У Дона Великого на берегу

Чёрный стяг, видел он, всё чаще клонится к земле, дёргается из стороны в сторону. Знать, шла за него схватка уже вплотную.

Пал, наконец, стяг. Не поднялся...

Взвыло от радости и торжества Мамаево воинство, рванулось ещё более осатанело вперёд.

— Держись, ребята! — крикнул великий князь.

 Отбросил щит и, обеими руками ухватив палицу, обрушил её со страшной силой на одного, другого, третьего ордынца.

Вася Тупик и иные, что были рядом, подобно князю стояли стеной.

Храбры были русские воины. Однако числом, а ополченцы и умением уступали ордынцам.

И вот уже слева, там, где более всего находилось бывальцев, послышались визг и рёв. Прорвали ордынцы полк левой руки. Ринулись обходить русскую рать с тыла, заранее торжествуя победу.

И сказал Мамай сам себе: «Волосы наши разрываются, глаза наши не могут огненных слёз источить, языки наши немеют, гортань моя пересыхает и сердце останавливается, внутренности мои разрываются, колени мои изнемогают, а руки цепенеют».

Сколько раз великий князь сегодня вспоминал запасной полк. Боялся, не сорвался бы до времени князь Владимир Андреевич серпуховской, его двоюродный брат, горячий и отчаянный без меры. Ни единого звука, свидетельствующего о присутствии в Зелёной дубраве засады, не приметило Мамаево воинство.

«Спасибо тебе, Дмитрий Михайлович!» — думал великий князь об осторожном и расчётливом воеводе своём Боброке Волынском.

Заслышав ордынский вой, почитай, позади себя, сказал тихо:

— Теперь, братья, самое время...

И в то мгновение вынырнуло из толпы ордынских воинов красное щербатое лицо. Русское. Виденное прежде. Мелкие зубы ощерены. В глазах — радость охотника, настигшего вожделенную дичь.

«Узнал!— мелькнуло в голове князя Дмитрия.— С ордынцами, вражина!»

Рот отверз Гришка Хряк, заорал победно:

— Вот он, великий князь!

Топор поднял, дабы обрушить убойный мясниковыи удар. Не поспевал оборониться Дмитрий Иванович. Слишком внезапно объявилась Гришкина щербатая рожа. Да и замешкался чуть великий князь, увидев перед собой русского.

Тут бы и пришёл конец великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, тут бы и закрыться его горячим очам...

Да ведь не один в поле воевал. Рядом бок о бок были свои надёжные люди, крепкие телом и духом юноши и зрелые мужи.

Спор на руку был Гришка Хряк. Однако Васю ли Тупика обогнать в ратном деле? Краем глаза-то и заметил топор, занесённый над великим князем. А успел. Изловчился незнамо как, выкинул вперёд саблю, точно иноземную шпагу, и захлебнулся Гришкин торжествующий крик.

— Встретились, касатик! — злобно проговорил Вася.— А ты печаловался...

И почудилось Васе, что признал его Гришка, потому что ужас заплясал в Гришкиных мутнеющих глазах.

Родную землю, сволочь, продал? На кого руку поднял?! — и выдернул Вася лезвие сабли из Гришкиной глотки.

Не изошёл Гришкиной смертью бой.

Трое ордынцев разом устремились к великому князю.

Рванулся было вновь на помощь Вася Тупик.

И опоздал.

Закачался великий князь Дмитрий Иванович от удара тяжёлым копьём. Упал с коня.

Глава 14. ОТЧЕГО ЗАМЕШКАЛИСЬ?

 Когда кочевали в донских степях, Тангул бахвалился:

— Из похода вернусь десятником. Добра привезу много: золота, серебра. Добуду оружие. Хороших коней. Жён двух или трёх русских. Пленных тоже, чтобы работали.

Над ним посмеивались:

— Ты уже двух приводил! Может, хватит?

Тангул поджимал губы, щурил глаза, отвечал холодно:

— Я поймал. Другие упустили. Моя ли вина?

— А может, они того и хотели, чтобы ты их поймал, а?

На такие слова сердился Тангул, садился на лошадь, уезжал, будто бы по делу: «Что с пустыми людьми терять время?»

Если говорить по правде, решил тогда Тангул, что его жизни пришёл конец. После побега двух русских и исчезновения вместе с ними Алтанбека предстал Тангул перед грозными очами Мамая. Очей-то, впрочем, правителевых Тангул не видал. Ещё перед шатром пал на землю. И где на четвереньках, а где и ползком, валяясь в пыли, добрался до Мамаевых сапог, которые принялся тут же истово целовать.

— Смилуйся, светлый хан! — подвывал Тангул, судорожно всхлипывая.— Во мне ли причина, что убежали русские?

Мамай бил и топтал Тангула ногами. Больно бил. Плетью хлестал, тоже больно. Но в живых оставил. Переменились времена! Прежде отрубленную Тангулову голову давно бы грызли собаки. Сейчас из-за соперничества ханы и князья чаще режут друг друга, нежели пастухов и воинов.

Из Мамаева шатра Тангул сразу же попал в шатёр старшего Алтанбекова сына, Муратбека. И там тоже был бит.

Кричал истошно Муратбек:

— Ублюдок! Сын ишака и суслика! Как мог упустить русов?! Как мог позволить украсть моего почтенного родителя?! По тебе плачет верёвка! Ножа — перерезать горло — ты недостоин!

И опять ползал в пыли Тангул. Целовал сапоги. Размазывал по лицу слёзы. Преданными собачьими глазами смотрел на Муратбека.

— О благородный бек! Аллах свидетель, ленивые слуги твоего отца причина беды!

Впрочем, кричал Муратбек громко, а бил более для порядка. И то сразу отметил про себя хитрый, Тангул. «Э-э! — подумал.— Похоже, сынок мало огорчён потерей отца. А пожалуй, втайне и рад!»

Так в действительности и было.

Жди, когда своей смертью помрёт отец и оставит в наследство свои богатства и стада. Да ещё кому оставит — вопрос! Восемь сыновей у Алтанбека. Среди них Муратбек старший. А известно, как нынче младшие братья смотрят на старших: помеха на пути к богатству и власти. Того гляди, сверкнёт в ночи кинжал наёмного убийцы. Или такого мясца отведаешь, что тут же и дух вон. Такова пошла жизнь в степи. Впрочем, была ли иной прежде?

Удивительно, но вместо ожидаемой кары побег русских и похищение Алтанбека принесли Тангулу удачу. Воистину, кто заранее ведает, где потеряешь, а где найдешь?