Туата Дэ

Во всей Боллитре существовало несколько способов переброски из зоны управления Комитета до Лаурианны, и ни один не позволял Джеймсу добраться до Тирра напрямик. Поэтому Джеймсу потребовался личный авиатранспорт. Школы пилотирования во всей Боллитре стоили очень дорого, занимали примерно двенадцать лет непрерывной учёбы, а также психологического, социального, умственного и физического отбора. Так что пилоты были первоклассными людьми. Джеймс в их число не входил.

Он никогда не видел смысла летать в облаках, - особенно теперь, когда (по его сверхчеловеческому ощущению) над Боллитрой нависла новая грязная тайна, имеющая все шансы перерасти в угрозу. Но технические навыки пятнадцатого уровня Джеймса утверждали, что если бы он только захотел, то и в небо полетел. Пальчики Джеймса были готовы щёлкать по переключателям в кабине пилота, а восемнадцатый ранг информатора гарантировал наличие большей части теоретической базы по управлению воздушно-лётным транспортом. Была лишь одна загвоздка - личного транспорта у Джеймса не было.

И за все его успехи ему не полагался лётный транспорт. А нелицензионное управление лётным транспортом каралось убийством на месте, или пожизненным заключением в Шайвике, в лучшем случае. Угон любого транспортного средства превращал человека во врага Комитета, поэтому его судьба была одна - пропажа без вести, будучи скрывающимся от закона или сожранным заживо этим самым законом. Конечно, скрытность тринадцатого уровня позволяла Джеймсу то и дело выходить за извечно преступаемые рамки закона. Но само число тринадцать не нравилось Джеймсу. А чтобы улизнуть из кабины пилота при поимке, требовался как минимум пятнадцатый уровень скрытности. А очки опыта Джеймсу ныне капали редко, требовались в большом количестве. Все квесты Боллитры были готовы давным-давно, и мир затих в ожидании авторского апдейта. Всё это Джеймс вспоминал, бесшумно двигаясь сквозь лёгкую дымку погрязшего в сырой погоде (и, разумеется, в пороке) города, в сторону аэродрома. То и дело Джеймсу на глаза попадались подозрительные элементы, напоминающие криминальные. Но эти тени, лишь завидев идущего непоколебимой поступью Джеймса, стремительно прятались в подворотнях и за дверями домов. Боевые навыки двадцатого уровня, давно прокачанные у Джеймса, были готовы сразиться со всем районом. Но это были ракушки, амёбы.

А Джеймс ныне охотился только на мегаладоннов, неотступно следуя за каждым подозрительным призраком чего-то подобного. Система прогнозирования будущего, некогда созревшая в голове Джеймса, утверждала что когда-нибудь его поймают в тиски, используя похожую приманку. Или что само это дело является такой приманкой. Джеймс не доверял Рафаэлю. Он с самого начала считал того ничтожеством, дерьмом в изысканной тарелке. Однако Джеймс считал, что его дело о Багавалийском Воре дало всем понять, что бывает с теми, кто подставляет Джеймса. И каковы шансы подставить Джеймса в принципе. Вполне себе гарантия. Придя к КПП, за которым виднелась сверкающая огнями взлётно-посадочная полоса и множество ангаров, Джеймс остановился, прислонился к забору, достал ещё одну сигару из стопроцентного табака, элегантно вынул собственную зажигалку и смачно закурил. Дело предстояло непростое.

