Ты мне не запретишь!
Шрифт:
– Миш, всё будет хорошо! – хотела уверить, успокоить его, что ли?
Зотов поднял на меня лицо, смотрит отчаянными глазами, а на губах – странная улыбка. Он тихо говорит:
– Уже никогда не будет хорошо. Это останется навсегда здесь, - он стукнул кончиком указательного пальца себе в висок, - И здесь! – коснулся ладонью сердца. Горько усмехнулся:
– Ир, я уже застрелиться хотел! – его отчаянная улыбка пугает меня.
Так же улыбался Карпов, а потом были «двадцать минут его свободы». Страшно!
Он продолжил:
– Хотел. Только знаю, что и это не поможет. И ничего не изменит.
–
Не могу подобрать слов. Безумно жаль его. На секунду опять стало не хватать воздуха. Но, я справилась. В груди стало горячо. Не было никакой пустоты и апатии. Стало больно и горько. До слёз. Этот тридцатилетний парень так и остался с израненной душой и закаменевшим сердцем подростка. У меня, ведь, тоже сын есть! Осторожно (скорее, по-матерински) обнимаю его за плечи, прижимаю к себе его голову. А он…
Он обхватил меня обеими руками за талию, доверчиво уткнулся лицом мне в китель, и начал рыдать, как ребёнок! Хочу его успокоить, глажу по вздрагивающим плечам, по голове. Нечаянно задеваю ладонью лицо. Оно всё мокрое от слёз. Они текут, не переставая. Господи, какие они горячие - меня даже обожгло!
Если бы отец не обошёлся с ним тогда так жестоко, а выслушал и понял его! Или мать заступилась! Возможно, он не стал бы таким.
Чувства ко мне вернулись, и это радует. Но, их оказалось так много! Не могу справиться с ними: слёзы подступили и невольно потекли по моим щекам. А я продолжала гладить его по щекам, вытирая с них его горючие слёзы. «Несчастный мальчишка!» - подумала я.
И вдруг почувствовала, как … его тёплые губы касаются моих пальцев, - раз, другой, третий! Он целует мне руки?! Удивилась, немного смутилась, хотела отнять свои ладони от его лица.
Зотов резко поднялся со своего кресла. Я невольно оказалась в его объятиях. Он уже не плакал, хотя, в глазах ещё стояли слёзы. Но, глаза эти были чистые-чистые и прозрачные! Он смотрел на меня и улыбался мне открытой, очень искренней улыбкой. Затем осторожно стёр ладонью слёзы с моего лица и …коснулся моих губ своими. Это был совсем не поцелуй мальчишки, а умелый, мужской и крепкий поцелуй. «Вот так Мишенька!» - подумалось мне.
Я замерла на месте. Время, словно, остановилось. А дальше… Не знаю, почему, но я ему ответила! Мои руки оказались на его спине. Объятия стали крепче.
«А у него сильные руки!» - мысли опять не к месту.
Он долго не отпускал мои губы. А меня, как будто током дёрнуло: а как же Андрей?! Что я делаю?! Не хватало мне ещё одного романа с подчинённым, ещё моложе, чем небезызвестный всем майор! Я попыталась отстраниться.
Михаил, с трудом оторвавшись от моих губ, моментально разжал руки и выпустил меня из объятий. Передо мной стоял уже совсем не мальчишка, а молодой мужчина. Он взял мои руки в свои, горячо расцеловал их. А я растерялась совсем, стою, как вкопанная. Не знаю, что делать. Зотов улыбнулся, отпустил мои руки. Его глаза лучились теплом: -Не бойтесь, Ирина Сергеевна! Никто и никогда не узнает, что здесь произошло. Слово даю!
Сказал он всё это тихо, но очень твёрдо. И опять я невольно сравнила его с прежним начальником СКМ. Карпов, если слово давал, то держал его железно!Я улыбнулась. А он шагнул ко мне, и ещё , чуть потише, добавил: -Ир, спасибо за слёзы! Ты первая, кто искренне плакал обо мне.
–
Ой, тушь, наверное, сильно размазалась? – спохватилась я.– Нет, всё хорошо! – ободряюще улыбнулся он.
– Ладно, Миш, пойду я!- немного смущаюсь.
«Приглядела за Мишей, нечего сказать!»
Он взял меня за локоть:
– Ир, я понимаю – это всего лишь сострадание и сочувствие, но всё равно! Спасибо, что не оттолкнула меня. А я… Я умею быть благодарным! Пригожусь ещё не раз!
– он отпустил меня, опять улыбнулся. Искренне.
Я пошла к выходу. Он неожиданно догнал меня:
– Постой! Я ещё раз хочу испытать это!
– Что – это? – я не поняла, обернулась к нему.
А он обхватил меня обеими руками и впечатал крепкий, настойчивый поцелуй!
Я выставила руки вперёд, упёрлась ему в грудь ладонями. Миша, не отпуская моих губ, умоляюще смотрел на меня. И я уступила, не стала сопротивляться. Он, крепко обнимая меня, отпустил мои губы и прижался своей щекой к моей щеке, зарылся носом в мои волосы. Потом прошептал на ухо, слегка задев губами мочку: -Ты сама не знаешь, какая ты! – он с восторгом в глазах посмотрел на меня. Его ладони нежно гладили мои плечи и спину.
В этот момент в дверь кто-то постучался. Мы отскочили друг от друга, как однополярные магниты.На пороге возникла фигура дежурного:
– Ой, Ирина Сергеевна, и Вы здесь!
– Что случилось, Олег? – взволнованно спросила я.
– Убийство. Ну, там , похоже, бытовуха! Пьяные подрались между собой. Михаил Евгеньевич, опера все на выездах. Я пока патрульных на адрес отправил.
Зотов с готовностью кивнул:
«Сейчас съезжу туда, адрес давай!»
Я, пользуясь моментом, выскочила из его кабинета. В коридоре столкнулась с Леной Измайловой.
О, Боже! Мне ведь ещё предстояло сказать ей, что Рома больше не начальник оперов! Надеюсь, воспримет адекватно! Да, но и Савицкому я ещё не сказала…
Она с любопытством смотрела на меня:
– Ир, случилось что-то?
– Нет, с чего ты взяла?
– Ну, я же вижу: глаза красные! А у Зотова в кабинете ты что целых полтора часа делала?
– лукаво улыбнулась она.
– Полтора часа?! – удивилась я, потом усмехнулась, - Надо же! Уже и хронометраж провели!
– А-то! – Измайлова никак не отставала.
– Исповедь его выслушивала! – чистосердечно ответила я.
– Ого! Наш Мишенька нашёл в тебе исповедника? – посмеивалась Лена.
– Получилось так! У него, оказывается, были трудное детство и очень непростая юность .
– То-то он таким вырос! – усмехнулась майорша.
– Лена, как тебе не стыдно?! Я вполне серьёзно!
Она переменилась в лице:
– Что, правда?!
– Правда. Не дай Бог пережить то, что пережил он.
– Понятно! На жалость давил. Поди, ещё и слезу пустил!
Я досадно поморщилась:
– Лен, не надо так!
– Что, пожалела его, да? А, вот, он тебя не пожалеет. Сама ещё увидишь!
Я возмущённо взглянула на неё:
– Перестань!
– Ир! Вот, что хочешь со мной делай, не верю я ему!
– Это твоё право: верить или не верить. Говорю, как есть: у нас достигнуто мировое соглашение. А, сама знаешь, даже худой мир лучше войны.
– Нет! Мне определённость нужна. По мне, так уж лучше война! От Зотова ничего хорошего ждать не приходится.