У свободы цвет неба

Полина подошла к музыкантам и сказала по-русски "привет".

– Добрый вечер.
– Мальчик-певец даже не удивился.
– У вас есть пожелания?

– Да, есть, - ответила она.
– "Бокал" Владимира Высоцкого знаете?

– Забыл. Напомните - сыграем.

Пока Полина, чертыхаясь про себя, писала слова лежавшим тут же карандашом в поданном блокноте, юноша развлекал публику "Несмеяной" Леонидова. Слов она практически не слышала, но сквозь ритм пришлось продираться. Она успела и подала певцу блокнотный лист, заполненный крупноватыми и не очень ровными буквами.

– Это слова. Поется на четыре счета, вот так, - она напела почти шепотом.
– Что такое танго, вы в курсе?

– Справимся, - юноша кивнул.

Сделав два шага от подиума, поднимавшегося над полом едва ли на высоту ступеньки, она услышала первые ноты и поняла - справятся. Но улыбнуться не смогла. Не получилось.

Исиан встретил ее на половине дороги к столу, как и было нужно, почти дав пройти мимо, развернул к себе и повел, уверенно и даже почти жестко. Охнул монах из Святой стражи. Полина почувствовала спиной взгляд Вейена. Было уже все равно. "Лишь бы никто из этих олухов не высунул ногу в проход", - подумала она, и это была последняя мысль мимо музыки. Мальчик на подиуме понял смысл происходящего и мигнул своим, мол, отвязываемся и даем им потанцевать. Те, поняв, вставили минимум такта три между первым и вторым куплетом. Полина едва заметно кивнула, не зная, кому именно, им или Исиану. Сайх вел ее так церемонно, что ей показалось, она видит на нем фрак, а вокруг не столица чужой империи, состоящей из пиратов, магов и инквизиторов, а петербургский зал годов так двадцатых прошлого века. Ну тридцатых самое позднее. Исиан не умел, да, кажется, и не хотел танцевать шоу. Он просто был с ней и проживал вместе с ней эту музыку, горькую, как черный предутренний кофе в прокуренном зале, и это было лучшее, что он мог сделать для нее. И когда, остановившись с последней нотой лицом к ней так близко, что места для шага уже не осталось, он взял ее за оба запястья и притянул к себе, глядя ей в глаза над сжатыми руками, Полина поняла - все он умеет. Просто не захотел. Настроения не было.

Исиан встал навстречу Полине, едва услышав первые ноты. Остальное музыка сделала за него. Музыка и давнее чужое прошлое. Тот человек, которому сайх был обязан своим этим знанием, не знал и не мог знать этой мелодии, но слова и настроение, несомненно, были знакомы ему. Эта музыка была его сутью так полно, насколько вообще возможно. Этой сути Исиан и позволил быть здесь и действовать. Для него, того давнего и давно уже мертвого, возможно, и мелодия, и женщина были бы не те, но они были. И сам он тоже снова был живым. Хладнокровным, спокойным, умелым, потерявшим все и готовым сделать последнюю ставку, как в день знакомства с Исианом. Для рискованных экспериментов было не время и не место, обстановка позволяла только шаги, повороты и простейшие фигуры. Но выразить свои чувства он все-таки смог. Пока это происходило, маг в нем закончил работу, начатую, когда Вейен да Шайни плел свои заклятия, развлекая Полину готическими сказками. Конечно, это не было колдовством на смерть, просто заклятия подчинения. Держалась она, кстати, отлично, контроль не потеряла ни на секунду, и никаких движений в его сторону себе не позволила. Потянись она хоть пальцем навстречу его рукам или подайся к нему над столом, и он получил бы право прикоснуться к ней, чтобы завершить начатое. Объясняться после этого с Дейвином, а тем более с Димитри, Исиан совершенно не хотел, даже понимая, что вдвоем с любым из них стряхнуть с нее паутину да Шайни можно максимум за сутки. Четыре удара сердца, допустимые для паузы после танца, истекли, Исиан проводил Полину за стол и занял свое место.

– Что это было?
– спросил маркиз да Шайни.
– Что это за музыка?

– Не понравилась?
– Полина приподняла брови.

– Не сказал бы...
– Вейен задумчиво подбирал слова.
– Твоя история, пожалуй, не хуже моей, хотя и рассказана в другой манере. Теперь расскажи мне об авторе.

