Туата Дэ

Няня удивлённо подняла голову:

– Что? Удивлены?

– Но куда же мне идти?
– спросил Кальт у прямоходящей ящерицы, ежась от холода ночи

– Розовокожей свиньёй займётся та - лапа ящеролюда указал ему на широкий проём, в который выносили бесконечные ящики и мешки,- Выходи.

Кальт пожал плечами и направился к звенящей от его шагов металлической ленте.

Жёлто-серая каменная плитка, истёртая множеством шагов, расползшаяся от дождей и процарапанная выстилала пятачок посреди леса.

Кальт стоял среди

Она схватила его за руку. Запястье сжало так,что он скривился от боли.

– Если бы там не было командос - и того недоделанного лейтенантика, - от тебя бы остались одни кости! Но то, что я -твоя жена ничего не значит. Я исполню все обязанности -но более того, я тебе ничего не должна!

Кальт попытался вырываться и идти сам. Но это оказалось не легче, чем из заклёпанных кандалов или коротнувшего манипулятора промышленного робота. И где в этих тонких пальчиках... Оставив бесполезные попытки,он стал просто быстрее перебирать ногами. Лес, который и,в самом деле, оказался садом, быстро закончился. Тут его внимание привлёк подол платья. Не то,что бы о шевелившийся так яростно, что это никак нельзя было объяснить

– Ты мне руку должна! И только!
– плеснул своим раздражением,как холодной водой из ведра , - И если не можешь отрыгнуть её, даже пожёванную, и приставить на место или сделать протез,то иди...- он хотел сказать «к чёрту», но вспомнил, как реагировал капитан транспортной баржи, доставившей его сюда и другой народ Островов на другие слова,- То иди к... Богу!

Троллиха, услышав упоминание Бога людей, будто на кирпичную стену наткнулась. С минуту она стояла, бормоча что-то очень тихо. Кальту, напрягшему слух, удалось услышать без конца повторяемое: «...славный Предок, защити». Дальше снова какое-то непонятное слишком тихо сказанное слово -и снова «... славный Предок,защити». Он давно устал вслушиваться в её бесконечное монотонное бормотание, но так как держала его Ананта, по-прежнему, крепко, то оставалось только ждать, чем это закончится:

– Творение Миля!
– сказала как плюнула Ананта ему в лицо, больше не пытаясь заговорить с ним.

Глава XXXV

Бовеса рванулся, отталкиваясь ногами от стены к которой его прижали, бросая вперёд свой тонкий и хрупкий клинок в надежде достать ведневшуюся в распахнутой горловине ворота черную, просмоленную кожу противника. Отливавшая синим сталь шла чуть наискосок, готовясь перехватить тяжёлый прямой клинок, который этот бронзовый автоматон опускал с равнодушием парового молота - тяжело, но невероятно предсказуемо.

Вдруг, его легкая сабелька отказалась ему повиноваться. Как живая, она вырвалась из руки, и вращаясь улетела куда-то в солнце.

Стоп… Почему он видит перед собой лицо? Почему рука дрожит- но он не может его опустить? Откуда этот странный, быстро исчезающий, холод в груди? Будто бы ребра раскрылись, как шкатулка, и туда уронили кусочек жгучего, морозного льда… Того самого, что нарубленный зимой на Эбро, хранится до середины жгучего лета в глубоких подвалах.

Разрезавшая рубаху и доставшая до его груди тяжёлая сталь уранового цвета, будто перерубила в нем какие-то нити, связывающие его тело воедино.

Бовеса рухнул перед своим дьявольским противником на колени, как лишенная поддержки марионетка. Где-то очень далеко и очень жалко звякнула сталь его прусской сабли.

Чёрные кудри Бовесы были безжалостно намотаны на руку - да так что у него брызнули нечаянные слёзы. Де Ланда внимательно рассматривал его запылённое ,смуглое лицо

Довольно!
– крикнул один из секундантов, - Довольно, вы победили…

НЕТ!
– вспорол воздух голос, похожий на звук сомкнувшихся на хребте седловины челюстей изо льда и камня, весом в сотни тонн. А, возможно, так звучит рык стальной крупповской пушки - когда она харкает картечью в бегущих по крутому подъёму родельерос, рубит солдат острыми стрелками выкованными из ледяной стальной боли …

Мелькнула тень. Бовеса успел ощутить дуновение ледяного ветра. Наверное, какая-то огромная, чёрная как ворон, птица пролетела над ними и уселась на черепицу крыши . Если де Ланда его убьет сегодня - она наестся досыта. Настоящего, нежного дворянского мяса.

Как-то странно выглядит его противник. Он не привык видеть его ОТСЮДА…

Этот бронзовокожий, с длинными черными, будто вырезанными из вулканического стекла волосами - вне всякого сомнения, де Ланда. И он так же держит его за волосы. Но почему он смотрит на этого великана сверху вниз?

Вытекающую из артерий и мозга, окисленную до черноты последнюю кровь и спинную жидкость заменяет подступающая темнота. Последнее, что видит Бовеса, последнее,что никак не хочет погружаться в эту темноту и продолжает яростно полыхать в его мозгу - горящие под высоким лбом тёмно- желтым лбом глаза. Глаза, глядящие прямо в его душу.

Глаза из расплавленного металла, не желающего остывать.

И последняя его мысль не о том, что он проиграл, а о том, что оказывается это правда и отрубленная голова, и обезглавленное тело живут какое-то время по отдельности….

Один из секундантов в темно-синих брюках, переступил с ноги на ноги, звякнув ножнами сабли.

Бегите, - тихо прошептал он после длившегося неизвестно сколько молчания, - Бегите, де Ланда.

Смерть бывает разной.

Можно заколоть честно заколоть или зарубить - в честном поединке. Для этого не нужен даже какой-то особенный повод. Для этого нужны только тяжёлое железо - и отвага, нужная, чтобы спросить о судьбе, своей и противника, у пылающих белым огнём небес.

Тот, кто держал старинный меч, по жгучей урановой стали которого стекали на сухую, потрескавшуюся от жары землю, ещё не впитавшиеся в старинные узоры и вязь, тяжёлые капли чёрной артериальной крови, повернулся на голос.

– Можете вызвать меня, - продолжил Мундиас,- И я приму ваш вызов. Обязан его принять - как мужчина.

А можно заколоть в спину.. Ночью. Держа нож обеими руками, направляя его широкое лезвие между рёбер - чтобы вошло глубоко и хорошо разрезало живое мясо. Оставить кошелёк - как плату тем, кто позаботится о твоей трусости . И изрубленный, неузнаваемый закостеневший труп с синей кожей бросят, чтобы нашедшая его стража, похоронила его в общей могиле, под звон черных от времени колоколов, плачущих о смертях невинных, и латинский канон монашеских клобуков.