Тыл-фронт

— Не только оперативные, но даже тактические предпосылки для удара на Север нами утеряны в 1942 году… Даже нет, в 1941 году, — словно отгадав мысли генерала Умедзу, снова заговорил Ямада. — Тодзио надеялся на Германию и потерял не только время, но и внес непозволительные коррективы в военные планы империи.

— Не кажется ли вам, генерал Ямада, что эти предпосылки утеряны нами еще в 1920 году? — с раздражением спросил Умедзу. Здесь, в столице, некоторые, могли предполагать, что был момент, когда Россия задыхалась под силой германской армии, и удар империи мог поставить ее на колени…

— И все же Тодзио войдет в историю империи, как темное пятно, — колкостью на колкость ответил барон, намекая на близость Умедзу к бывшему премьеру.

— Нет! — быстро и твердо возразил Умедзу. Было бы предубежденностью обвинять в просчетах одного Тодзио. Удар на юг не просчет Тодзио, а стремление флота, того же сменившего Тодзио генерала Койсо и выживших из ума старейшин. Они и Кидо уверили не только Тодзио, но и императора, что Германия завоюет Японии восток России. Этого тогда ожидали многие, этого желал и Тодзио. Сто побед в ста сражениях не суть лучшее из лучшего. Лучшее из лучшего есть разгром и подчинение противника без единого сражения.

В душе Умедзу и сам обвинял Тодзио за поспешное, опрометчиво принятое решение начать войну на Тихом океане. Войска англо-саксов смогли оказывать упорное сопротивление империи только благодаря России. Поняв раньше Тодзио, что скованная войной на Востоке Германия не сможет нанести им сколько-нибудь ощутимого удара, Америка и Англия перестали беспокоиться за свой тыл и перебросили значительные резервы на Тихий океан. Это укрепило их позиции. В то время, как поражение России поставило бы союзников на колени перед объединенными войсками Японии и Германии. Тодзио, за которым стояла армия, уверил императора в целесообразности продвижения на юг. Но эту ошибку Умедзу не считал роковой. И сменивший Тодзио на посту премьера генерал Койсо и оскорбленный фельдмаршал Сугияма были врагами только Тодзио, а не империи и ее армии. Если они и стремились к перемирию с. Америкой, то лишь для того, чтобы сделать возможным удар на север, по России.

Умедзу в раздумье долго мерил кабинет быстрыми шагами. Барон молча наблюдал за ним.

— Генерал Ямада, — наконец снова заговорил Умедзу. — Наш посол в Москве донес, что в начале февраля в Крыму встречались делегации России, Америки и Англии. Этот триумвират обсуждал послевоенный статут Японии. — Заметив немой вопрос барона, добавил: — В иностранных посольствах имеются наши друзья. Нужно заставить Россию удержаться от последнего шага! В ближайшее время выведите войска в пограничные позиционные районы. В этом должна чувствоваться наша независимость. Но никаких инцидентов! Максимально форсируйте работу отряда Семьсот тридцать один. Военное положение на фронтах ухудшается и принуждает нас в ближайшее время применить последние средства, в том числе и бактериологические. Поднимите на ноги стратегическую разведку. Сейчас нам нужно знать каждый шаг России. В Германии приближается развязка. Следующий шаг России нам неизвестен.

— Я вас понял, генерал! — отозвался Ямада.

— Я могу отдать приказ о переводе генерала Икеда ко мне в штаб? — спросил Умедзу:

— Сейчас нежелательно, — ответил барон. — Без него мне будет трудно. Но ни одного лишнего дня я не буду задерживать его.

Умедзу согласно кивнул головой и попросил, чтобы тот держал Икеда в курсе всех событий.

— Это лотом поможет ему быстрее войти в свои обязанности, — пояснил Умедзу.

Барон Ямада вылетел, из столицы в этот же день вечером. Самолет слегка покачивало, и его начинало одолевать сонливое состояние. Сухое бледное лицо генерала словно застыло: на нем нельзя было найти следов волнения, озабоченности или беспокойства. О положении в столице он знал и раньше, состояние фронтов его не интересовало. Он летел в свою армию, знал ее, верил в нее, был убежден, что судьбу империи сейчас решает сила его войск. Даже жесточайший тайфун над Японским морем не произвел на барона ни малейшего впечатления. Только на какую-то секунду лицо командующего слегка выразило нечто похожее на удивление тем, что самолет приземлился в Сеуле. Но ему тут же доложили, что непогода заставила летчика отклониться от первоначального курса, — и легкая тень озабоченности исчезла.

