Убежище, или Повесть иных времен

— Матильда, — сказал он, устремив на меня пристальный взгляд,

исполненный печали, — сюда едет королева.

Я помертвела при этих словах — только его объятия удержали меня, не

дав упасть, только его ласки спасли меня от обморока.

— Я ее хорошо знаю, — продолжал он, — и имею все основания полагать,

что нас предали. Само коварство ее приезда — без предуведомления — убеж-

дает меня в том, что она заподозрила по меньшей мере некие чары, тайно

удерживающие меня в Кенильворте. Я всегда намеревался, одинаково

памятуя о своем обещании и своей безопасности, препроводить тебя в подобном

случае в Убежище, но сейчас я опасаюсь того, какой вид это будет иметь как

в глазах моих собственных слуг, так и в глазах спутников Сиднея: все они

принадлежат к королевской свите и совершенно сражены твоей красотой. У

нас есть одна-единственная возможность. Скажи, любовь моя, может ли твой

Лейстер надеяться, что ради него ты поступишься и законной гордостью, и

праведным негодованием? Снизойдешь ли ты до того, чтобы предстать перед

Елизаветой в том смиренном обличий, в котором являлась до сей поры, и,

забыв на время, что она — гонительница твоей семьи, согласишься ли видеть в

ней лишь покровительницу твоего супруга?

— Я забуду все, — воскликнула я в порыве нежности, — все, что угрожает

твоей безопасности и спокойствию. Для меня будет счастьем чем-то

пожертвовать в доказательство своей любви, и я стану чем ты пожелаешь. Как дочь

Марии я всей душой восстаю против Елизаветы, но как жена Лейстера я не

должна иметь отличных от него желаний, а до этой тревожной минуты мне

даже не приходилось проявить смирение.

— Что узы брака в сравнении с этой невидимой связью душ! — сказал мой

супруг, прижимая меня к себе и смешивая свои слезы с моими. — Мне так

тяжело уступить тебе в великодушии, что я едва могу совладать с желанием

объявить тебя перед королевой хозяйкой этого дома и явить всему

королевскому двору красоту своей жены, в ком вся моя гордость и радость.

То был драгоценный, ни с чем не сравнимый миг моей жизни, когда

сердце мое раскрылось с наибольшей полнотой и встретило столь же щедрый и

благородный отклик. Ах, сударыня, лорд Лейстер обладал редкостным

умением управлять великодушной женой!

Те же мысли побудили и Эллинор дать свое согласие. Тот краткий час,

что предшествовал появлению королевы, мы приучали к смирению свои

глаза и сердца, чтобы негодование оскорбленных и гордость высоких родом не

выдали нас. Опасаясь также, что сходство моих черт с обликом моей

несчастной матери может привлечь внимание праздного наблюдателя, я постаралась

одеться непохоже на нее и, распустив волосы так, чтобы пышные завитки

спускались на лоб и на плечи, затейливо перевила их цветами. Потом,

смешавшись с толпой поселян, почти не отличаясь от них нарядом, мы

приготовились встречать королеву в главном холле, где, как и во внутреннем дворе,

нам надлежало разбрасывать ароматные травы и цветы.

Еще не улеглась безумная суета, вызванная вестью о неожиданном

посещении, как пушечный выстрел возвестил о приближении Елизаветы. Я ощутила

легкую дурноту, руки и ноги отказывались повиноваться, глаза не видели

перед собой дороги. Все мое существо содрогалось от ее присутствия, дух Нор-

фолков гордо восстал во мне. По счастью, затерявшись в веселой толпе, я

исполнила свою обязанность и удалилась, так ни разу и не взглянув ей в лицо.

После долгой борьбы с собой я обрела некоторую долю спокойствия еще до

того, как был подан обед, во время которого нам, как всегда, предстояло

петь. Скрытая от взоров общества, я теперь имела возможность рассмотреть

Елизавету. Она беседовала с Лейстером, стоящим за спинкой ее кресла. Хотя

лицом Елизавета совсем не походила на свою прелестную мать, черты ее

были правильны, глаза — необычайно малы, но взгляд их так быстр и ясен, что,

казалось, схватывал все на лету. Кривизна стана лишала ее облик истинной

величавости, и она пыталась восполнить этот недостаток своей крайней

надменностью. С лица ее не сходила язвительная, саркастическая улыбка. Наряд

отличался несообразной возрасту яркостью и пышностью. Я не могла

избавиться от мысли, что, в глазах иностранцев, лишь усилиями советников

поддерживается репутация королевы, способной, пренебрегая своими

почтенными летами, выставлять напоказ обнаженную шею и носить пышные накладные

волосы, причесанные так, как приличествует лишь совсем молодой девушке.

Однако при иных обстоятельствах зал являл бы собой чарующую картину.

Он был украшен прекрасными статуями, убран шпалерами и пурпурными

занавесями с золотой бахромой. Из высоких стрельчатых окон в готическом

стиле открывался дивный вид на озеро, заполненное богато изукрашенными

лодками. Огромная толпа королевских слуг и глубочайшая почтительность

многочисленных вельмож были для меня зрелищем новым и невиданным. Я

обводила взглядом гостей, пытаясь решить, может ли хоть один из них

сравниться с Лейстером. Где, ах, где нашелся бы равный ему? Тайная тревога

зажгла яркий румянец на его щеках, взгляд его выразительных глаз

пронизывал занавес, скрывающий нас от общества. Обед завершился, и заиграла

музыка. После того как были исполнены обычные пьесы, в наступившей тишине

зазвучал мой голос и лютня моей сестры. Изумление охватило

присутствующих, и все глаза устремились туда же, куда смотрел лорд Лейстер. Королева

перестала чистить персик и с чрезвычайной живостью разговаривала с

Сиднеем, который отвечал ей с одушевлением, показывавшим, что предмет