И спустя Джеймс наблюдал за ребристой водной гладью Пограничного Океана. Бездонная тьма вод изредка поблёскивала, отражая сигнальные огни плывущего по воздуху аппарата. Часовая стрелка неумолимо приближалась к выгравированной единице. Ругислав Шволль, пилот с двадцатилетним стажем, бодро следил за показателями датчиков и циферблатов. Каждые десять минут он дёргал некий скрипучий рычаг. Сразу после этого скрипеть начинало что-то под ногами Джеймса. А спустя двадцать-двадцать три секунды, - Джеймс не смог насчитать точное время, - его ступни вновь ощущали лёгкую тряску, возникающую после повторного скрипа из кабины пилота. Была ли это смазочно-отходная жидкость? Или равномерно распределяемый груз контрабанды? Мозг Джеймса не могу дать внятного ответа. Действие наркотического анальгетика подходило к концу. Как и надежды Джеймса на то, что он доберётся до Тирра прежде отлива некогда нахлынувших сил. Тело начинало болеть, возвращаясь в первичное состояние. Джеймса клонило в сон. Его сознание вновь наполнило ощущение неизбежной неудачи и одиночества. Он был одинок до признания, и был также невыносимо одинок после. Джеймса открыто презирали, затем скрыто презирали и активно использовали в личных целях, а своих целей он так и не нашёл. А теперь он летит во тьме над океанскими толщами бездонных вод, в ненадёжном драндулете, ради некой справедливой мести за мужа соблазнившей его шлюхи. Ради поисков какого-то дятла, который не факт что ещё там, и не факт что является убийцей. Ведь осмотра и вскрытия тела Густава не проводилось. Джеймс просто-напросто убедил во время наркотического прихода Выделенную Комиссию, что Густава поглотил туман. И они поверили ему.
– Спокойно, - прошептал Джеймс себе на пальцы, пытаясь согреть их и свой разум, взять поток мыслей под контроль.
– Спокойно. Найдём Яхту. Проведём осмотр. Расспросим о подозрительных личностях, недавно появившихся в городе. Джеймс гулко сглотнул и выдул облачко пара в поднесённые к лицу ладони.
– Заглянем в публичные заведения, - продолжил он дрожащим голосом.
– Проведём опрос ключевых лиц. Всё по протоколу. Распишем всё куда-нибудь. Ну а дальше, - дальше по обстоятельствам. Всё просто. Всё очень, очень просто.
– Сейчас поднимемся, - раздавшийся из кабины громкий голос Ругислава прервал мантры супердетектива.
– Через четыре минуты будем в пяти километрах над Тирром. Вы готовы?
– Угу, - громко промычал в ответ Джеймс. Он был совершенно не готов к прыжку с парашютом. Ему приходилось прыгать лишь раз. И то, тогда ему просто повезло. Сейчас ему оставалось лишь снова полагаться на удачу. На этот раз осознанно, что было куда труднее. Джеймс вновь почувствовал холодное дуновение Духа Боллитры на своей шее, наблюдавшего за ним. Джеймс мог только надеяться, что за ним сейчас наблюдали с интересом, кто бы или что бы эти наблюдателем не было. С трудом поднявшись, Джеймс с ужасом ощутил дичайшую боль в ногах. Оставалось ещё две ампулы "Серафима", на которые ушло всё оставшееся состояние Джеймса. Это двое с половиной суток бытия ангелом-судьёй, карающей дланью Закона, высшим хищником, супердетективом, пылающим аки утренняя заря любовником, мастером боевых искусств и мыслителем эпохи. Человеком, достойным её... Неизвестно кого. Джеймс не стал вскрывать эту тему. Он уже не был тем молодым и шутливым мужчиной, которому было всё легко. По крайней мере пока. Нить мысли была оборвана животным ужасом перед ревущим холодным воздухом, вознамерившимся высосать Джеймса из кабины и наполнить каждый кубометр его лёгких колючим газообразным веществом.
– Удачи!
– прокричал пилот в его сторону, но Джеймс его не услышал. Его внимание было целиком поглощено светящимся во тьме оранжевым пучком точек. Это был Тирр. Цвет огоньков напомнил Джеймсу казино "Бураро", прогулку под уличными фонарями, общение с начальником аэродрома. Это была конечная остановка. И Джеймсу пришлось выйти. Упав в воздушное пространство Лаурианны, Джеймс ощутил лёд на своём лице и колючий воздух в своих лёгких. Его разбитое некой "Мисс Боллитрой 43" сердце ёкнуло, и Джеймс потерял сознание, в последнее мгновение неосознанно сжав другой рукой тянущийся из-за спины ремень...

– Джеймс Издачелли?
– вопросительно процедил человек в белом халате, почёсывая свою покорёженную сединой бородку. Джеймс моргнул.
– Это я, - ответил Издачелли.
– Мистер Издачалли, - человек в белом халате подвинул лежащий у окна стул поближе к койке.
– Не возвращаете, если я буду называть вас просто Джеймсом?
– Как пожелаете, - ответил Джеймс и вновь уставился на утреннее солнышко, приветствующее его и добрую половину Боллитры. Человек в белом халате сел напротив него, посмотрел куда-то в стену в задумчивости и глубоко вздохнул.
– Вот что, мистер Джеймс, - седобородковый вновь замешкался, подбирая слова.
– А-а, чёрт с ним. Давайте так. Вы знаете, где вы? Помните ли что-нибудь о себе? О мире?
– У меня нет амнезии, - усмехнулся Джеймс.
– Я не терял память. Скажите лучше, кто вы такой?
– Дулбич Каллонгжор, - представился человек в белом халате.
– Директор бюро региональной безопасности.
– Директор БРБ?
– переспросил Джеймс, глядя на Дулбича.
– В таком случае, вам известно, кто я такой? Беспристрастное лицо директора БРБ исказила ухмылка. Ровно на секунду, когда он ещё вдобавок снова глянул на стену. Он что-то вспомнил? Что-то смешное? Что-то... забавное? Что-то забавное о нём?
– Вы, - начальник БРБ тыкнул двумя пальцами, напоминающими ножницы, в лицо Джеймса.
– Действующий следователь Комитета. Персона Особой Важности. В вашем удостоверении всё это указано. Я получил подтверждение проверки вашей лицензии, пока вы приходили в себя. Не стал уж вас дёргать раньше времени.
– Раньше времени, - язвительно повторил Джеймс.
– Как долго я здесь?
– Пятый день, - ответил Дулбич, повернувшись к холодному утреннему пейзажу в окне.
– За прошедшие четыре дня мы разыскивали ваше удостоверение, вашу одежду, ваши ампулы.
– Дулбич подмигнул Джеймсу.
– Даже личную фотографию.
– Фотографию?
– машинально спросил Джеймс, начиная волноваться.
– Которую вы носили в зашитом внутреннем кармане пиджака, - продолжал Дулбич.
– Один из... людей, нашедших ваше тело на побережье, забрал её и использовал для онанизма.

