Тыл-фронт

Сотни орудий на той стороне границы били залпами, через ровные промежутки времени. В небе не потухали отблески вспышек. Где-то совсем близко в воздух взвивались ракеты, слышались частые хлопки винтовочных выстрелов. От границы доносилось японское «банзай!»

На бегу Рощин старался определить, куда бьет японская артиллерия. Он ворвался в коммутаторную. Выхватив у телефониста трубку, попросил вызвать к аппарату находившегося на второй полубатарее капитана Курочкина, но в ответ послышался голос Бурлова:

— Переполошились? Японцы салютуют в честь нашего праздника, дьявол побрал бы их за такую любезность.

— Салют? — не поверил Рощин.

— Салют, салют… Из штаба передали… А сотни полторы белогвардейцев режут проволочное заграждение.

Свой взвод лейтенант застал выстроенным. Выслушав рапорт Ошурина, он прошел вдоль шеренги, всматриваясь в лица бойцов. Одни были взволнованы, другие смотрели на Рощина с надеждой и ожиданием, третья, как Федорчук, — с чуть заметной хитринкой.

— Чему улыбаетесь, Федорчук? — спросил его Рощин.

— Думаю, пять месяцев ждалы, товарищ лейтенант, колы воны бухнуть. А теперь, вроде, и спешить некуда, — ответил тот.

— Берут на испуг, товарищ Федорчук, проверяют наши нервы, — кивнул в сторону границы Рощин и приказал заходить в землянку. Там было тихо, горел свет. Из-под нар торчали чьи-то ноги.

— А это кто? — удивился Рощин.

— Дивизионный повар, — доложил Ошурин. — Ключ от кухни под нары упустил. Никак не найдет.

— Вылазьте! — приказал Рощин.

Из-под нар показался Кривоступенко. Бледное лицо, подрагивающее веко выдавали его испуг.

— Найшов! — с деланной радостью воскликнул он. — Разрешите идти на кухню?

— Будете выдавать завтрак? — спросил Рощин.

— Ще рано, товарищ лейтенант, — возразил тот.

— Зачем же вам на кухню?

— А куды?

— В строй! — не утерпев, крикнул Рощин. — По тревоге место бойца в строю. За опоздание будете наказаны.

Когда бойцы разместились, лейтенант объяснил, что означает стрельба. Задумано хитро: сорвать праздник, лишний раз внушить нам страх, заставить призадуматься…

Со всех сторон послышались возгласы бойцов:

— Сами себя скорей запугают…

— Каждый день слышим их салют!

Рощин не успел еще отпустить людей на отдых, как к нему подошел дежурный и передал распоряжение Курочкина к утру отремонтировать проволочное заграждение.

За батареей было закреплено несколько километров границы. Еще в первые дни после выхода на позицию, по приказу штаба армии, капитан Курочкин довел на Своем участке заграждения до трех линий и заменил большую часть поврежденной проволоки. Но за последнее время повреждения участились, а устранять их можно было только по ночам, днем японцы обстреливали каждого, кто появлялся в поле их зрения. Правда, огонь был не особенно метким, и его не боялись, но жертвы все-таки были.

— Разобрать саперный инструмент. Пойдем проволоку перетягивать: беляки порезали, — объявил Рощин.

Забрав мотки колючей проволоки, топоры, ломы, взвод направился в Козий распадок? Стрельба уже утихла, только изредка кое-где взвивались ракеты или одиноко хлопал выстрел.

Осмотрев заграждение, Рощин расставил людей, Повреждения были сравнительно небольшие, и разведчики принялись за работу весело.

Федорчуку, Варову и присоединившемуся к ним Кривоступенко достался совсем оголенный пролет. Размотав шесть мотков, они начали прикреплять проволоку к кольям. В ответ на стук топоров раздалось несколько выстрелов. Но когда топоры застучали в разных местах, выстрелы прекратились.

— Запутались, — довольно заметил Федорчук. — Не знае, куды и стрилять. Ты, друг, закрепляй, лучше, — рассердился он на Кривоступенко.

— Граница далеко от нас? — осведомился тот. — А то и не заметишь, как японцы угостят.

— Метров триста, — ответил Варов. — Нужно осторожней работать.

— Триста метров? — недоверчиво переспросил Кривоступенко. — Это вон та сопка японьска?

— Японьска, японьска… Швидче повертайся! — недовольно заворчал Федорчук.

В темноте проволока рвала одежду, царапала руки. У одного кола Варов подобрал старую японскую шубу и шапку.

— Мабудь, биляк який-небудь оставыв, — предположил Федорчук, — Закинь он туды.

— Ничего, пригодится, — хитровато возразил Варов, К ним подошел Рощин.

— Помощь нужна? — спросил он.

— Сами справимся, — ответил Федорчук. — Товарищ лейтенант, мы тут с Варовым приготовылы штук восемьсот пустых банок из-под консервов. Разрешите их повисыть на проволоку?

— Зачем?

— Если парами крепить, то чуть тронешь проволоку — звон пойдет, — пояснил Варов. — Постесняются лезть.

— Го-го-го… — загрохотал Федорчук, — постесняются! Ну и Петро!

— Тише! Японцев перепугаете, — пошутил Рощин. — Если в срок уложитесь, вешайте свои банки, — разрешил он.

Федорчук еще крепил последний конец, а Варов уже разносил спрятанные в овраге «сюрпризы».

— Вешать только на две нижние проволоки, — предупредил он. — Метра через два-три.

Когда, бойцы отошли в сторону, позади раздался громкий звон. С ближней сопки щелкнуло несколько выстрелов.

Схватив винтовку, Федорчук бросился на шум.

— Чого тэбэ черт туды понис? — сердито крикнул он, разглядев барахтавшегося в проволоке повара. — Ослип? Чого ты туды лиз?

Топор упустил.

— Упустыв… На, — достал Федорчук, — и иди вон к лейтенанту. Без тэбэ обойдемся.

За ночь полубатарея исправила два километра проволочного заграждения. Рощин был доволен.

— Где же Федорчук и Варов? — забеспокоился он.

— Мы тут, товарищ лейтенант, — донесся голос Федорчука. — Идэмо.

Они спустились вниз. Федорчук, поглядывая на Варова, улыбался.

— Снова что-нибудь придумали? — заметив это, спросил Рощин.

— Придумалы. Утром подывымся, що выйде, — неопределенно ответил Федорчук.

— Товарищ Кривоступенко, — подозвал Рощин повара. — Завтрак праздничный. И чтобы к девяти часам утра разнести по постам.

— А как же мени?

— Оставить разговоры! К девяти быть на постах! Помкомвзвода подскажет, как.

На востоке уже угадывалась заря. Небо чуть подернулось голубизной. Большая и оттого свежая, точно выспавшаяся за ночь, луна клонилась к закату.