У любви не всегда красивое лицо

– Тебе понравилась ваша сегодняшняя прогулка?

– Да, было забавно, - пожал я плечами.
– Хотя я знаю, что ты волновалась. Как ты могла подумать, что я сбегу с ним?.. – мне так хотелось услышать то, чего она действительно боялась, хотелось, чтобы она поделилась со мной своими страхами и волнениями, тогда я мог бы успокоить ее, но Кристин проигнорировала мой вопрос:

– Я… Я спросила у Густава, кричал ли ты на него, или поднимал руку… Но он покачал головой, сказал, что ему было очень весело. Прости, что я так о тебе думала.

Я поперхнулся и закашлялся. Что?! Я? Ударил бы своего сына? Причинил бы ему боль? Почему она так думала?

– Кристин, я за все время тебя ни разу не тронул, а ты говоришь о ребенке, - обиженно пробурчал я, ковыряя вилкой в тарелке.
– Да, я не способен полюбить никого другого так же сильно, как тебя, но в моем сердце есть место для моего ребенка, и я никогда не наврежу ему, слышишь? НИКОГДА, -

затем я сжал кулаки и, сверкнув глазами, подался вперед, чтобы только она могла меня слышать:

– Я никогда никому об этом не рассказывал, Кристин. Когда я был ребенком, я попал в плен к цыганам. Они пытали меня, били, морили голодом, держали в ужасных условиях… Я несколько раз чуть не умер там. Все эти шрамы на теле… Родился я только с уродством на лице, Кристин, а все остальное - это дело рук тех ублюдков. Они хлестали меня прутами просто так, ради забавы… Они несколько раз связывали меня и просто резали, проводили лезвием ножа по коже. Подумай сначала, что вытерпел я, чтобы обвинять меня в причинении боли Густаву. Я никому не пожелаю такой участи.

Девушка закрыла рот рукой и с ужасом в глазах слушала. Но отвращения я не заметил, только боль за меня и сочувствие. Я сжал зубы, мой аппетит пропал, и мне вдруг очень захотелось просто остаться одному. Да, так я и сделаю.

– Я не голоден Кристин, и… Я, пожалуй, пойду домой.

Оставив деньги, я вышел из заведения и пошел коротким путем к своему дому. Дорога была безлюдная, что меня очень радовало. Но вдруг, несколько секунд спустя, я услышал торопливые шаги и сбивчивое дыхание. Кто-то схватил меня за руку. Кто-то? Конечно, это была Кристин. Я вырвал руку и резко обернулся. Она стояла в непосредственной близости от меня, слегка склонив голову.

– Я хочу побыть один. Просто знай, что я не желаю Густаву зла. И то, что ты так думала, в меньшей мере меня задело.

– Эрик, прекрати, я не знала…

– Не знала что?
– вспылил я.
– Что я не желаю зла своему сыну, или что я был игрушкой для мерзких цыган?!

– Ты никогда не говорил мне раньше о своем детстве…

– Я не считал нужным. Хотя разве по мне не видно, что я прожил не самую завидную жизнь? Мои шрамы – это истории моего прошлого. И это жуткие истории, от которых леденеет кровь в жилах! Тебе совсем не обязательно было это знать. Я просто хотел, чтобы ты меня поняла!

– Эрик!..

Но я был слишком зол, чтобы услышать ее. Всё, хватит! Нет, и не будет больше того сломленного Эрика, который ноет каждый день, превращаясь в тряпку. Я - Призрак оперы, бесстрашный, сильный и гордый, а не обычный слабый и безвольный человек! Я расстегнул рубашку, скрипя зубами:

– Нет уж, смотри, - прорычал я, - у каждого шрама своя история! Видишь этот, который поперек груди? Видишь? Цыгане показывали меня людям за деньги, все смеялись над моим уродством, но я противился этому, поэтому хозяин, разозлившись, привязал меня к дереву и провел перочинным ножиком по коже, оставив меня под палящим солнцем истекать кровью… На целый день! Ты представляешь, что я чувствовал? А потом еще и насекомые стали садиться на рану, я не мог их отогнать… Я был слаб и беспомощен.

– Остановись… - выдохнула Кристин. Она была так бледна, и я подумал, что она сейчас грохнется в обморок, но я слишком долго держал это в себе, поэтому остановиться уже не мог.

– Но почему?
– шипел я, а потом расстегнул брюки так, что стала видна часть моего бедра, неправильной острой формы.

– Вот, к примеру. У меня было самое обычное тело! Разве тебе не интересно, что случилось с моим бедром? Когда я жил в Персии и работал каменщиком, я ослушался Шаха. Он хотел, чтобы я выстроил камеру пыток специально для ребенка, который украл буханку хлеба, чтобы прокормить голодающую семью. Я пытался убедить шаха, что это безрассудно, но за это меня самого заперли в одной из многочисленных камер пыток, приковали к полу боком и положили на бедро каменную плиту. Плиту, Кристин! Это были адские муки, кости ломались, задевая органы, я не знаю, как выжил тогда… Я могу продолжить эти захватывающие истории, если хочешь?

– Нет, прекрати!
– зарыдала она и сильно толкнула меня, когда я хотел было начать рассказывать о другом шраме. Не устояв на ногах, я повалился на землю.

– Я не хочу больше об этом слушать, - хныкала девушка, - я все поняла. Прости меня, пожалуйста… И прекрати! – Она вытерла влажные от слез глаза тыльной стороной ладони и протянула мне руку, чтобы помочь встать.

– Теперь, зная то, что я пережил, ты не посмеешь обвинить меня в том, что я желаю сыну зла? Я всегда получал за других, Кристин, но сам я никогда никого не трогал…

Я, конечно, опустил те щекотливые ситуации в Опере. Но тогда я просто защищал свой дом от вторжения чужаков… Нет, не дом – убежище.

– Я … Прости, я была не права. Давай я провожу тебя домой. Прости, что толкнула, я не должна была.

– Я заслужил, - хмуро ответил я ей.

До моего дома мы шли молча, но как только мы остановились у двери – вдруг начался ливень, такой внезапный и холодный, что мы с Кристин подскочили. Сейчас я не думал ни о чем другом, только о том, что нужно переодеться и как можно быстрее лечь в постель, но я не мог отправить Кристин домой в такую погоду. Да и я знал, что после сегодняшних потревоженных воспоминаний вряд ли скоро усну. Если усну вообще!

– Проходи, - я пропустил девушку в дом, - побудешь здесь, пока дождь не утихнет.

– Спасибо! – она поблагодарила меня и проскользнула в дом мимо меня, случайно задев волосами мою щеку. Ее запах окутал меня, и я блаженно прикрыл глаза, желая, чтобы этот миг остановился, но он прошел слишком быстро…

Я вздохну и, взяв у Кристин ее плащ, зажег скудную свечу, чтобы хоть что-то видеть.

– Будешь чай?
– скорее из вежливости поинтересовался я. Настроение было на нуле.

– Да, было бы неплохо.

– Присядь, я сейчас.

Я кивнул на скамейку у фортепиано, потому что присесть было больше некуда, и пошел в свою спальню. Там я разжег камин и поставил греться чайник, а сам в это время переоделся. Через несколько минут я уже спускался с двумя чашками горячего шоколада, поскольку чай закончился.

– Ты снова пишешь музыку?
– услышал я голос девушки. У нее в руках была одна из моих работ.

– Я не позволял тебе это трогать, - довольно грубо сказал я, протягивая ей кружку. Кристин поставила ноты на место и взяла напиток.