– Блять, - предельно жёстко и глухо произнёс Джеймс. Его сердце упало, мир замер, голова налилась свинцом, а глаза остекленели. Кто-то кончал, глядя на... Неё. Или прямо на неё... А может, на неё саму сейчас спускают... О боже...
– Не волнуйтесь, - понимающе сказал Дулбич.
– Сама фотография не пострадала. Ну, может отпечатки грязных потных пальчиков злоумышленника остались, - он снова подмигнул.
– Если хотите, мы тщательно почистим ваше фото и сделаем несколько копий.
– Будьте так любезны, - ответил Джеймс, постепенно приходя в себя.
– Ваше удостоверение продали в ломбард, - продолжал Дулбич, вновь сверля взглядом стену за головой Джеймса.
– Ведь у вас никаких денег не нашли. Владелец ломбарда сразу сообщил нам, что ему продали, и кто это был. Вас раздели догола, а вашу одежду выкинули в мусорный бак на другом конце Тирра из соображений безопасности. Розыском вашей одежды занимался мой личный спецотряд. Все элементы прошли химчистку и уже ждут вас внизу.
– Спасибо, - поблагодарил его Джеймс, не в силах добавить что-либо ещё. Например, спросить, откуда такая неожиданная забота об упавшем с неба следователе.
– Не за что, - небрежно ответил Дулбич.
– Считайте это служебной солидарностью. Хотя признаюсь честно, в нашем городке крайне редко происходит что-то выше мелких бытовых краж. Жизнь тут тянется медленно, так что парой быстрых и стремительных движений можно разобраться практически в чём угодно.
– Практически?
– переспросил Джеймс. Он не знал, почему его заинтересовал именно этот незначительный аспект. Какая-то толика детективной интуиции, без всяких объяснений создавшая вопрос на пустом месте.
– Другое дело ваши "ампулки", - Дулбич вновь подмигнул и на мгновение ухмыльнулся.
– Их быстро отправили на поезде до Изибурга, так что пришлось потянуть за парочку ниточек. Да так сильно, что я не скоро смогу потянуть за них вновь, - порвутся ведь. Так что они тоже ждут вас внизу, вместе с одеждой и удостоверением. И парашютом, кстати.
– Спасибо большое, но...
– Джеймс посмотрел в окно, подыскивая слова. Подходящих слов в окне не было.
– Давайте начистоту, - сказал Дулбич и сделал паузу.
– Я не буду задавать вопросы по поводу фотографий, ампул, произошедшего с вами... несчастного случая. Лично я поражён, что вы протянули целых два часа голышом на ночном морозе у берега. По всему отделу теперь ходят про нудистский пляж. Вам хотели кое-что ампутировать, но я не позволил. Воспользовались лучшей аппаратурой и боевыми коктейлями внутривенного действия, из запасов БРБ.
– Не похоже на простую солидарность, - подвёл итоги Джеймс.
– И правда, не похоже, - согласился Дулбич.
– Я знаю слухи, которые ходят про вас, мистер Издачелли. Мне сообщили, что вы тут по поводу яхты "Альбатрос", в происках предполагаемого убийцы её владельца. И не смотря на тихую медленную жизнь нашего заснеженного региона, здесь есть чем заняться. Несколько весьма серьёзных дел, которые оказались в заморозке. Иронично, я знаю. А три дня назад, пока вы тут лежали, в нескольких километрах от города разбился грузовой поезд. Я вас ни к чему не обязываю, но в случае помощи БРБ за мной не заржавеет.
– Да ну?
– язвительно удивился Джеймс.
– Я знаю, кого на самом деле ищет ваше сердце, мистер Джеймс, - улыбка Дулбича вновь возникла и уже не слезала. Он смотрел прямо Джеймсу в глаза.
– Я не глупый человек. И если вы мне поможете со всем разобраться, я составлю полный отчёт и личную рекомендацию для вас в Рекрефальц, в местное отделение БНБ. Вам больше не придётся работать сыщиком Комитета, и вы вновь сможете увидеть её...

