Творцы миров

Ирка замолчала, ожидая бурной реакции на свой рассказ, но ошиблась – Слава и бровью не повела, выслушав столь сенсационное сообщение.

— Я не шучу, Славка. Я, правда, совсем ушла.

— И куда теперь?

— Помнишь, я про Кольку говорила, у которого машина? Так вот – у него есть друг Сережка…

Увлекшись, Ирина начала подробно рассказывать о своих весьма запутанных отношениях с новыми знакомыми. Подруга не слушала гостью – думала, просчитывала, решала, и, вдруг, оборвав Ирку, твердо произнесла:

— Ир, я пойду с тобой. Если ты, конечно, не против.

— Ну ты даешь!

— Я не шучу. Мне тоже хочется немного оттянуться. Родители еще не скоро приедут, никто ни о чем не узнает. Я хочу познакомиться с теми ребятами.

— Многому тебя научил этот Антоний!

— Большему, чем ты думаешь.

Вечер был теплым и пасмурным. Выйдя из подъезда, Венцеслава невольно подняла глаза к небу и не сразу сумела оторваться от созерцания низкой серой пелены, пронизанной редкими черными окошками чистого неба. Далекие звездочки заговорщически подмигивали ей. «Я больше никогда не увижу Солнце. Никогда…» – подумала Слава и едва не растянулась на асфальте, споткнувшись о бортик тротуара. Ирка хихикнула. Девушки торопливо зашагали по улице, их каблучки выстукивали тревожную дробь.

Спустя полчаса, шедшая по дорожке опустевшего парка Слава, внезапно остановилась:

— Ой, Ирка, подожди… У тебя тушь размазалась на правом веке. Стой спокойно, я сейчас поправлю. Закрой глаза.

Венцеслава приблизилась к подруге – зажмурившейся, доверчиво вытянувшей шею, подставившей под свет фонаря раскрашенное лицо. Подошла и остановилась в нерешительности.

«Если я не сделаю это теперь, то не решусь и впредь. Это абсолютно точно. Значит, меня ждет мучительная нелепая смерть от голода. Я буду думать только о еде. Просто еде. О том, без чего нельзя. Я хочу жить». Венцеслава коротко и сильно полоснула ножичком по горлу жертвы. Вероятно, боль в первые мгновения была слаба и Ирка даже не поняла, что с ней случилось. Слава, не дав опомниться, толкнула девушку в кусты и навалилась всем телом, удерживая на месте. Ее усилия были ни к чему – до смерти перепуганная Ирка не пыталась сопротивляться.

Обильно струившаяся кровь показывала, что разрез был сделан весьма профессионально – начинающий вурдалак набирался сноровки. Прижавшись губами к ране, Венцеслава ощутила долгожданный вкус… Прежде она опасалась, что, даже бучи вампиром, не сумеет преодолеть отвращение и сделать хотя бы глоток. В реальности все оказалось иначе. Достигнув

вожделенного, она судорожно заглатывала горячую густую жидкость, возрождавшую ее. Заставив себя оторваться от трапезы, Слава прошептала:

— Прости, подруга. Но так поступают все вампиры. Нам по-другому нельзя.

И, вновь склонилась над телом несчастной Ирки, начисто позабыв о своем первоначальном намерении оставить девушку в живых и лишь слегка перекусить за ее счет, Венцеслава упивалась волшебным, дарующим бессмертие напитком. Ей было хорошо.

Боязнь хлебнуть мертвой крови остановила ее. Ирка еще шевелилась, но Слава решила не рисковать. Неожиданно блаженство сменилось паникой. То, что секунду назад дарило восторг, теперь представлялось чудовищным. Отшатнувшись от распростертого тела, Слава замерла, пытаясь понять, где находится. Побежала, но, вспомнив про оброненный нож, заставила себя остановиться и, корчась от страха, вновь приблизилась к умирающей подруге. Окровавленный ножичек валялся у ее ног, вызывающе сверкая под фонарем. Ирка шевельнулась. Схватив орудие убийства, новоявленный упырь, помчался прочь, не разбирая дороги.

