Туата Дэ

Вести из головной конторы или от Селестина могли означать только одно - наконец что-то начинается. Мне даже не важно было как оно закончится- лишь бы пусть начиналось!

Тёплый откат сердца, наконец, ударил вновь и в уши, в заледеневшие кончики пальцев

– Селестин сообщает, - сказал Капелька, - Куратор требует встречи.

Вест-Берлин-район Шарлоттенбург-Вильмерсдорф - ресторан “У Зайца”

Лихо разбрасывая полы шинели, которую он не потрудился отдать на руки при входе -и так и прошёл прямов зал, - полковник отплясывал самбу прямо на столе. Смялась скатерть. Со звоном разбился, истекая кровавыми каплями, покатился по столу, заливая всё винной кровью, отброшенный резким движением каблука.

– Хэйя!

Искусство танца полковника было далеко от совершенства, но американцу, смотревшему на этот танец, казалось он слышит музыку - незнакомую, неизвестную, -но заставляющую его душу гулко стучать, как большой африканский барабан, - когда его же собственные ладони отбивали ритм, ритм движений полковника. Но что-то случилось с танцем, что-то случилось с музыкой, похожей на удары голодных до патронов стальных деталей огнестрельного оружия по снятой с небесного зверя шкуре и натянутой на ребра горизонта.

Может, от того что его танцевал полковник с пустым рукавом на месте отрубленной руки, пляска солнца, жизни и радости превратилась в корчащееся на жарких углях чёрное безумие. Полковника Тампеста как бы вздёрнули и он сейчас «отплясывал» в петле, стремясь дотянуться конвульсивными, страшными движениями ступней до земли, роль которой играл сейчас стола с которого он, пинками, сбросил тарелки - и жирные ребрышки покатились, вместе с горошком и варёным картофелем по полу сбросил скатерть. А в этом второй секретарь знал толк.

Давний его предок, в 1692 году отправил в петлю сразу восемь ведьм во время знаменитых охот в Новой Англии.

Если у вас есть такой предок, который с Королевской Стражей, ловил по чердакам тварей, заключивших кровоточащие сделки с монстрами из Пустоты - вы становитесь одержимыми его судьбой. И, соответственно, понемногу, отовсюду собираете знания самого специфического рода.

Можно сказать, из-за своего предка, подражая ему, Ноейс оказался сначала на международном праве, а потом - в Управлении. И из-за своего предка он прекрасно знал всё о пытках и ведьмах.

А уж садистический интерес к мукам казнимых сделал его почти знатоком механизмов человеческого тела - по крайней мере, Ноейсу казалось, что он держится на равных даже с учениками медицинского факультета, избравшими направлением своей деятельности потрошение ещё живого человеческого тела.

Поэтому развесёлый ритм танца не вводил его в заблуждение - он видел перед собой труп, который никак не желал умирать. Плоть раз за разом пыталась одеть его слишком странные, слишком большие кости -и разрывалась, как слишком малая для такой огромной души одежда, оставляя прорехи, сквозь которые были видны овальные, вытянутые ребра.

Совсем не человеческий скелет плясал сейчас на виселице.

И был виден странный череп, суставы, которые никак не могли работать, вытянутые,изогнутые тонкие клыки в длинных, не то лошадиных, не то волчьих челюстях -вместо нормальных зубов ….

Плоть рвалась, английская шинель зияла прорехами, душа полковника становилась все больше, отрубленные и отрезанные головы на поясе стонали - а полковник продолжал танцевать…

Душа Нойеса был полностью во власти ритма этого ведьмовского танца и он не мог перестать отстукивать ритм дикой пляски на своих костях. Он смотрел и смотрел как перед ним связанная одетая в обрывки и лохмотья, вместо вычищенной и застегнутой на пару пуговиц посередине, британской шинели, страдает и мучится огромная чёрная тень, протягивая вверх свою единственную руку, неестественно длинную, сильную, извивающуюся как языки пламени палаческом горне -единственном источнике света в извечной, пещерной темноте подземной пыточной камеры. Слышит как эта тень рычит, когда к ней прикасается раскалённое пыточное железо - и его рёв заглушает под грохот подземных барабанов. Или пулемётов… В кого стрелял Тампест?

– Тампест, прекратите!
– наконец, нашёл он в себе мужество схватить его за штанину, но получил только, слегка ослабленный своими же ладонями, удар в лицо носком ботинка. Промакнув выступившую на разбитой губе кровь платком, он промычал - Я уже всё понял! Угомонитесь, чёрт вас побери

«Я!? Ты сказал, что я чего-то боюсь!? Кого-то боюсь!? Или ты, может быть, решил, что я боюсь -тебя!?»

– Тампест!

Протяжные звуки непонятно откуда доносящегося горлового пения, как вода, утекающая в подземные полости,уносили с собой Ноейса во тьму - туда, где плясал полковник…

Подбежал официант, начал говорить что-то про полицию, про имущество, про скандал, про отменивших заказы возмущенных посетителей... Нойес сказал, чтобы всё это занесли на счёт Посольства. Пока он разбирался с администратором зала и официантами,он то и дело оглядывался на Тампеста, спокойно устроившегося на единственном, оставшемся чистым стуле. Никакого следа этого бешеного веселья. Только спокойное, даже скучающее выражение лица.

Когда все денежные дела были улажены, второй секретарь уговорил администратора организовать им отдельный столик в Зелёном Зале.

– Тампест,- обратился он к полковнику и его стеклянные глаза, будто у чучела из Музея Естественной Истории, вновь стали живыми, - Тампест, пойдёмте! У нас ещё остались незавершённые дела!

Глава XX

Едва КЛА вошёл в атмосферу Шаффрана, как что-то ударило по левой стенке. Филлин выпал с койки, но ремни удержали его череп от раздробления об жёсткий, обитый пластиком металлический пол. Свет потух.

– Что там у вас?! – вопросительно воскликнул он в сторону пилота.

– Не знаю! – крикнули в ответ из рубки. – Двигатель отказал? А это что... Да вашу же...

Раздался ещё один удар. Отнюдь не короткий. Филлина отбросило наверх, а затем обратно на койку. Повреждённое ухо дичайше заныло от боли. Грохот стоял такой, будто сам чёрт из бездны жуёт аппарат, причмокивая от удовольствия. Филлину показалось, что сквозь оглушительный звук трения КЛА об землю он слышит всплески воды. А затем всё затихло. Выждав ещё несколько секунд, он отцепил ремни койки, осторожно стал на четвереньки и добрался до кабины пилотов. Набилина больше не было. Шлем выдержал удар о приборную панель, но вот шея пилота не справилась с нагрузкой. Сняв шлем, Филлин проверил пульс. Один глаз Набилина был закрыт. Другой смотрел стеклянным взором то ли на Филлина, то ли на какую-то из панелей кабины. Пульса не было.

Выругавшись, Филлин мысленно попрощался с пилотом. Заморозка возраста не помогла Набилину. И он, Филлин, тоже был не в состоянии чем-либо помочь.

Выходная лестница оказалась заблокирована. Оставался только верхний шлюз. Филлин поискал ручку эвакуации на потолке КЛА. Обнаружив её почти у самого угла, он потянул её. Она не поддавалась. Филлин навалился на неё всем своим весом. Восьмиугольная панель издала какой-то скрежет. Филлин постучал по ней со всей силы. На пятый удар она отлетела с такой лёгкостью, словно была из гипсокартона.