У свободы цвет неба

– Тихий шкодник, ага, - согласился Белый.
– Вообще же нереально догадаться о том, что фактор есть... пока он не сыграл. А сыграл он уже дважды и, замечу, оба раза на стороне края.

– Что ж он тогда по Алисе-то так проехался?
– хмыкнула Глюк.

– Есть парадигмы, - медленно и задумчиво сказал Белый, - в которых "властвовать собою" и "жертвовать собою" вещи равные. И тогда понятно, почему он так заинтересован в натурализации.

– Как связано, Георгий?
– быстро спросила Марина.

Белый пожал плечами:

– Если он делал это сам и этого же требовал от своих, немудрено, что приехал он именно в эту конечную точку.

– Жертвовал он, положим, другими, - заметила Глюк.
– Алисой вот, например.

– Собой тоже, - так же размеренно ответил Белый.
– Он сам себе не оставил никакой личной жизни с момента развода. И никакого свободного времени. Он принадлежал этому своему Дому весь без остатка. И выбирал не в соответствии со своими представлениями, а в соответствии с их ожиданиями, чем и распустил их до предела. И посадил себе на шею. И оставил себе только один путь - валить оттуда чем дальше, тем лучше.

– Это неправильный способ властвовать, - грустно и уверенно сказала Глюк.

– Ну на мой взгляд, - вздохнула Лейшина, - то, что он сделал, скажу вам - это больше, чем умереть за этих людей. И лучше бы он этого для них не делал.

– Правда, - улыбнулся Белый.
– Только, Мариша, если он это сделал, он не руководитель, он спасатель.

– Но так ведь и не спасти же никого...
– возразила Глюк.
– Ответственность у него какая-то болезненная...

– Ну разумеется, - ответил ей Перец.
– А донор его - типичный созависимый. Среди отставных и комиссованных военных во все времена такие были большинством. А Исиану это было красиво, потому что очень ярко и напряженно, вот он и получил себе... что хотел.

– Любимая его донора, - сказала Глюк, зажмурившись от сложности построения, - тоже ярко и напряженно развлекалась с первым мужем. Знаешь, даже в пересказе МаринВикторовны их заездам по уровню фантазии проиграет половина борделей Европы.

– Там вообще интересная тема, - усмехнулся Белый.
– Монастырское воспитание дает такое на выходе примерно четыре раза из пяти. А пятый раз это же воспитание дает потребность остаться в монастыре навсегда.

– Но... ведь это просто движение маятника в другую сторону?
– спросила Глюк.

– Угу, - кивнул Валькирыч.
– Печальная история. И вся эта яркость из-за понимания кратковременности и обреченности.

– Это дух танго, - вздохнула Марина.
– Танго старой гвардии, было такое явление. Его составляли мелодии и люди начала прошлого века. Мне Поля рассказывала, я запомнить запомнила, а понять не сумела. Тогда, по крайней мере, не сумела. Как она говорила-то?
– Лейшина взялась за висок, припоминая.
– "Навсегда, пока звучит музыка".

– Интересно, каким этот Исиан был до той своей вылазки?
– вопрос Марго прозвучал в воздух, но Лейшина взялась отвечать.

– По его словам, он ничего особенного собой не представлял. Нормальный сайхский мальчик, потом молодой мужчина. В меру оптимистичный, в меру ленивый, в меру любопытный, в меру доброжелательный.

Ответив, Марина было решила, что тема иссякла, но Марго, затушив окурок, задала второй вопрос:

– Они же бессмертные, как вышло, что такой молодой стал главой Дома?

– Он сказал, это было уже после того, как он стал спасателем, - Лейшина свела брови, припоминая.
– У него еще на предэкзаменационной практике история получилась, когда он вытащил экспедицию из мира, где у них были все шансы погибнуть, причем по ходу дела ему пришлось ввязаться в дуэль и убить человека. С их-то религией и убеждениями. Он рискнул и вернул всех назад живыми. А главы Домов у них выборные. Ему и сказали: "Ты круче, ты и главный".

– Прямо даже жаль его...
– качнула головой Марго.

– То есть это был попадос сразу, как только он ввязался вытаскивать своих...
– заключил Белый.

– И на всю жизнь, - кивнул Перец.
– Пока он не догадался обрушить свою репутацию и бросить этот позорный цирк.

– И что решаем?
– спросил Валентин.

Перец повернул к нему голову.