Увидев прямо перед собой фонтан, Венцеслава остановилась. Потопталась в нерешительности. Машинально ополоснула разгоряченное лицо. Выйдя на центральную аллею,

торопливо зашагала к воротам. Пережитое ей было настолько противоречиво и странно, что ни думать, ни чувствовать, ни радоваться, ни скорбеть она не могла. И только инстинкт вел девушку туда, куда стремится всякий потерянный, беспредельно одинокий – к родному дому. Едва войдя в квартиру, Слава почувствовала непреодолимую сонливость. И хотя часы показывали только половину второго ночи, она, не раздеваясь залезла в шкаф, прилегла поверх одеяла и моментально уснула.

Минула неделя, вторая. Жизнь вампира оказалась полна неприятными неожиданностями, но Венцеслава относилась к трудностям спокойно. Сентиментальные истории о ночных хищниках – несчастных, одиноких, обреченных на вечное существование, давно подготовили ее к подобному восприятию вампирских будней. Многое давалось девушке с трудом, но приспособиться было можно. Кое-как освоив науку добычи пропитания, Слава вновь обрела способность воспринимать окружающий мир. Некоторая стабильность бытия позволяла ей отвлеченные мысли. Однажды вечером она подошла к зеркалу и долго рассматривала возникший на стекла образ. Очень, очень давно, в первые ночи своего перевоплощения, она уже делала это, желая удостовериться, сколь верны старые

предания. Легенды лгали – посеребренное стекло не отторгало облика вампира, послушно создавая его зеркального двойника. Потом Венцеслава долго не вспоминала о зеркалах, занятая другими проблемами. И вот девушка подошла к зеркальному стеклу, как подходила прежде в человеческой жизни – желая рассмотреть, оценить себя. Исхудавшая, с бледным лицом и темными кругами под глазами, она выглядела неважно. Жалкое зрелище вызывало в памяти облик Антония. Смотрелся вампир великолепно – видимо сказывался опыт долгой жизни. Венцеслава думала, что ему исполнилось не менее трехсот лет – именно такое впечатление производила манера держаться и говорить.

Мысли об Антонии, привлекательном жестоком монстре, обрекшем ее душу на погибель, а тело на бессмертие, зародили стремление преобразиться, стать красивой, эффектной, желанной. Представив, как обычно одеваются вампиры, Слава немедля взялась за дело. Перерыла выброшенные из шкафа и валявшиеся тут же на полу вещи, отыскивая одеяния черного цвета, не без удовольствия примеряя их. Кое-что Слава позаимствовала из гардероба матери, кое-что из собственного. Пригодился и пояс с заклепками, который в тот памятный вечер так и не оказался на бедрах Ирины. Отогнав воспоминания об убитой подруге, Венцеслава с удвоенной энергией принялась щелкать ножницами и орудовать иглой. Черные колготки, основательно укороченное платье с разрезом

и широкий, внезапно приглянувшийся девушке пояс, составляли ее костюм. Ноги Слава обула в высокие обтягивающие сапоги, что было весьма неудобно в теплую погоду, зато достаточно стильно и, по ее представлению, соответствовало вкусам настоящих, успевших пожить вампиров. Ногти и волосы, Венцеслава, не долго думая, выкрасила в черный цвет, положила на веки глубокие тени, сильно подвела глаза, придала губам темно—вишневый оттенок и еще с полчаса вертелась перед зеркалом довольная своим новым обликом. Открывшиеся перед ней возможности, доступные исключительно вампирам, окрыляли.

Венцеслава припомнила очередного, кажется второго по счету «Бэтмена» и затрапезную секретаршу, которая, став женщиной-кошкой, начала с того, что скроила себе наряд, больше соответствовавший ее новой сущности. Припомнив, решила, что на кино зря возводят напраслину, и оно значительно правдивее показывает жизнь, нежели ему приписывают. Случай с секретаршей и по форме и, по сути, оказался очень схож с тем, что переживала сама Слава. Потом она вновь подумала об Антонии. Вообще последние дни мысли ее очень часто возвращались к этой теме. Венцеславу мучил вопрос, почему тогда, в ту роковую ночь, Антоний отпустил ее? О каком жребии говорил он в те, последние минуты? Догадки не давали покоя. Постепенно Слава убеждалась в том, что вампир сделал ее подобной себе, желая навсегда связать их