтральна. Я дам вам самолёт, я дам вам бензин. Хоть у меня мало топлива - но я дам! Поверьте ! Я даже прекращу на этот день стрельбу и отведу войска от южных границ и запрошу перемирие - чтобы они точно не стреляли по вашей "Дакоте". Вы долетите, Коженьевски, не сомневайтесь. Сможете даже убежище попросить. Или советского консула найдете… Хотите? Я устрою!

– Не хочу, - твердо и четко произнес военный советник, - Не надо, генерал.

Генерал рассмеялся:

– Что вам за всего до этого дело, комиссар? Ну вот придут янки… Вас-то, вас - давно здесь не будет!

– За эту войну я несу такую же ответственность, как и вы, де Ланда, - Я помог её вам начать, - Он, как и другие, и другие советские офицеры, появились здесь одновременно с этими танками, тысячетонными ТГ-1 , - И останусь здесь до конца. Но и вы останетесь. Без поддержки, в торговой блокаде - потому что их корабли уже появились в море. Да и у Политбюро желания отправлять вам помощь всё меньше и меньше. И для всего мира вы уже давно из борца превратились в преступника. В каждом газетном киоске, на каждом перекрестке - одни и те же фото с плохо закопанными ямами и раздробленными черепами.

– Всех на нож, - бормочет командующий. Парад заканчивается. От праздничного настроения по случаю взятия портовой конурбации без боя - не осталось и следа. Чёртов Коженёвский.

– Кто вы в России?
– звучит вопрос из-под козырька низко опустившейся фуражки

– Простите, генерал, я не понял вопроса -пожимает плечами русский военный советник. Он непонимающе глядит на золотого орла, что сидит на огромной тулье, сжимая в когтях змею.

– Кто вы в России? Что вы делаете дома, Коженьевски?
– повторяет вопрос генерал по-русски.

– Дома я делаю кормушки для птиц,- неужели в голосе этого истукана слышно раздражение? Это радует генерала, - И гуляю с дочкой. Но дома я бываю редко. Я - подполковник вооруженных сил Советского Союза, генерал.

– Всего лишь подполковник!
– генерал позволил себе едва заметно рассмеяться. Он, оказывается, отлично говорит по-русски. Даже акцент не особенно заметен, - Коженьевски, да вам же давно пора быть генералом!

Советник никак не отвечает на слова болезненный укол де Ланды.

– Скучно живёте, Фердинанд Франциевич, - де Ланда вдруг произнес его имя правильно, без акцента, - И человек вы скучный. Впрочем, это ваше дело. Поезжайте к себе. К дочке. Предоставьте этот континент самому себе. Ваши дела здесь уже завершены. Вы ведь коммунист?- Коженёвский послушно кивает, -Так радуйтесь, что здесь убивают капиталистов, этих проклятых янки…. Всех на нож, Коженьевски! Всех на нож…

Советский подполковник вздрагивает - и от нового удара кулаком по перилам, и от тона которым произнесены эти слова.

– Генерал, может вам это покажется смешным, но для меня слова, которые произносят с высоких трибун, - говорит в белую спину шинели Коженёвский, - О борьбе за мир. Они для меня….- Ему становится тяжело говорить. Он не хочет вспоминать закопченные и засыпанные обломками зданий улицы Варшавы. Вернее даже не улицы, а заваленные строительным мусором горелые пустыри заместо улиц, - Они для меня имеют весьма большое значение.

– Вы правы.

Военный советник не ждал такого быстрого триумфа.

– Вы правы, - соглашается де Ланда,- Мне покажется это смешным.

Поскольку,Коженёвский молчит де Ланда уточняет свою позицию:

– Коженёвский, скажите мне ещё, что вы верите в Бога!
– он резко оборачивается к к напуганному ,в само деле, напуганному полковнику, - Ну, давай, скажи это, комиссар!

Холодный пот проступает на лбу военного советника- несмотря на жару и веселье де Ланды. Он слишком хорошо знает цену такому веселью генерала. Цена измеряется в количестве стреляных гильз его автоматического пистолета.

– А вы !?
– голос Коженёвского срывается в истерику.

Если де Ланда опять, как у Мехико, вздумал разносить ударами своего оружия аппараты связи, а после - стрелять по всем, кто окажется рядом.

У генерала очень хорошо поставленный красивый музыкальный баритон. Как у оперного Мефистофеля. Очень легко представить, как он, звеня металлом, слегка прихрамывая( Осколок мины до сих пор царапает бедренную кость генерала). выходит на затемнённую сцену. Луч прожектора выхватывает его из темноты. Он простирает руку - и зал замирает, слыша…

"Тот кумир,

Всех сильней богов

Волю неба презирает,

Насмехаясь изменяет

Он небес закон святой!"

А дальше - поётся про тяжелый испанский меч в руке генерала. По прямому лезвию катились огромные и вязкие, как мазутные слезы из ржавой портовой цистерны - тёмно-багровые капли. И смятая, деформированная так, словно состоит из глины и в ней нет костей голова со страшно выпученным кровавым пузырём слизи - глазом. Вся щека - черное, хрустящее от песка пятно и налипшие, свалившиеся в черные морковки, длинные волосы. И из разрубленных одним страшным косым ударом каких-то белых трубочек которой льется что-то чёрное, поганя белизну его кавалерийских штанов с красной, выцветшей полосой лампаса… Голова с закатившимися белками, которую он держит за волосы, наступив на тело радиста, тёмно-зелёная форма которого, от несуществующей шеи, от плеч - пропитана чем-то чёрным. Он пытался убежать от своего страшного, гневного господина...

– Совееетник!

Это совершенно неподходящий костюм для роли очаровательного беса-соблазнителя.

– Коженьееевски!
– отрубленная голова связиста, брошенная им, шлёпается на мокрую землю как плевок кровавой чахоточной мокроты, - Клянусь кровью, текущей из дырки Богоматери - я извёл на этого дуракаа последний патрон!

Но что бесы рядом с ним есть -это точно. Потому что если бесы есть -то, значит, должны быть и грохочущие громами, разгоняющие маленьких поганцев молниями Небеса. Такое есть правило. Должно быть…