Туата Дэ

Мне повезло - эти кафры не услышали звона выброшенной обоймы. Возможно, они оказались трусами, мародёрами, не ожидавшими никакого сопротивления в этой деревне. Возможно, они приняли мою стрельбу за приближение правительственных войск.

Во всяком случае, я проснулся от адского холода в пустой хижине на холодном полу - и рядом не было никого , только в открытую дверь светила синяя луна, вторая из здешних лун, что восходит после полнуночи. И во всей деревне, насколько я мог судить, было пусто.

Усевшись, принялся доставать гнилые грязные тряпки из начинавшего остывать нутра -слава богу, оно отзывалось болью, а значит, было ещё живо.

Ноги, которые я попробовал, слабо, но отзывались - но с дырой в животе нечего было и думать,чтобы даже попытаться встать. Нарвав тряпок почище, я снова набил себе брюхо - поплотнее, как чучельник в тушку выпотрошенной твари. Петлю на антабке у трофейной винтовки заменяла свитая вдвое проволока. Будь это мой солдат -я бы избил его. Но обкусанная или отломанная откуда-то, она имела острый конец, который легко протыкал кожу. А мне это сейчас было на руку. Сведя края раны вместе, я буквально, склепал их вместе, как два листа стали на судоремонтном.

Обвязав получившееся, будто кушаком, оторванным рукавом моего когда-то белоснежного мундира(Цвета хаки, как оказалось, когда глаза привыкли -к этому миру и синеватому свету меньшей, второй луны) - я сделал попытку встать, держась за входной проём побитой пулями тростниковой хижины. Надо же, они стреляли в ответ. А я тогда и не слышал...

Не получилось. Когда ноги почти что разогнулись, сила в них исчезла и я упал. Рану под рёбрами будто резануло раскаленным в огне лезвием. Но всё-таки даже упасть я смог на колени - а не на живот. Ведь так будет удобнее сделать вторую попытку.

Боль в коленях, боль в животе настолько разозлила меня, что я не стал смотреть на повязку -а ведь такое падение вполне могло выдрать проволоку,скреплявшую края раны, из кожи...

Я всё-таки встал из праха на полу! Встал сам! Наваливаясь грудью на ржавый, грязный, чудом не разорвавшийся у меня в руках ствол, держась за на винтовку вместо ноги, ставшей холодным, замёрзшим мясом.

И потому я не обязан -никому, ни Богу, ни Дьяволу!

Ни даже материнскому поту…

Ведь как ни посмотри, а родился я заново - и был тогда и своей матерью, и своей повитухой.

Вот так.

И не было ангелов, гласа господнего и вообще - сюда меня никто не звал.

Чтобы дотащить свое уже наверняка мертвое тело к тому источнику под деревьями с жидкой, пахнущей коровами грязной водой - но всё же позволившей промыть раны, - было достаточно моей воли.

Говорят, здешние Имена, - те, что важнее записанного на бумаге, - достаются не просто так. По ним можно гадать о ждущей тебя судьбе. Капелька, ещё в Такоради, много раз спрашивал меня об Имени.

Но я навязал себя этому миру, пробился в него с боем.

Он меня сюда не звал. А потому никакого Имени, у меня нет и быть не могло.

Имена имеются у всех

Иногда, их берут себя сами, когда понимают что вот так правильно зваться всю оставшуюся жизнь будет правильно.

Иногда, их получают в качестве прозвища,

Десятью тысячей способов раздаются, щедрой рукой рассыпаются этим миром, серебряные монеты из кошелька - волшебные Имена, - здешним беднякам, так ясно верящим в предзнаменования и судьбы.

А я - полковник.

И пошли к черту все, кому этого недостаточно.

Я - просто полковник. Для них всех. Даже для Капельки- Гришема.

Пусть он себе иногда и многое позволяет.

Если угодно, это и есть и моя судьба, и моё Имя.

Живот в который моя грубая штопка и толстая льняная нить вросли навеки, оставив след в виде громадного, будто бы присосавшегося к желудку червя, заныл, будто бы снова его вскрыли острым инструментом патанатома.

Чертов Капелька!

Все окна Дворца Правосудия Гонсуэльяса были открыты.

Длинные как паруса белоснежные занавеси пустующих кабинетов министерских и даже президентского трепетали на мощном океанском ветру как флаги, признавая капитуляцию от временной столицы Народного Правительства, не так давно объявленной открытым городом.

Иначе бы и быть не могло - будь они закрыты, стекла огромных окон уже давно обрушились бы на булыжник набережной Свободы тысячью брызг непонятной, твердой воды, полопавшись от резонирующих в любой нише вибраций мощных двигателей, рассекая по пути поднятые флаги Союза и Народного Фронта, раня собравшихся.

Сотрясая балкон с которого генерал и русский военный советник, приветствовали войска, - и само вещество огромного здания, холодный камень глубоких подвалов, белоснежный мрамор стен - до самого купола и венчавшей его пустотелой литой статуи на шпиле, сиявших в лучах сегодняшнего нестерпимо жаркого солнца так ярко, что казалось будто вот-вот, иссушая широкие листья пальм, поджигая занавеси, разбросанные бумаги, людей и стоящие машины, заставляя траву гореть густым, удушливым, полным сажи дымом хлынет вниз поток расплавленного золота , - шли ТГ-1.

Всего месяц назад эти машины сошли с аппарелей огромных танковозов. Этих монстров невозможно выгрузить в обычном порту - и турбины корабля нагнетают воздух под днище, чтобы уменьшить океанскую осадку транспортных судов. И с рёвом, по одному, танкодесантные амфибии, чья палуба выше самых высоких пальм, как доисторические плезиозавры, выползают прямо на пляж, раскрывая пасти высадочных порталов...

Глава X

– Я считаю, тут должна быть ещё одна история, - заявил Авиагрэ, закутываясь плотнее в жёлтый халат.
– Вот смотри, Вайви. Идёт история, сцена за сценой, и внезапно обрывается переходом на более близкий план. А дальше что? А дальше у тебя ничего. Понял?

– Нет, - ответил Вайви.
– Так что, "Мир Боллитры" отклоняется или как? Скажи прямо, не томи.

– Я и говорю прямо, - возразил Авиагрэ.
– Ты с таким же успехом мог назвать свой сборник отрывков Миром Успешных Писателей. Мог бы сделать меня главным героем, а не просто упоминать мою фамилию где-то там на задворках.

Вайви Горческу посмотрел на часы.

– Ну так ты мне расскажешь, как стать успешным писателем?
– спросил он Авиагрэ.

– Расскажу, Вайви, без проблем, - ответил Авиагрэ.
– Но это ведь не то за чем ты гоняешься.