У Дона Великого на берегу

И точно. Едва проговорил Миха, из ряда русских выехал воин. Страшного обличил, как ордынец, не имел. Но росту высокого и крепости доброй. И конь у него менее громаден, однако тоже крепок. И копьё без устрашения. Обыкновенное боевое копьё. Случись тут Бориска, тотчас бы узнал знакомца своего Александра Пересвета в том воине. — Бей окаянного! — ободряли из русского войска.

Покружились оба, горяча коней. И, выставив копья, ринулись друг другу навстречу. Грохнули щиты. Переломились, ровно хворостины, копья. Покатился, ударился оземь ордынец. Стынущие глаза уставил в небо, изо рта — кровь. Пересветов конь принёс хозяина в свои ряды. Тоже мёртвого.

Качнулась русская рать передними рядами. Сторожевой полк рванулся вперёд. Навстречу чёрной лавиной Мамаевы воины.

И пошло!..

Первым после Пересвета пал Тюня. Против обыкновенного меньше было у ордынцев лучников. А на Тюню хватило. Едва десяток шагов пробежал, тяжёлая стрела впилась под левую грудь, остановила. Спотыкнулся раз-другой Тюня, хватая руками воздух, и уткнулся лицом в землю.

— Эх! — вздохнул горько на ходу Найден.— Агнца кроткого загубили!

Жестокая началась битва. Копьями кололись. Рубились саблями, мечами, топорами. У иных в руках и вовсе простые али обитые железом ослопы-дубинки, шестопёры, кистени — по достатку.

Напирали с саблями и копьями генуэзские пехотинцы. До денег жадны. Однако воины опытные, обученные многим боевым хитростям: и как нападать, и как обороняться в случае надобности. Дрались расчётливо, с умом.

Лучших конников выставил вперёд Мамай, надеясь первым же натиском сбить русские ряды, вызвать смятение, которое прямой путь к поражению.

Изрядно преуспел Мамай в своём замысле. Изрублен, поколот был сторожевой полк. Сермяжная рать снопами легла под копыта Мамаевой конницы.

Найден с Михой дрались рядом. Миха, в ярость вошедши, свирепо колол копьём ордынских воинов. Приловчился даже. Летит на него конник, он стоит, выставив щит, будто о том только и мечтает, как бы укрыться от сабли. В последний миг — скок в сторону и заместо щита вперёд — копьё, ордынцу в самую грудь. Кабы один или два — поди, десяток их нашли смерть от Михиной руки. Однако приметили ордынцы сметливого русского копейщика. Вдвоём извели. Один прямо скакал на Миху лошадью. Второй налетел сбоку. Занятый первым, прозевал Миха второго, который и пробил Миху копьём насквозь. Прощайте, дом родной, жена и детишки! Каково вам одним придётся? Эх, худо, поди!..

Найден орудовал мечом и щитом посноровистее Михи. Глядел во все глаза, кто и откуда норовит напасть. Под саблю — щит, а от копья — увёртом. Затруднителен пешему с мечом конник. Потому колол и рубил более пехотинцев. И это вскорости приметили. А вот одолели не сразу, не вдруг. Для него закованный в панцирь воин — крепкий орешек. Однако и его взять голыми руками мудрено — оберегают бояриновы доспехи. Четверо навалились разом, понял Найден: приходит смертный час. Щит отбросил и ну рубить мечом направо и налево. Падают, да, однако же, и поднимаются — в железе ведь! — воины.

— Экие окаянные! — ворчал по привычке.— Ништо вас не берёт.

Всё ж одного поколол, другого посек мечом.

Но положил на него глаз предводитель генуэзцев, тот самый, что диковинно навестил на Красном холме Мамая. Остриё тяжёлого копья направил в самую Найдёнову грудь. И лопнули бояриновы доспехи, вошло холодное копьё в жаркое Найдёново тело...

