Убийственный пароход

Даже родители не ожидали столь скоропалительного предложения, а Катенька, нервы которой были напряжены до предела, вдруг начала сползать со стула и, теряя сознание, потянула за собой скатерть со всеми чашками.

7

Два года назад Карина и Лена, ещё будучи десятиклассницами, прорвались на концерт заезжего кумира - Димы Дивова, по которому сходили с ума. Концерт состоялся в их родном городе Мариуполе. Им повезло: вместе с десятком других оголтелых девиц и юнцов они даже проникли в его грим-уборную, дабы припасть к ногам эстрадной звезды и выполнить любое его желание. Дима порой не брезговал после концертов позабавиться с кем-то из своих многочисленных поклонников или поклонниц. Оглядев сдерживаемых охранниками молодых идиотов и идиоток, он трижды ткнул пальцем:

– Ты, ты и ты.

– А мы?
– пискнула не попавшая в список счастливчиков Карина; её подруга молчала, поскольку у неё от огорчения просто отсох язык.

– А вы пошли в жопу, - засмеялся Дивов, дав знак охранникам гнать всех остальных резиновыми дубинками.

Это был незначительный эпизод, но он оставил трагический след в сердцах Карины и Лены. Обе они на следующий день даже собирались утопиться. Потом долго болели какой-то непонятной чесоткой, но все же выкарабкались. Прошло время. Они поступили в институт, их увлекли другие идеи и цели. И на "Коломбине" они оказались далеко не случайно. Но не из-за Дивова. А когда увидели его, решили не то чтобы отомстить, но как следует помучить и получить сполна те удовольствия, в которых им незаслуженно отказали в Мариуполе.

Членовредительства не было. Дима, испытавший за свою короткую жизнь все виды половых извращений, тем не менее очутился на одном из кругов ада. Несколько раз он впадал в глубокий обморок, но его возвращали к "работе" либо хлесткие удары плеткой, либо струя мочи в лицо. Не простаивали в заднем проходе и вибраторы. Певца уже освободили от кожаных браслетов, поскольку он и так еле ползал по полу. Наконец, утомившись и насытившись, студентки улеглись рядом с ним на ковре, по бокам.

– Ты считала, сколько раз он кончил?
– спросила Карина.

– Двадцать, не меньше, - ответила Елена.

– Бедненький. Чуть дышит. Может, его кокнуть, а труп ночью выбросим за борт?

– Зачем? Привяжем веревкой к ванне, а завтра продолжим уроки.

– Разумно, - согласилась Карина, засыпая.

Смежила веки и её подруга, держа в кулаке мужское достоинство кенара.

Дивов, притворявшийся по своей привычке мертвым, понимал, что они, скорее всего, шутят. Но все равно ему было весьма скверно. Эти вакханки могли спариваться до бесконечности и замучить его до смерти. Пока не поздно, надо было выбираться. Разжав пальцы Елены и освободив из плена свой фаллос, Дима на карачках пополз к столу, где, дотянувшись до бутылки с кока-колой, припал к живительной влаге. Потом с горечью и тоской посмотрел на свою одежду, разбросанную где попало. Он понял, что собрать её и одеться будет выше его сил. Утянув с ложа любви скомканную простыню, певчюга завернулся в нее, словно в римскую тогу, и на ватных ногах побрел к выходу. Еле открыл дверь и рухнул в коридоре, не найдя больше ни сил, ни желания продолжать путь.

Спустя десять минут его нашли супруги Шиншиловы, возвращавшиеся в свою каюту.

– Молодой человек, вам плохо?
– спросила сердобольная Сарра.

– Нет. Мне хорошо, - туманно ответил Дима.
– Чего тебе надо, карга старая? Тоже любви захотелось?

– Пошли отсюда, он пьян, - поспешно сказал Петр Петрович, уводя жену.

Дивов пролежал ещё минут десять, пока об него не споткнулся Микитчик, пребывавший уже в высшей стадии алкогольного опьянения. Устроившись рядышком с певцом, он тотчас же захрапел. В конце концов, уже к вечеру, вызванные старпомом Кукиным матросы разнесли обоих по каютам.

