У свободы цвет неба

Айдиш принес чайник, поставил на стол две кружки, разлил напиток с ароматом хвои, лимона и ванили и отошел к шкафу за печеньем. Димитри с некоторым удивлением смотрел, как он ходит по кабинету и носит предметы в руках. Досточтимый наконец сел в свое кресло, взял в руки чашку с чаем, вдохнул аромат напитка, отставил чашку и продолжил говорить.

– Димитри, я был так рад, когда увидел здесь Унрио. Но... Если в Аль Ас Саалан есть кто-то, кого можно назвать воплощением партии войны, то это Вейлин. Унрио подчинялся ему полностью, хотя страдал от этого неимоверно. Все, кого этот крысий выкормыш Вейлин натащил сюда, были еще тупее его. Зато абсолютно верны...
– Айдиш горько вздохнул, - нет, не Академии. Вейену. Причем там, где он не просил и не ждал их верности. И их не смущало воровать у него за спиной, пороча его.

Досточтимый помолчал, глядя в чашку. Молчал и князь.

– Знаешь, я даже рад, что все рухнуло, - проговорил наконец Айдиш.
– По крайней мере теперь этот дурацкий узел развязался. Я не знаю, что будет с да Шайни теперь, и очень рад, что Унрио получил отказ от дома.

– А что же будет теперь с Академией?
– спросил изумленный князь.

Айдиш отнял руки от чашки и сделал неопределенный жест.

– Академия и без да Шайни не пропадет, поверь. У досточтимого Эрве есть целых три новых перспективных разработки. То, что он получил у Полины, он полагает едва не бесценным, и тут он прав, на это император денег даст, даже если их совсем не будет. То, что он увидел здесь, в крае, дает ему возможности свободно отсеивать всех, кого до сих пор держали в монастырях только из-за верности Академии. Да, перспективы реорганизации неотменяемы, но свежая кровь уже пришла. Пока что их четверо, к осени будет не меньше сорока. За третьим сокровищем магистр еще вернется сюда.

– И что же это?
– Димитри был заинтригован.

– Он хочет, - улыбнулся Айдиш, - найти здесь танец не хуже, чем тот, что ты показал на приеме у государя.

Димитри мимо воли засмеялся. Потом посерьезнел снова.

– Выглядит очень обнадеживающе, но Айдиш... он же еще даже последствия сотворенного здесь его людьми не оценивал.

– Я не знаю, почему это его не беспокоит, - сказал досточтимый медленно.
– Но его ведет Поток. Надеюсь, что все будет к лучшему, как магистр и чувствует.

– Да...
– задумчиво произнес князь.
– Я шел на конфиденцию, а попал на малый государственный совет. Но спасибо тебе, досточтимый. Пожалуй, это лучшее, что ты мог сделать для меня сегодня. Делать нечего, так или иначе, завтра я отправляюсь забирать оттуда Полину и ее вердикт. Пьевра-мать, Айдиш, эта история затянулась больше чем на год по местному счету. Я не представляю, что скажу, если меня спросят под запись. Надеюсь, Эрве действительно придет сюда опять и сам будет отвечать прессе на все вопросы.

Унриаль позвал меня на урок в самом начале июня. Дату я не запомнила, но вишни отцвели даже в Приозерске, и уже вовсю белела рябина и вонял боярышник. На стадион я пришла еще по свету. Унриаль был уже там, сидел на поставленной боком мишени для метания дротиков и коротких копий. Кроме него я издалека заметила еще одну фигуру, сперва мне показалось, стоящего человека. Но приглядевшись, я поняла, что он вытащил ростовой сааланский учебный манекен. Эти манекены у них были для всего: с ними отрабатывали рукопашный бой, работу с сетью и петлей, их расставляли, как статистов, для отработки каких-то действий в группе или с группой, ими изображали убитых и раненых на учениях, и даже читали им стихи, если язык не поворачивался прочесть свой опус живым слушателям. Говорят, с ними даже танцевали. Эта штука могла довольно устойчиво стоять на ногах, снабженных тремя шарнирами, изображающими суставы. Больше того: из-за специальным образом закрепленного утяжелителя в области таза от сильного толчка манекен мог шагнуть вперед, назад или вбок, хотя и довольно неловко, и еще умел махать руками, в которых были не шарниры, а веревки. Вместо шеи у манекенов тоже был шарнир. Чем-то эти штуки напоминали человечков из ИКЕА, игрушки моего детства. Мы их раскрашивали в разные цвета, изображая одежду, и наносили на головы разные узоры, типа прически. Этот раскрашен не был. Зато на нем имелись вмятины и засечки разных форм. Он был ветеран. Я подошла и поздоровалась с да Шайни.