Поболее своих было подле Михаилы Андреевича Бренка, что бился под чёрным великокняжеским знаменем. Потому расстался с жизнью позже Тюни, Михи-сапожника и иных воинов сермяжной рати. Великокняжеский стяг сам по себе почётная добыча. А тут ещё прокатилась весть о награде, обещанной Мамаем за голову князя Дмитрия. Вовсе озверели, осатанели ордынские конники. Навалились кучей. Бренк, даром что боярин, подковы на спор гнул, обладал великой силой. Потому дорого отдавал жизнь.

Слуг своих, что бились рядом, подбадривал:

— Держись, ребята... Всё одно, наша возьмёт!

И краем глаза поглядывал на чёрный стяг, что вился-трепетал на ветру, удерживаемый Данилкой военным великокняжеским слугой, добрым ратником. Со стрелой между глаз начал падать с коня Данилка.

— Стяг, ребята! Знамя берегите! — закричал Михаила Андреевич.

И рука другого воя, боярину уже чужого, подхватила стяг.

Сатанело прорубались саблями ордынцы к чёрному стягу и воину в золочёных доспехах на белом коне, принимая его за великого князя московского Дмитрия Ивановича.

Снова покачнулся стяг. Теперь ещё ниже склонился. И снова закричал Михаила Андреевич Бренк зычно:

— Знамя! Держи знамя, соколы!

 Сколько раз так было, кто сочтёт?

Посередь жаркого боя взмахнул саблей боярин Бренк, дабы сразить очередного ордынского воина. А ударить не сумел. Тяжелая ордынская стрела, сестра той, что сгубила хлипкого Тюню, воткнулась боярину в горло. Меткие, что ни говори, ордынские воины! С малых лет приучены к коню луку и аркану. Разжалась бессильно широкая бояринова ладонь, и каленая сабля пала на землю. Качнулся верный друг великого князя Дмитрия в седле. Головой поник. Покатился золоченый шлем на сыру землю следом за саблей. Открылись Бренковы светлые кудри вольному донскому ветру, который их пошевелил, словно погладил на прощание. И обмякло статное тело молодого боярина-воина, поползло с коня.

В первой схватке рядом с испытанными воинами бился великий князь Дмитрий Иванович. В левой руке — круглый, восточного дела, щит. В правой — оружие вовсе не княжеское: дубинка-палица, окованная железом.

Давно, сызмала копилась ненависть великого князя Дмитрия к Орде, её жадным и высокомерным ханам, чванливым вельможам и алчному, хищному воинству. На всю жизнь врезалось в памяти, как отроком ездил в Орду искать милости — ярлыка на великое княжение Владимирское. Помнил разорённые Ордой русские города и сёла, горькие седые пепелища. Помнил, крепко помнил о русских пленниках и полонянках, коих держали за скот в Орде. И, подобно скоту, продавали. Всё помнил великий князь!

И теперь сполна платил за поруганную родную землю.

Шарахались в испуге ордынские всадники от могучего воина с круглым щитом, орудовавшего богатырской дубин-кой-палицей. Сабля от шлема, глядишь, и отскочит. А палицей, окованной железом, бил князь ворогов наповал.

Вася Тупик, что дрался подле великого князя, восхищённо крикнул:

— Глянь, ребята, что Дмитрий Иванович-то делает!

Однако и великому князю доставалось. То копьём в грудь, то саблей по шлему, то опять копьём. Иной раз отобьётся щитом, а иной раз и нет. Озлились ордынцы. Уж больно много ихнего брата положил воин с дубинкой.

Кабы знали они, кто был этот воин!

Содрогаясь от копейного удара, или качаясь в седле от сабельного, Дмитрий Иванович поминал добром того вои-на-ополченца, что отдал ему свои доспехи. Многажды они сберегли великого князя Дмитрия от верной смерти. Двух коней сменили под князем: одного — раненного, другого — убитого.

А Дмитрий Иванович продолжал крушить воинов-хищников, что рвались к русским городам, к Москве.

Однако, несмотря на всю воинскую храбрость и отвагу, поначалу медленно, а потом и быстрее, стали теснить ордынцы русские полки. Войско большее было у Мамая. И состояло оно из воинов, не ополченцев. И всё то примечал с тревогой великий князь.