8

Ограниченный карантин, о котором сообщил старпом Кукин по внутреннему радио, а вернее, о мерах предосторожности, кои должны соблюдать пассажиры при приеме питьевой воды, и о временной изоляции больных в нижних отсеках парохода, как ни странно, никакой паники не вызвал. Некоторые подумали, что речь идет о гриппе или пищевом отравлении. В любом случае это касалось лишь тех, кто подхватил заразу. Многие же и вовсе радио не слушали и воду не пили, предпочитая более крепкие напитки.

А количество больных увеличивалось. Кубрик пришлось превратить в лазарет, выселив оттуда всех здоровых и поместив инфицированных цыган и матросов, которых регулярно навещал пуштун Мезари вместе с красавицей Глашей, оказавшейся хорошей сестрой милосердия. Но особо помочь или облегчить страдания они не могли. Некоторые больные вяло лежали на койках, уставившись в потолок и пребывая в полной прострации, другие бредили, полыхая жаром, третьи вели себя злобно и агрессивно, так что их приходилось привязывать полотенцами к спинкам кроватей. У входа в кубрик днем и ночью дежурил кто-то из матросов - на случай побега из лазарета или попытки проникновения туда посторонних. Впрочем, таковых не было. Известие об ограниченном карантине заинтересовало только супругов Шиншиловых.

– Эге!
– сказал Петр Петрович.
– А не лопнули ли наши пробирки во время посадки на пароход?

– Ну и лопнули, - ответила ему Сарра.
– Теперь их уже не вернуть.

– А не связан ли карантин с нашим вирусом?

– Ну и связан. Тебе-то что?

– А не перемрем ли мы все на этом проклятом пароходе?

– Ну и перемрем. А ты хочешь жить вечно?

В который раз поразившись мудрости жены, Шиншилов немного успокоился. Кроме того, оба они были отъявленными мизантропами, людской род презирали, а свое пребывание на земле считали явлением временным и в общем-то случайным.

Миновав с кратковременной остановкой Кинешму и развив предельную скорость, "Коломбина" весело мчалась по Волге, приближаясь к земляным валам древнего Юрьевца. Берега в вечернем тумане были едва различимы, а вдоль них скопились десятки, сотни бревен, среди которых были и полусгнившие, и совсем свежие, только что срубленные для сплава по реке. А некоторые, особо вольные, устремлялись вслед за пароходом.

– Как бы нам не налететь на плот, - сказал Кукин вахтенному матросу, вглядываясь в даль.
– Как бы нам пробоину не получить да на мель не сесть.

– Ну и налетим, и получим, и сядем!
– совсем как Сарра Шиншилова, ответил кто-то сзади, вызывающе захохотав.

Обернувшись, Кукин увидел своего капитана в полной форме и в помповым ружьем в руках. За его спиной вырисовывалась гнусная фигура нового, непонятно откуда свалившегося пассажира - юнги, как представлял его всем капитан. "Юнга" тоже держал в руках ружье, но так, словно это была обыкновенная палка.

– Покинуть мостик!
– приказал капитан.
– Я сам поведу корабль. Доложите курс. Или вы, сволочи, по звездам прете?

– Иоганн Яковлевич, вам нельзя, - как можно мягче сказал старпом.
– Вы не в кондиции.

– Верно. Сейчас буду.

Капитан вытащил из-за пояса бутылку и стал пить, сжав зубами горлышко. Дуло помпового ружья при этом уперлось Кукину в грудь.

– Вы погубите пароход!
– взвизгнул старпом.
– Мы все потонем! Я напишу рапорт!

– Заткнись, дура.
– Капитан тяжело оторвался от бутылки и поглядел на Кукина такими мутными глазами, что тому стало плохо. И как-то все равно, что будет дальше.

– Я остаюсь на мостике и буду вас контролировать, - покорно сказал старпом.
– Если вы не возражаете. А эту образину уберите вон.

Костяная Нога решил не обижаться: в жизни ему приходилось выслушать немало лестного - он привык. Но капитан думал иначе. Взведя курок, он положил ствол на плечо старпома, а потом выстрелил. Дробь вдребезги разнесла боковое стекло, осколки посыпались на палубу, откуда раздались испуганные и гневные крики. Кукин от неожиданности присел, а вахтенный выпустил из рук штурвал.