Полина озадаченно замолчала и некоторое время смотрела в стол, опустив голову. Маркиз молча ждал. Наконец, она произнесла:

– Ты прав, предполагая, что автор стихов и музыки - один человек. У нас, с нашей стороны звезд, это не всегда так. Он был... как тебе объяснить...
– она поправила волосы, собирая слова, посмотрела на музыкантов, на трактирщика за стойкой, потом снова взглянула на маркиза.
– Мы не умеем делать иллюзии так просто, как вы, у нас их делают специальные механизмы.

"Чертов сааланик, - услышал сайх ее мысль, - даже слово "аппарат" не заимствовали".

Маркиз кивнул, показывая, что слушает.

– Специальные люди выстраивают картинку, потом ее фиксируют, обрабатывают - и получается иллюзия, - продолжила она пояснение.

– Я знаю, - сказал Вейен. И добавил по-русски с почти незаметным акцентом.
– Мулльтики.

– Не только, - возразила она.
– Мультики - это то, что рисуют. Если играют живые люди, называется иначе.

– Живые люди играют во что?
– уточнил Вейен.

– В других живых людей и их жизнь, - почти без запинки ответила Полина.
– Иногда это жизнь современников, иногда тех, кто уже умер. Иногда жизнь настоящая, хотя уже и прошедшая, а иногда придуманная. Это не игра для удовольствия, а работа. За нее платят деньги. Такая работа называется "артист". Оплата зависит от востребованности артиста и его умений. Ну и, конечно, от того, где и как человек играет. Так вот, автор песни был артист. Очень талантливый. Слишком талантливый для своего времени. Эту... это танго он написал через три года после того, как у него начались сложности.

– Сложности?
– Вейен вопросительно улыбнулся.
– Какие же?

– Ему запретили издавать свои тексты, - пояснила она.
– Запретили говорить. Цензура, проверки, плохие отзывы в прессе.

– Другие его стихи были плохими?
– спросил офицер Святой стражи.

– Нет, наоборот, - возразила Полила.
– Несмотря на эти статьи и запреты, их переписывали, передавали друг другу, рассылали...

– Но тогда почему же?
– не понял монах.

Полина вздохнула.

– Власти решили, что его и так слишком любят. И хотели не позволить людям любить его еще больше. Получилось еще хуже. Свое признание он получил, но оно уже было отравлено. Он умирал от этого яда долго, двенадцать лет.

– Он тебе нравится?
– вдруг спросил маркиз.

– Терпеть его не могу, - совершенно искренне ответила Полина.

– И все же выбрала именно его песню, чтобы танцевать, - удивился офицер Святой стражи.

– Они, - Полина качнула головой в сторону музыкантов, - ничего другого похожего наверняка не знают. Так что я только сделала единственный верный выбор, попросив их сыграть то, что им точно известно.

– Тебе пора, - сказал Исиан, заканчивая разговор.
– Я провожу тебя.

Полина без возражений встала, накинула куртку и через миг уже стояла в проходе, застегивая пуговицы.

– Хорошего вечера, маркиз.

– До новых встреч, - кивнул да Шайни.

– Если только за звездами, - ответила она.
– Получив вердикт, я должна сразу вернуться в край, мне еще с нашим судом предстоит выяснять, кто кому что должен.

– Я не тороплюсь, - легко обронил Вейен, добавил к фразе улыбку и отвернулся.

Исиан поставил портал, едва выйдя на улицу. В окно, полное белой мглы, он вошел, обняв Полину за плечо. Просто для экономии времени. На крыльце гостевого крыла дворца он сказал ей, прощаясь:

– Мне совсем не нравится их активность. Я завтра приду с самого утра, не смущайся и не торопись, просыпайся в обычном темпе. Я побуду в холле, чтобы им не пришло в голову занять тебя снова.

Полине уже нечем было отказаться, но утром обнаружилось, что отец Макса был прав в своих предположениях. Нелегкая принесла каких-то законников с идеей неформального визита, Исиан их завернул, сказав, что Полина уже обещала время ему, и ей удалось по крайней мере не спеша позавтракать в его компании, а потом прогуляться по парку. А потом опять началось. Полину вызвали к императору для частной аудиенции.

Очередной чертов раз она шла по коридору, видя перед собой спину нобиля, на этот раз женщины. И очередной чертов раз ей предстоял разговор на неизвестную тему с непредсказуемыми результатами. На этот раз комната была поменьше. Судя по обстановке, Полина оказалась в рабочем кабинете императора.

Сам он сидел боком у стола, на котором громоздился ворох свитков и карт, и что-то читал с листа обычного офисного формата. Еще стопка таких листов лежала перед ним, несколько уже прочитанных страниц свисали с края стола, небрежно придавленные каменной статуэткой.