Туата Дэ

Впрочем, ломать стены было уже поздно - ведь кровь трёх английских солдат и десятка местных полицейских не успевших укрыться в Форт Уильям, текла по алтарю Матери Черепов.

Какая же рубка была потом…

Осознанного воспоминания не было- как было сказано, разум полковника устроен иначе,чем у других людей, - но боль сменилась памятным славным железным запахом.

Мятежники желали накормить богиню-людоедку - но почему -то не обрадовались, когда пришёл Тампест, с болтавшейся только на обрывке кожи и мышц , перетянутой, чуть пониже плеча жгутом рукой, и сказал им, поставленным на колени, что их кровь их богине больше придется по вкусу - нежели чужая кровь англичан и полицейских

И самолично принялся пробивать им затылки огромным метфордским штыком взятым прямо у одного из солдат. Лезвие проходило сквозь мозг, откалывало зубы и высовывалось из раскрытого рта. Крови при этом было довольно мало.

Но Тампест проколол головы по меньшей мер пятиста поставленным на колени пленным.

Брахманы, чандалы… Изукрашенные, потные, покрытые кровью струящейся по худым коричневым телам. Все смуглокожие, черные, мерзкие - как крупные мохнатые пауки.

Среди них затесалось даже несколько местных бхадралоки, думавших, что знакомства в британской администрации и хорошее воспитание их спасут. Но разбитые шрапнелью ворота храма, исклёванные пулями синие мозаики внутреннего святилища - это не клуб в Тринити-колледж и счёт там был иной.

Расплату за свою руку Тампест отрезал от индусского мяса метфордским штыком - точно по своей строгой мерке. Прямо по тонкой горячей от бьющейся от пульсирующей крови линии швов в черепном своде.

Как толпа в Калингхат, как взорвавшийся ствол пулемёта на мосту Хорах, охранники, изо всех сил хотят его убить. Ведь с убийством полковника всё вернётся на круги своя. Но совершенно не хотят стрелять, боятся крови и, одновременно, не чтобы их убили самих.

А он уже был там.

За гробом - темно, как в закрытой на ключ много лет назад, покрытой сухой пылью темной комнате.

Ничего страшного. Просто скучно.

Целую вечность нечего делать, кроме как смотреть на затянутой паутиной хрусталь люстры…

Плясать и стрелять надо сейчас, неужели они не понимают?

Не пытаться - убивать!

Этот мир хочет убить. Всегда. Всех. Он уже попробовал на вкус мясо полковника, отхватив добрый кус - на мосту Хорах, - и оно ему понравилось.

. Полковник знает лучше всех .

Сдаваться, молиться и пытаться- бесполезно. Надо просто убивать первым.

Мир хочет убить тебя - убей этот мир!

Все люди в этом мире хотят убить тебя - убей всех людей!

Прямо сейчас.

Когда не останется никого - наступит рай. Пусть даже он будет лишь для одного полковника Тампеста.

Притопнув, щелкнув подошвой сапога, полковник развернулся на каблуке, -и развевающуюся за плечами шинель пробили сразу пять пуль.Одновременно, ускользая от выстрелов, он развернулся скакнул за металлическую трубу фонаря.

Был бы у него пистолет - эта троица уже давно бы лежала на земле. Сколько времени он уже на них потратил?

А ведь они боятся,боятся, боятся, они все боятся!

Отрубленная страшной бронзовой косой, бессмертная голова Селены падала с неба Диска и, воссевшая на её небесный престол, смеявшаяся и хлопавшая убийце матери, синяя, фосгеновая луна Мена светила ярко. Синие сумерки страшной фосгеновой луны были прекрасны.

Когда она восходит замолкают все ночные птицы. Только козодои, огромные птицы, своим лаем, треском и хохотом приветствуют младшую богиню.

Они боятся смерти, и больше самой смерти - они боятся смерти при синей луне. Они боятся смеха и лая этих птиц. Единственное, чем козодои кормятся - это мотыльки. Похожие на нежные рассыпающиеся от неловкого касания лепестки пепла, большие белые черноглазые бабочки, которые можно увидеть только ночью. Они любят садится на губы спящих или умирающих и трогать своими пушистыми передними лапками, убаюкивая их.

Козодои за Рейном ловят только этих мотыльков, не желая другой добычи - и почему-то, до сих пор, их хохот слышен каждую ночь.

Синие фосгеновые небеса плясали над ним, дрожа от его шагов.

Каменная плитка звенела от ударов его каблуков.

Визг и звон пробитого пустотелого фонарного столба - и горячие меднокожие оводы куснули закожу на шее.

Большие капли горячей, темно-красной крови потекли за воротник, пробираясь через выбритые волосы, даря приятное тепло озябшей коже и впитывая лунный свет, растекавшийся по тюремному двору как тяжёлый боевой газ.

Опять этот, самый меткий и самый быстрый стрелок пытался его убить.

Полковник захохотал, совершенно довольный тем как идёт дело.

Его шинель трепетала как одеяния, уже постигшего неземную истину, но так не могущего и не желающего остановить вращение и бесконечное произнесение имени Всевышего дервиша.

На этот раз начиная страшный разворот, он притворился, что бросает в них свое огромное оружие. Невозможно шутить таким вещами. Да полковник и не шутил. Возможно бы, он так и поступил.

Именно поэтому охранники поверили.

Они поверили, что вся сила вращения, весь замах будут вложены в полёт тяжёлого на вид бронзового чакрама. И что раз его бросают оно их ударит- и непременно, своим большим как у тюремной гильотины, - лезвием.

И ведь брызнули в стороны!

Будто бы он швырял в них гранату.

Человеческий глупый разум - сосредоточившись на опасности лезвия, забыл о кое- чём более важном.

О кое-чём более опасном.

Всего пять шагов отделяли полковника о них.

И пока они не стреляют - можно бежать прямо.

Не прошло и секунды, как Тампест оказался так близко…

Конец искривленного лезвия, на незавершённом взмахе, взрезал серую теплую ткань на животе того самого меткого стрелка пройдя нискосок меж двух начищенных пуговиц.

Тонкий красный ручеёк, разом обратился поток - а потом, взрезанная по всей длине кожа живота, просто лопнула как чумной бубон,выпуская все таившееся внутри . А внутри, во влажной и горячей тьме была свернувшаяся синими склизкими змеями, исходящая пахнущим как свежая рвота горячим паром, боль.

Сидящий на коленях, пытался запихнуть в себя горстями кровь, теплую коричневую дрянь и рассеченные косым ударом мышечные трубки, вернуть органы и кровь обратно - но его усилия были жалки и бесполезны.