– Начнем еще раз сначала, - предложил Унриаль, кивком ответив на мое приветствие.
– Я попробую объяснить тебе саму идею этого занятия. Встань за моим левым локтем и смотри, что я буду делать. Но еще внимательнее слушай.

Я кивнула.

– В жизни, - сказал он, - нам приходится вести невероятное множество разговоров, и далеко не все из них происходят в словах.

Идея была не новой, но я решила согласиться. Он сделал жест левой рукой, показывая, что намерен сказать очевидную и скучную вещь. А в правой у него уже был деревянный меч.

"Он же не колдует!" - мелькнуло у меня в голове. Он, кажется, обрадовался.

– Вижу, ты начинаешь кое-что понимать. Слушай дальше. Цель любого разговора - заставить оппонента принять твою точку зрения.

Я было дернулась возразить, но передумала. В конце концов, передо мной был сааланец и он учил меня тому, что знал сам. У них разговаривают так. И если уж подумать хорошо, мы ведь так и общались все эти годы, с самого присоединения. Сначала они внушали нам свое, теперь мы вносим им в сознание нашу точку зрения. Они пока не понимают, как можно иначе, и не скоро поймут. У них впереди столетия проб и ошибок, еще одно мое возражение мало что изменит, и я здесь не за тем. Он заметил сложное выражение на моем лице, кивнул:

– Потом обсудим. Хорошо, что ты промолчала.
– И сразу же продолжил.
– Если оппонент настаивает на своем слишком упорно, можно заставить его пережить эмоцию, которая ему не понравится. Возможно, в другой раз мысль, которой он придерживался, будет ему менее приятна, и ему будет проще прислушаться к твоей позиции.

Он учил меня насилию. Будь я сайхом, я ушла бы сразу же. И долго отмывалась от омерзения. Но я не была больше сайхом. Мой Дом изгнал меня и лишил Дара. То, что я имела сейчас, было вручено мне императором Аль Ас Саалан.

– Тебе сложно?
– спросил Унриаль да Шайни, развернувшись ко мне.
– Мне подождать, пока ты сможешь слушать?

– Боюсь, - сказала я осторожно, - тут есть дырка в логике. Ну то есть я ее вижу.

– Да?
– он улыбнулся с невероятно обаятельной иронией.
– И какая же?

– Смерть и правда дает очень сильные эмоции, но вот внести мертвому оппоненту в голову свою точку зрения пока еще никому не удавалось, - говоря это, я думала, а не отведут ли меня за ухо к ближайшему досточтимому и не скажут ли, что я одной фразой заработала расстрел. А Унриаль только сочувственно кивнул.

– Да, кому, как не тебе знать об этом на собственном опыте... Но я хотел сказать не то, что ты поняла. Да, бывает так, что ты убиваешь на дуэли или в бою, но это, как бы тебе сказать...
– он почесал кончик носа, выбирая слова, - это должно быть справедливым, понимаешь?

– Нет, - честно сказала я.

Он поочередно поднял брови, потом опустил. И вдруг задал ошарашивающий вопрос.

– Алиса, ты никогда не задумывалась над вопросом, почему стрелять в спину считается подлостью?

– Эээ...
– сказала я.

– Или ты не считаешь это неприемлемым?
– уточнил он.

– Конечно, нет!
– сказала я. Поняла, что сказала двусмыслицу и срочно поправилась.
– Это неприемлемо, конечно. Но я не знаю, почему так, я просто так чувствую.

Унриаль указал на меня пальцем и торжествующе сказал:

– Вот! Значит, выстрел - это тоже разговор. Только очень короткий.

– Ну, наверное, - согласилась я осторожно.

– Можно ли считать, что если люди идут стрелять друг в друга, они уже все друг другу сказали?