У Шивы длинные руки

– А после еды курили и пили вино, – продолжил смотритель. – Аромат сигар я нашел, а поиски вина пока результата не дали. Насколько противный запах у сигар, я вам даже передать не могу, я его исключил из своего арома-фонда, от него болит голова и может сделаться дурно. А людям, знаете ли, нравилось. Представляю, как гадко пахли их вина. Но еда из настоящего мяса – это шедевр, за это нашим предкам можно простить многое. Жаль, что нам остались синтетические ароматы и ненастоящий вкус.

Смотритель сбил огонь с брусков, залил водой из бутылки и аккуратно сложил в рюкзак. Туда же последовала разобранная тренога и пустой сосуд.

– А завтра покажу вам павильон, где водятся хищные звери. Правда, они механические, но я не оставляю надежду найти останки настоящих зверей и клонировать их.

Где-то высоко прошелестел лайнер. Иван посмотрел в небо. Яркие звезды мерцали, как живые. А над горизонтом светилась узкая полоса, где-то там, вдали, начиналась застроенная жилая зона.

– Пойдемте, на сегодня все, – сказал смотритель.

Поднялись с песка и, довольные, побрели к видневшимся в темноте корпусам. Шелест лайнера высоко в небе чуть усилился. В него добавился резкий посвист.

– А это правда, что лайнеры часто падают? – спросил Тощий.

– Правда, – ответил Иван. – Так часто, что стали искать новые способы перевозки грузов. Скоро лайнеры снимут с линий, их заменят телепортеры, но пока не удаётся создать порт большой мощности.

Смотритель остановился и задрал голову вверх.

– За время существования Горизонт-парка здесь упало семь лайнеров, – заметил он. – Далеко отсюда, вон там, – махнул в сторону светившегося горизонта. – Ничего страшного, на другой день приезжает команда уборщиков и за полчаса собирают обломки.

– А если упадёт на нас? – встревоженным голосом спросила Пухленькая.

Смотритель промолчал, глядя в небо. Иван пожал плечами.

– Тогда мы умрём, – просто сказал он.

Двинулись дальше и через пять минут дошли до корпусов. Смотритель остановился перед входом.

Посвист далёкого лайнера резко изменился. Все замерли и, закинув головы, стали смотреть вверх. Через несколько секунд Иван увидел лайнер. Огромная махина вывалилась из глубины неба и стремительно приближалась. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, где упадёт машина.

В одно мгновение в голове галопом пронеслось стадо мыслей. Торопились, мешали друг дружке. Все перемешалось – брат, девушка, которую любил, нижние ярусы, черное звездное небо, яркое пустынное солнце и светящаяся полоска горизонта, за которой начинается жизнь. Там – жизнь. Там, а не здесь. Там, в подземных трущобах. Как хочется туда. Туда, где можно жить в коконе своего одиночества, без любви, без ничего, просто жить! Здесь через несколько мгновений в живых останутся лишь тараканы, они ядерную войну переживут, им все нипочем.

***

Система самоуничтожения всё-таки сработала, но, как обычно, слишком поздно. Взрывной волной снесло все постройки. Пламя растеклось по поверхности. Горизонт-парк, последний заповедник дикой природы, перестал существовать.

Страх

как

норма

жизни

Timor est emendator asperrimus 2

Целый день мы с Лехой бродили по городским развалинам. Это был заброшенный район, здесь уже лет двести никто не живёт, и мы любили шариться по этим необжитым местам. Люди не сами ушли отсюда – нет, их грохнули другие люди. Ведь раньше постоянно воевали. Убивали друг друга почём зря и совсем не умели бояться.

2

Страх – суровейший исправитель (лат).

Над нами висело тяжёлое осеннее небо, но дождя не было. Несколько раз вроде начинал накрапывать, но не более того. До вечера блуждали по улицам, заросшим травой, изредка встречая диких кошек и собак. Я всё больше молчал, а Леха трещал без умолку. Рассказывал о всякой чуши – увидит что-нибудь, вспомнит историю, абсолютно не относящуюся к увиденному, и начинает трещать. И ещё он умел задавать вопросы, на которые я никогда не смог бы ответить, даже если бы получил два высших образования. Или наоборот, спрашивал такое, о чём должен знать и пятилетний ребёнок.

– А правда, что раньше люди не боялись? – спросил Леха, глядя вслед убегающей вдоль улицы собаке. – Как-то не верится.

– Наверно, – ответил я. – Я не знаю. Слышал от деда, что люди лет триста назад были другими. Не познавшими страха.

– Как можно – не бояться? – Леха в своём репертуаре. – Страх – это жизнь.

– Вот и померли все. Без страха-то.

Мы шли мимо огромного дома, обнесённого гигантской каменной стеной. Раньше здесь жили богатые люди, а сейчас здание смотрит на мир пустыми глазницами окон. Внутри давно уже ничего не осталось, кроме голых стен – мародёры времен последней войны всё растаскали. Высокий забор в некоторых местах разрушен, и уже не защищает дом, в котором больше никто не живёт.

Что нас здесь привлекало? Не знаю. Интересно бродить по этим старым улицам и представлять, что когда-то по ним ходили другие люди. Наверняка они были похожи на нас. Разве что бояться не умели, что и привело их к гибели.

– Сань, а собаки тоже боятся? – спросил Леха, когда дошли до конца забора, больше напоминавшего крепостную стену.

– Наверно, – ответил я и провел рукой по шершавой бетонной стене. – Но не так, как мы.

– А как?

Нет, Леха меня с ума сведёт! Всего лишь на два года младше, а вопросы из него сыплются, как из пятилетнего! И – главное – как отвечать на такие вопросы? Как боятся собаки? Как боятся люди?

– Лёх, отстань, а? Откуда я знаю, как боятся собаки? Берут и убегают!

– А почему люди не убегают, когда нужно бояться? Почему сидят и дрожат от страха?

– Задолбал! Откуда мне знать? Так положено. Традиция такая. Нужно бояться. Страх – это жизнь! Отстань, а?

Леха обиделся и замолчал. Мне даже стало его жалко. Все-таки неплохой малый, я, кроме него, почти ни с кем не общаюсь – сверстники совсем отупели на дурацких сериалах. А Леха – умница, всегда пытается докопаться до сути вещей, хотя иной раз это его качество меня бесит.

– Ладно, Леха, не обижайся! – я хлопнул товарища по плечу. – Ты задаешь такие вопросы, которые ставят в тупик даже взрослых.

– Похоже, взрослых мои вопросы иногда даже пугают, – грустно ответил он.

Я промолчал.

До вечера почти и не разговаривали. Так, перекидывались двумя-тремя фразами, и разговор снова затухал. Прогулявшись по одной улице, свернули на другую и прошли до конца, а потом вернулись. Перед нами лежала пустошь километров в пять шириной. А за ней начинался город. Нормальный город, с электричеством и канализацией, с удобными домами, школами и больницами.