Тыл-фронт

Савельев молча прошелся из угла в угол кабинета… Его начал раздражать этот, казалось, ненужный разговор. Но командующий чувствовал, что не имеет права прервать его на половине. Когда он снова заговорил, голос его был резок, не терпящий возражений.

— Вы считаете, что некоторые стоявшие на западной границе части потерпели поражение на первых порах потому, что были не обучены? — и сам ответил: — Нет! Просто они оказались не боеготовы. Урок достойный того, чтобы его не забывать.

— Может быть и так, — уклончиво отозвался Мурманский. — Завтра всех соберу и сдам.

— На том и решили! — примирительно бросил Савельев. — Личный состав стрелковых подразделений разошлете в части армии по этому расчету, — подал он полковнику лист.

— Артиллерийский полк перебросьте на полигон, посмотрим его на стрельбах. Он далеко стоит?

— Здесь в деревне, — доложил начальник штаба.

— Объявите ему тревогу, — приказал, командующий.

— Тревогу? — переспросил начальник штаба. — Но сегодня, товарищ генерал, воскресенье…

— Объявляйте! — грубо оборвал его Мурманский, Начальник штаба вызвал по телефону штаб полка.

— Амур? Ураган! — раздельно и четко проговорил, он сигнал тревоги. — Нет, ни командира, ни заместителя, — вопросительно взглянул он на Мурманского.

— Повторите приказ! — прогремел тот. — В отсутствие командира сбор по тревоге проводит дежурный по части, — бросая косые взгляды на командующего, резюмировал полковник уставную истину.

Амур? Ураган! — повторил начальник штаба.

— Ну вот и хорошо! — хмуро заключил Савельев, усаживаясь в кресло. — Расскажите, Трофим Поликарпович, где, в каких краях пришлось побывать вам? Мне рассказывать нечего: на прежней должности остаюсь.

Мурманский нахмурился и настороженно взглянул на командующего. Георгий Владимирович по-дружески открыто смотрел на полковника;

— Постарел за эти годы, а все такой же, — улыбнулся он. — В бурке, что, думаю, за джигит на границе появился? А это вы.

Мурманский довольно усмехнулся.

— Пришлось побывать кое-где, Георгий Владимирович. Первое время командовал дивизией у Черняховского, — несколько преувеличил полковник, так как командовал всего лишь полком.

— Погиб, — проговорил командующий.

— Кто погиб? — не понял Мурманский.

— Генерал Черняховский.

— Крутоват не в меру! — объявил полковник. — С — такими воевать трудно.

Савельева такое замечание обидело и рассердило. «Тоже, очевидно, не оценил твоих прошлых заслуг», с неприязнью подумал он, но промолчал.

— Потом учил молодежь, — продолжал Мурманский без особого увлечения. В училище преподавал тактику. Потом, вот, сформировал дивизию. Думал снова на фронт, удружили — на Дальний Восток…

О должности начальника лагерей военнопленных полковник счел, нужным умолчать.

— Полки не выходили на учения? — поинтересовался Савельев.

— Нет, — признался полковник. — Людей жалко: пять-шесть лет — в строю.

«Так не жалеют людей, — подумал Савельев. Солдат любит ученья и походы».

Чем дольше они сидели в штабе, тем сильнее нервничал Мурманский. Он часто поглядывал на часы, прислушивался и, наконец, не выдержал:

— Разрешите, товарищ командующий, позвонить в полк? — хмуро спросил он.

Поняв его беспокойство, Савельев встал из-за стола.

— Полтора часа прошло, — взглянул он на часы. — Поедемте в полк вместе.

Подъезжая к полку, они услышали приглушенный шум, сигналы автомашин, рев тракторов.

— Забегали, товарищ командующий, — несколько приободрился полковник.

Но, подъехав, они увидели суетливую беготню, беспорядочно сгрудившиеся на опушке рощи автомашины. В этом не было ничего похожего на воинский порядок.

— Кто командует полком? — тихо и угрожающе спросил Мурманский подбежавшего к ним капитана.

— Я, товарищ полковник! — после мгновенного колебания ответил тот.

— Начальник штаба где?

— В штабе, товарищ полковник, но он болен, — доложил капитан.

Мурманский бросил на него свирепый взгляд и стремительно двинулся к штабным землянкам.

— Болен? — спросил Савельев.

— Пьян, товарищ генерал! — неловко ответил капитан.

Савельев направился к штабу. Еще издали он расслышал рассерженный голос Мурманского.

— Я тебя, разгильдяя, к званию представлял! Зажирел! Запил от безделья? В штрафной батальон пойдешь!

— Полк не боеготов, товарищ командующий, наломает дров, — мрачно доложил Мурманский, когда Савельев вошел в штаб, и заверил: — Через неделю по струнке ходить будут.

В словах командира звучала ярость. Но Савельев уловил в его голосе и искреннее огорчение.

— Объявите отбой, — приказал Савельев и, понизив голос, спросил: — Откуда в полку водка? Представьте объяснение генералу Смолянинову.

2

Триста американских сверхмощных бомбардировщиков бомбили Токио. Горела Гинза^[15], пылали деревянные окраины и зазеленевшие парки, заводские корпуса и жилые кварталы. Густой дым затянул небо, Паника охватила город. Обезумевшие жители метались среди огня и смрада в поисках убежища.

Стиснув зубы, Умедзу смотрел в окно. Временами ему казалось, что от столицы, кроме императорского дворца, прилегающих к нему кварталов и одичалой от ужаса толпы, ничего не осталось. Это чудовищное зрелище потрясло генерала. Перед его взором оживали руины. Помпеи: хаос огня и устрашающего грохота. Он мог предупредить его, двинув против американской авиации маньчжурские воздушные силы. Но Россия!.. В этом лабиринте безвыходности Умедзу предугадывал судьбу империи.

Еще в первые дни, ознакомившись с делами генерального штаба, Умедзу почувствовал напряженности не только на фронтах, но и в столице. Армейская верхушка негодовала по поводу смещения Тодзио. Офицеры столичного гарнизона в любую минуту могли, поднять свои войска. Адмиралы устраивали частые совещания, старались убедить армейскую когорту, что война на Тихом океане проиграна: империя потеряла половину флота, четыре тысячи самолетов, треть миллиона личного состава; мир на Тихом океане даст новых союзников и предоставит возможность ведения войны с Россией…