– На нашем месте, старшой, я бы в это не лез. И остальным отсоветую. Что там наместник и Ведьмак к нему имеют, то их дело. Личное. С Полей у него завязка вполне очевидная. И как все взрослые люди, они имеют право вместе заниматься любой блажью, которая им нравится. Мы их в этом даже не обязаны понимать. Я только напомню, что у Витыча блажь была точно та же.

Последняя фраза Перца была буквально золотой по весу и значению для ядра клуба, куда входили все участники подобных негласных советов. Было их "две дюжины, отнюдь не чертовых", двадцать четыре человека. Это они начинали клуб еще задолго до появления "гостей", и именно им досталось ютиться в четырех боксах, собирать недостающие запчасти по развалам, искать деньги правдами и неправдами и доказывать другим, что они есть и с ними стоит считаться. Сперва их было больше тридцати, но дорога испытывает любого и каждый раз. Да и "гости" оказались вовсе не конфетками. Число продолжающих выдерживать и то, и другое убывало, хоть и не так стремительно, как в боевом крыле, до самого начала льняных войн. Дорога и судьба брали свою дань, выдергивая из клуба по человеку в год. В двадцать втором году ежегодный взнос за клуб выплатил его капитан. К тому времени уже успело сложиться неписаное правило называть гаражи домом, и право на это вновь пришедшим еще надо было суметь доказать. Для остальных, включая Марину, клубное помещение было сперва "ставкой", потом "главной ставкой", потом "ППД" - пунктом постоянной дислокации, потом "Пентагоном". Ритуал формального подтверждения права еще не сложился - да и когда бы, при настолько богатой стрессами жизни, - но вышло так, что из пришедших в клуб уже при Валентине помещение на Славы домом было позволено называть только Алене-Глюку. Была и другая традиция, оставшаяся еще от Витыча, и Валентин ее не просто поддерживал, а даже культивировал и насаждал. Кроме общей клубной жизни, естественной для любого из "рыцарей", кроме работы, бывшей непременным условием членства, "потому что побирушки и халявщики ослабляют команду", у каждого из "рыцарей" было и что-то еще. Кто-то выращивал цветы, кто-то приторговывал травой. Кто-то клеил модели самолетов, кто-то продавал "коньяк", сделанный из спирта с карамелью. Кто-то запойно играл в компьютерные игры, кто-то собирал коллекцию минералов. Валентин был по уши влюблен, потом женился на любимой, но не остыл, потом овдовел, но и это ничего не поменяло. Белый совместил работу и увлечение, он входил в десятку самых известных букинистов города. Валькирыч мечтал сделать кабак для своих, который еще приносил бы и деньги, но пока получались только придорожные шашлычные. Получались, кстати, неплохо: даже во время полугодового перебоя с поставками мяса не закрылась ни одна. Перец, трейдер из очень приличных, был сатанистом. Не из "кладбищенских сатанюков", а настоящим последователем учения Лавея, что для клуба приносило свои приятные бонусы раз в год: свой день рождения Перец отмечал очень широко и щедро. Марго спасала уличных кошек. Успешно. Все ее подобрашки были пролечены, пристроены и благополучны. Даже отморозок Кай имел свой пунктик: вне работы он делал татуировки по собственным эскизам и малевал граффити. У Витыча было танго. В его увлечении, как и в увлечениях и убеждениях остальных, клуб не понимал ровно ничего или понимал чуть больше чем ничего. Но право каждого из "рыцарей" на эту часть жизни клуб охранял свято, побуждая иметь ее и всячески развивать. Это было до такой степени значимо, что сопровождать окончательный уход Глюка из дома отправились впятером только для того, чтобы девушка могла перевезти своих драгоценных фарфоровых фей целыми и невредимыми. После переезда ей сделали застекленную витрину под ее маленький волшебный мир, и витрина стояла даже не в лофте, а за стойкой хостела, рядом со стендом для ключей от комнат. Высказывая свое мнение об Исиане и его интересе к Полине, Перец напомнил именно о праве на странное, которое и делает человека человеком. О праве каждого иметь то ценное и понятное только тебе, что и делает тебя тобой. О праве, за которое клуб будет, если нужно, драться так же, как надеется, что ты будешь драться за ценное и непонятное любого члена клуба. И именно наличие этого "непонятного" у Исиана Асани сделало для них сайха, несмотря на все пятна на его репутации, более человеком, чем Димитри да Гридах и Дейвин да Айгит. Впрочем, у Дейвина по этому критерию шансы еще были: его интерес к фехтованию позволял ему со временем стать, на взгляд клуба, полноценной, твердо опирающейся на жизнь личностью. А для твердой опоры, как считалось у "рыцарей", нужно три точки: работа, дружеский круг и хобби. Дейвин, найдя третье, стал "не безнадежен", Исиан был однозначно определен как "долбанутый, но нормальный", поскольку умел работать, имел увлечение и четко знал, с кем и о чем хочет дружить.