Глава XIX

– Давай, - сказала одна из них и потянула лиф платья вниз.

Она вскрикнула и чуть не бросила его - когда младенец пребольно, до крови, укусил её за темный сосок. У недоношенного, необмытого, остро и пряно пахнущего, ещё мокренького младенца уже были зубы.

Женщины зашептались.

Управляющий тут же накрыл ладонью банкноту - и черноволосая индианка закрыла рот, прижав младенца к себе покрепче.

Почуяв запах молока, он всё же затих и присосался к ней, зажав в своих кулачках белую ткань её платья. Розовое молоко лилось из разрезанной щеки, но сколько-то проливалось и у горло, к тихо засыпавшему на чужих руках..

Карабинеры ушли и арестованную увели, шорох и разговоры на табачной фабрике возобновились. А малыша устроили в корзине с сухой, царапающей спину соломой и отнесли приют, где как-то так случилось, что до крещения дело не дошло. Всё некогда было. Стоило ли тратиться и тратить время на то и дело болевшего, то и дело могшего помереть. А вот, гляди, подрос. Да и имя к нему само прилипло - то ли от сестры- хозяйки, то ли от приютских мальчишек. То ли сам себе придумал.

Во всяком случае, забыть о его грешном рождении, намучившиеся с ним сестры ему не давали. Он даже просыпался ночами - щипая кожу на ноге. Проверяя не слишком ли холодная - как у трупа? Он же живой? По-настоящему? Он ещё не умирает? Его ноги живы и он чувствует боль…

– Не знаю, -пожал Мануэль плечами, отвечая на заданный вопрос, - Может, римские сабли были плохи ничего не стоили против доброго ножа. Или им показалось, что тот умер -по настоящему? И с сотней ран уползали -если кололи неглубоко. Когда хочешь, чтобы кто-то точно умер - лучше вскрыть горло прижать к земле и подождать пока вся кровь не вытечет. Кровь-то внутри осталась - вот и жил. Вот и всё …

И Мануэлю верили.

Ведь всякий, кто жил на улицах Ортегаса должен был знать подобные вещи.

Огромный Кровяной Иисус полулежал на кровати, огромной, полуразвалившейся кровати с балдахином.

В таких,что спят комендадоры и генералы - и даже такая она была ему мала, - ведь его грязные пятки свешивались со спинки кровати. А тело было так велико,что рассохшиеся ножки кровати давно треснули под его весом и она теперь лежала на полу. Даже воздух боялся потревожить Кровяного Иисуса. Пыль, витавшая в полной гнилых запахов духоте, едва тревожимой лишь его храпом и звоном мириадов бесконечных мух, до того дерзких, что не боялись заползать ему в широко раскрытый рот. Истлевшая канитель, оставшаяся от балдахина, над его ложем. Всё это тревожилось лишь паскудными, животными звуками сна чудовищного трупа бога .

Кожа живота шевелилась, будто бы под ней что-то ползало. Пожива для могильных многоногих жуков. Высох совсем, изъели его в труху. Какое тут в Палестину ползти - только сюда и добрался …

Тихо прошептало железо.

– Держи, Хорхе, - Мануэль протянул ему длинный каронеро рукоятью вперёд.

Тихо смотрел я на сохранившееся на огромном для детских рук клинке клеймо австрийского арсенала:

– Пора уже и тебе, наконец, становиться мужчиной, Малыш. Бей ему в самое сердце.

Теперь, как мне кажется, я его понимаю.

Мануэлю было страшно. Всем было страшно - но вожак показать этого не мог. И он отдал свой нож мне, зная что сам тоже не сможет ударить этого бледно- серого великана. Он послал самого бесполезного, не надеясь, что Малыш убьёт. Пусть хотябы ранит . Путь отвлечет чудище, чьи глаза за дрожащими от предшествующего пробуждению лёгкого сна веками были готовы вот-вот распахнуться и увидеть мальчишек - на себя. На его месте, и я сам поступил бы так же. Только, наверное, не стал бы жертвовать своим каронеро... Но что-нибудь эдакое, для придания уверенности и поднятия духа дал бы.