У Дона Великого на берегу
Шрифт:
Но Мамай сдержал себя.
Милостиво улыбнулся:
— Передайте своим доблестным воинам,— правитель избежал насмешки даже в этих словах,— я втрое увеличиваю жалованье. Надеюсь, это их удовлетворит?
— Вполне! — просиял генуэзец.— По правде, на такую щедрость они едва ли рассчитывали! Но это ваше слово, хан?
— Разумеется!
Столь же поспешно генуэзцы скатились с холма, вздымая клубы пыли.
Царевичи и князья прятали ухмылки. Мамай понимал, что должен выразить вслух своё отношение к происшедшему.
Он слегка развёл руками.
— Аллах всемогущий и милосердный! И этих свиней, этих вонючих
Мамай сделал многозначительную паузу. И закончил угрожающе:
— Но лишь до поры!
Царевич Бадык рассмеялся, блеснув сахарными зубами.
— Эти неверные поразительны! На краю могилы просят надбавки 'к жалованью!
Мамай на этот раз был вполне согласен с царевичем. Но упоминание о могиле его покоробило. Он сказал торжественно:
— Давайте же, правоверные мусульмане, испросим у нашего небесного покровителя победу над неверными!
Все спешились. Засуетились слуги, постилая молитвенные коврики. Мамай, царевичи, князья, вельможи и слуги опустились на колени и принялись, совершая необходимый ритуал, молиться.
Первым, как и следовало, поднялся Мамай. Оглядел поле, где вот-вот должно было начаться сражение, столь важное для него.
Море голов, ощетинившееся копьями, колыхалось под правителем. Вдали он увидел чёткую границу, пролегшую между его войском и воинами московского князя. Ему показалось, что среди множества стягов и знамён он видит чёрный с золотым ликом стяг великого князя Дмитрия.
— Передайте воинам, — сказал громко,-за голову московского князя, живого или мёртвого, — щедрая награда!
Большое расстояние приятно искажало представление о силах противника.
Отсюда, с Красного холма, собственное войско стоявшее поблизости, представлялось поистине огромным. Каким, впрочем, оно и было на самом деле. А Дмитриевы воины находящиеся в нескольких верстах впереди, выглядели куда как менее внушительно.
Мамай высоко вскинул голову и простёр руку в сторону Куликова поля.
— Во славу аллаха всемогущего и милосердного — вперёд!
Царевичи, князья, вельможи склонили головы в знак повиновения. И, развернув коней, ринулись вниз, к войску. Начинать сражение.
Но такому, видимо, всемогущий аллах судил быть дню, что повелителю Золотой Орды, его величию, выпадали сегодня испытания. Едва он успел опустить грозно выброшенную руку, как на холм стал торопливо взбираться всадник, в расстёгнутой рубахе, без шапки, красный от пота и возбуждения.
Мамай грозно свёл брови и сжал кулаки, распаляясь лютым гневом. Этого ещё недоставало! Рязанский перебежчик, оказавшийся совершенно бесполезным, своим неуместным появлением поганил святую минуту. Выяснилось: в Москву ему заказана дорога — знают как облупленного. Тож с Рязанью. Великий князь Олег умён и хитер. Проведал, где успел побывать его гонец.
Превозмогши бешеное желание собственноручно снести голову настырному русу, правитель Орды был щедро вознаграждён.
Без положенных приветствий и приличествующего почтения выкрикнул, задыхаясь, Гришка Хряк:
— Светлый хан... Не гляди на чёрное знамя. Нет там князя Дмитрия!
Редко кому случалось удивлять испытанного жизнью повелителя Орды, но тут изумлённо рявкнул:
— Врёшь, собака!
— Истинный бог!— перекрестился Гришка, совершая кощунство, пропущенное Мамаем, ибо для него истинным
богом был аллах! — Под знаменем великого князя — его любимец, боярин Михаила Андреевич Бренк. На нём великокняжеские доспехи и конь великого князя под ним...— Где же Дмитрий?
— Сказывают, хочет биться среди простых воинов!
Вот оно что?! Хорошо служишь! — похвалил.— Бери людей, ищи! Ты мне нравишься!
С полусотней отборных воинов скатился Гришка Хряк с Красного холма. Знатная охота предстояла: на самого великого князя московского Дмитрия!
Стремительно возносилась звезда бывшего рязанского мясника Григория Хряка! Высоко!
А Мамай удовлетворённо думал: доколе есть рознь и вражда промеж русских — быть им под его властью, под властью его сыновей, внуков и правнуков...
Глава 13. ЗА ЗЕМЛЮ РУССКУЮ!
Шестой час после восхода солнца. Поднялось оно над Куликовым полем по-осеннему холодное. Однако приветливое и ласковое на высоком родном небе.
Жить бы да жить под таким небом! Горя не ведать, а лишь повседневные заботы... Ино тяжёлые, да и сладкие: корову подоить, сена накосить, курей покормить, лошадке протянуть лакомое. Если в городе — справить какое городское дело. Мало ли их!
Так нет.
Нет мира-покоя Русской земле.
Ордынцы. В который бессчётный раз!
Эва, куда протянули лапу! И далее бы. Да опередил великий князь Дмитрий Иванович московский со своей ратью.
Небо ясное, словно умытое давешним туманом. А на земле две чёрные тучи, два войска друг против друга. Из небесной тучи — дождь, водица. Здесь же быть другому дождю — кровавому.
Десять — тринадцать вёрст вдоль и, верно, столько же поперёк — каждое войско. С одного края на другой — конём скакать!
Изготовились русские полки. Давайте, гости дорогие! Незваные-нежеланные, чтобы вам со счастьем проститься на веки веков!
Вопят ордынцы. Свистят на разные лады. Улюлюкают.
Ломаным русским языком выкрикивают площадную брань.
— Эва, поганые, расходились! — ворчал Найден: ноги широко расставлены, щит — вперёд, меч зажат в правой руке.
Плюнул аж Тюня:
— Ишь как сквернословят!
А тут новое диво:
Из ордынского ряду выскакал воин, росту и мощи огромных. Должно, на то был назначен загодя. Конь под ним — под стать. Что Тюня — Найден с Михой пораскрывали рты. У воина в руках копьё — дерево срубленное. И тем копьём поигрывает, словно лёгкой палочкой. Рот ощерен, свирепо по-своему кричит.
— Эва, идолище-то! — изумился Тюня.— А орёт што?
— Это, Тюня,— сказал Найден,— он тебя зовёт-приглашает на бой.
Обиделся хлипкий, малорослый Тюня.
— Все ли, как ты, родились на свет бугаями? Каким быть, от бога человеку дано. Грех насмехаться. Чем зубы скалить, вызвался бы сам!
— И вызвался, будь конным...— сказал Найден.— Да и пешим заткну глотку-то! Шагнул вперёд.
— Брось! Погоди, — остановил Миха. — Найдёшь себе по плечу. Эва, их сколько! А на этого сыщется свой охотник.