Марина, услышав это, только вздохнула. "Рыцари" выбрали сторону. Можно было даже не пытаться их просить или убеждать.

За статью об интернате мне засчитали сразу два предмета: расследования и творческий практикум. Проблем осталось две: профдосье, и с этим было сложнее всего, и менеджмент СМИ. Про последнее я тоже ничего не знала и пошла на поклон к князю, выяснять вопрос на практике посредством описания устройства его пресс-службы. Разумеется, я могла тратить на это только время, свободное от работы в группе, занимающейся куполом. Точнее, пока что его моделью.

Сентябрь уже совсем наступил, в интернате начались занятия. Девушку, присланную департаментом образования взамен юноши со странными наклонностями, Айдиш с порога попросил принести справку из ПНД, и не просто об отсутствии учета, а прямо сразу с результатами обследования. По поводу чего пояснял как раз через пресс-службу князя, что второго такого опыта детям не надо, да и ему, пожалуй, тоже. И что к специалисту, которого он сам искал и приглашал, подход был бы другим, а теперь - извините, лучше проверить. Злой и уставший Димитри мотался, как соленый заяц, между краем, Исанисом и Дегейной, ключевым сааланским городом на Ддайг. Дейвин пропадал в Питере. Асана появлялась только за новой партией груза и очередными странными контрактниками. А Марина Викторовна потонула в политике. На референдуме край изъявил волю еще раз. Народ переобулся в прыжке и выдал новую версию результата: теперь никто не хотел президента, все хотели правительство, и чтобы у администрации империи была роль визирующего органа. Даже Эгерта носило где-то, где нет связи. Я возилась с рутиной, наблюдала скандалы с интригами и старалась не думать о страшном. Страшным как-то внезапно оказалось все, касающееся моего будущего. И будущего вообще. И это все было совершенно некому принести.

Я ухитрилась так погрязнуть в рутине и мыслях, что не заметила, как пропустила два урока фехтования с Унриалем. Зато успела кое-что другое. Не то чтобы я делала это намеренно, просто чарр - очень емкий гаджет, а если вместо сети Дома зацепить его за виртуальное облако, чтобы он не очень возмущался, хранилище становится вообще безразмерным, ведь архивирует и разархивирует он в течение секунды. Но у чарра есть функция автопоиска. Он сам вытаскивает на поверхность все, что касается темы, к которой ты обращаешься больше десяти раз в течение небольшого количества времени: по земному счету это три дня, а по Потоку, по-сайхски, вообще ни о чем. А я по своей привычке сохранять любой информационный мусор, связанный с каким-нибудь хоть мало-мальски засвеченным скандалом, пихала в чарр в том числе все, что всплывало о сливах секретов наместника и его команды. А судя по тому, что магический гаджет выплюнул мне на световой экран, этой своей привычке я не изменила даже в почти бессознательном состоянии, только пихала все в облако с телефона, а не напрямую в чарр. И вот теперь, начав разбираться в структуре пресс-службы наместника посредством контекстного поиска, доступного только магическому искусственному интеллекту Созвездия, я обнаружила себя владелицей странных сведений, включавших, между прочим, и архивы внутреннего чата пресс-службы. Просмотрев очень небольшую часть этой несомненно секретной переписки, я икнула и призадумалась. В основном-то информация была общедоступной. Вот только выкладка, подготовленная для наблюдателя внутренним поисковиком чарра, собрала вместе факты, которые, похоже, никто и никогда друг к другу не прикладывал. И сами по себе они даже выглядели прилично. Каждый по отдельности. А вместе картинка получалась настолько мутной, что я, призадумавшись, решила в это не лезть и тем более не обнародовать. Но и так оставить не могла, что-то мешало. Потупив в экран, я собрала все ссылки в один файл и отправила доступ к нему Дейвину да Айгиту. Он ведь заместитель наместника по безопасности? Вот пусть сам и разбирается. А мое дело студенческое, старшим доложить и заткнуться.