У любви не всегда красивое лицо

Я приблизился ближе к ее лицу:

– А ты знаешь, что почувствовал я, когда узнал, что пропустил целых четыре года из жизни своего сына? Ты понимаешь, как мне было обидно?..

– Эрик… – вдруг сказала, она, опустив голову.
– Пообещай мне кое-что.

– Что?

– Пообещай, что ты никогда не причинишь Густаву вред.

Я возмущенно нахмурился:

– Как ты могла даже подумать об этом? Чтобы я причинил вред своему ребенку?..

Да как она смеет даже думать такое, а не что говорить?!

– Ложись, - неожиданно сказала она. Я озадаченно посмотрел на нее. Что это с ней? Неужели… - Просто приляг, Эрик, обещаю - приставать к тебе не буду, - когда она это сказала, я ощутил одновременно и облегчение, и разочарование. Мне хотелось и чтобы она прикоснулась ко мне, и чтобы ушла отсюда… И я не знал, какое желание было сильнее.

Однако она все еще требовательно смотрела на меня, поэтому я, все еще ничего не понимая, опустился на кровать. Кровать была достаточно широкая, почти двуспальная, поэтому Кристин села рядом, подобрав под себя ноги, а затем склонилась надо мной – сердце мое замерло – и… взялась за край моей маски. Внутри меня сразу все оборвалось, я схватил ее за руку. Нет, Кристин, прошу, не надо!.. Ты снова отвернешься от меня, а мне будет еще больнее.

– Эрик, - она склонила голову и сердито уставилась на мою руку, сжимающую ее хрупкое запястье, - отпусти мою руку. Я хочу быть с тобой, и первое, что я хочу сделать, - это смотреть на твое лицо без страха. Я привыкну к твоему… лицу.

– Хочешь быть со мной?.. – не веря, прошептал я. Из всего ее монолога я услышал только это. Она хочет быть со мной по собственной воле. Быть со мной… А потом сердце мое опустилось.

– Да, я хочу начать все сначала… - начала говорить она, но я не дал ей договорить, поскольку резко сел, от чего Кристин немного отстранилась.

– Ты хочешь начать со мной все сначала? Но ты замужем, Кристин! Замужем! И ты пытаешься затащить меня в постель?

Мне было больно это говорить, да и звучало это довольно грубо, но ведь справедливо! Я должен был дать ей хоть какой-нибудь отпор, иначе я снова не устою перед ней, как тогда…

«Но зачем? – вдруг спросил меня мой внутренний голос. – Зачем бежать от нее? Ты же ждешь счастья, а потом сам бежишь от него… Это неправильно!».

– Ты жесток, - сказала она, смотря мне прямо в глаза.
– Думай, что говоришь.

– Я думаю, Кристин, - я покачал головой, и воспоминания вновь ворвались в мою голову, - тогда ты оставила меня и ушла с Раулем, с тех пор ты его жена, и ты должна быть верной ему…

Что я несу? Эту женщину я любил больше всех, желал, чтобы она была рядом, а теперь меня останавливает какая-то незначительная преграда – ее муж-виконт, который избил ее до полусмерти, оставил умирать и сбежал? Да я в своем уме?!

– Я не знала правды, Эрик… – она склонила голову.
– Прости меня, умоляю.

– Нет, - я покачал головой, - не сейчас. Уходи, Кристин.

Я попытался подняться на ноги, взял трость и пошел к двери. Только я открыл дверь - Кристин схватила меня за руку. Я попытался оттолкнуть ее, и в то же время удержаться на ногах. Мне удалось вырваться из ее рук, и в этот момент я кубарем покатился вниз с лестницы.

– Эрик!
– услышал я ее крик, когда, пересчитав ребрами все ступеньки, оказался на полу. Я даже рассердился на самого себя. Это уже какая-то дурацкая традиция - скатываться вниз. Хотя… не впервой уже. Я вздохнул и попытался сесть, но почувствовал боль. Кажется, я набил себе синяков. Поднявшись на колени, я попытался восстановить дыхание, Кристин села рядом и со страхом посмотрела на меня:

– Эрик, всё в порядке? – Она осторожно протянула руку ко мне и, не встретив сопротивления, провела рукой по моим волосам:

– Что болит, Эрик? Ты не ударился головой?

– Нет… Подай трость… - Она протянула мне ее, и я поднялся на ноги, слегка пошатываясь.

– Я помогу тебе подняться наверх. Ох, Эрик, - Кристин покачала головой, взяв меня под локоть. Оказавшись снова в спальне, девушка посадила меня на кровать и дала стакан воды. Пока я пил, то заметил, что она, нахмурившись, смотрит на мою маску.

– У тебя кровь.

Да, я чувствовал, что из-под маски текла теплая вязкая жидкость… Не могу же я снять маску теперь, когда она рядом! Но не успел я что-нибудь сделать, как девушка одним резким движением стянула с меня маску и, наклонив голову, вздохнула:

– Ты порезался об края своей маски, но ничего, тут не сильно…

Я в ужасе уставился на Кристин, ища в ее глазах страх или отвращение, но там ничего не было, кроме беспокойства. Беспокойства за меня. Сердце бешено стучало, я ждал, что вот-вот и она закроет глаза, но нет. Она смотрела как-то так, словно изучала меня. Затем она оторвала немного марли, что лежала у меня на тумбочке для перевязок, и провела ей по изуродованной щеке, стирая кровь.

– Кристин… - ошеломленно прошептал я.

– Бедный Эрик, твоя щека. Тебе, наверное, больно? Я не слишком сильно давлю? Я постараюсь осторожнее.

– Кристин… - повторил я. Мое сердце бешено билось об ребра, а в горле застрял ком. Она смотрит на меня, она касается меня без единого признака страха или отвращения!..

– Часто ты режешься об эту маску? Она абсолютно неудобная… – она продолжала говорить так, словно говорила с абсолютно нормальным человеком, без тени смущения или неловкости.

– Кристин!
– я схватил ее за руку, которой она прикасалась к моему безобразному лицу.

– Что?
– она посмотрела мне прямо в глаза, без страха, как будто я был обычным человеком, и не было никаких шрамов на правой части моего лица. Как она может так хладнокровно на меня смотреть, когда только недавно в ужасе закрывала лицо руками? Когда даже Надир отворачивается?

– Ты смотришь на меня… - выдавил я, - смотришь мне в глаза и я… не вижу в них страха.

Кристин приподняла бровь и немного отодвинулась, но не отвернулась, а продолжала разглядывать меня. Затем снова приблизилась и приложила марлю на царапину на щеке.

– Твоя губа, - да, я чувствовал, как она болела. Разбил.

– Всё в порядке, - прошептал я так тихо, как только смог. Мне казалось, что это всего лишь сон, что сейчас я проснусь – и все будет по-прежнему, она по-прежнему будет бояться моего лица.

– Тяжело носить маску?
– спросила она. В ее голосе я не услышал ни отвращения, ни презрения, только любопытство и капелька сочувствия. Да, сочувствия, не жалости. Жалость я ненавидел, но сочувствие еще мог вынести.

– Да, в ней ужасно, - сказал я и опустил голову, - почти нечем дышать, а еще она давит на кожу.