Возобновить полет барону врачи разрешили только после шестичасового отдыха. В Чанчунь — штаб Квантунской армии — Ямада попал только на второй день.

Дома барон принял, ванну, пригласил к себе генерала Икеда и за поздним завтраком счел нужным кратко информировать его о последних столичных новостях.

— Сейчас позиция премьер-министра Койсо единственно правильная, — высказал он свое заключение, — Америке нужно развязать руки сепаратным миром на Тихом океане, тогда она может взяться за Россию вместе с нами. Тем более ее войска скоро встретятся с русскими в Германии. Возможны всякие недоразумения, конфликты.

— Но есть другой путь, — возразил Икеда. С продвижением союзников их коммуникации удлиняются, наша армия концентрируется. Перебросив несколько соединений с островов в империю, можно заставить англосаксов отказаться не только от желания продолжать войну, но заговорить о мире без каких-либо аннексий. В этом нам помогают их бывший посол Джозеф Грю, Венденберг и другие.

— Это не путь, генерал Икеда, а один из тактических приемов на том же пути, — ответил Ямада. — Торговля, которая требует времени и траты сил. Каждый убитый солдат империи или Америки укрепляет Россию. Любой оставленный нами Америке или Америкой нам остров не прибавляет России ровным счетом ничего. Опасность сейчас в другом: хотя Тодзио и в отставке, его сторонники убьют первого же, кто посмеет заговорить о мире. Гарнизон столицы может поднять мятеж. У генерала Тодзио не всегда побеждало благоразумие, — уже с сожалением заключил командующий.

— Тодзио выражал стремление великой Японии, — сухо заметил Икеда.

Наступило длительное молчание. Барону вдруг показалось, что он продолжает разговор с генералом Умедзу. Даже, голос Икеда звучал так же убедительно. Ямада не были чужды стремления империи к жизненным пространствам, но в военных просчетах и неудачах он винил Тодзио и Умедзу. Он остался уверен в том, что в 1941 году Россия не могла выдержать одновременно удара двух, как ему казалось, сильнейших в мире армий, но не считал нужным эти мысли кому-либо высказывать.

3

Отдел военных перевозок выделил Рощину вагоны для погрузки новых приборов. Захватив с собой отделение солдат и Федорчука, капитан выехал на армейские склады.

Рощин хорошо знал приборы армейской разведки не только отечественные, но и заграничные. Новые аппараты привели его в восторг.

— Вот это да! — восхищенно выдохнул он.

Погрузку закончили к полудню. Когда вагоны выгнали СО складской ветки на станционные пути, Рощин оставил Денисовича с разведчиками сопровождать их, а сам направился в штаб артиллерии армии с докладом. Генерал Николаенко принял рапорт: и, по-старчески хитровато усмехнувшись, подошел к Рощину.

— Поздравляю, батенька, с наградой! — сердечно проговорил он, тряся капитану руку.

— Разрешите, товарищ генерал, и мне поздравить вас…

— Покорнейше благодарю! — засиял Николаенко. Весь облик старого служаки лучился радостью и удовлетворением. — Оценили! Высочайше оценили наш ратный труд! А-а, батенька мой!.. Бой в Крыму, все в Дыму, а Москва видит и Дальний Восток!.. — Неожиданно заключил: — Хватит вам сидеть в дивизионе. Пойдете начальником штаба полка. Полчок неслаженный, с закрытыми глазами в бой не бросайтесь. Постепенно, постепенно! Но народ там замечательный… Дивизион сдайте Бурлову.

Выйдя из штаба, Рощин увидел Зину. На ней была солдатская шинель с погонами старшины медицинской службы, простые яловые сапоги. Сдвинутая на затылок ушанка чудом удерживалась на пышных волосах. Рядом вышагивал стройный капитан. Чуть склонив к ней голову, тот что-то ей рассказывал.

«Это наверно и есть Юрочка, — подумал Рощин. — Подойти или не нужно?» Но Зина заметила его сама.

— Анатолий! — обрадовалась она, приветственно махая рукой.

— Здравствуй, Зина! О, ты уже старшина!