Учитель. Назад в СССР 3

Колхозники засмеялись громче, начали переглядываться и вспоминать все проколы председателя Тупикова.

— Товарищи! Тише, товариши! — воззвал к колхозникам Лиходеде.

— Так и что, что просит? — раздался голос с задних рядов. — У нас у самих вона урожай небывалый! Нам может сами помощь нужна! А то чегой-то все мы да мы, как что, так сразу в Путягу за помощью. Сколько можно, товарищи!

«Путяга» — так коротко и емко местные жители называли свой колхоз между собой. Всем остальным такое панибратство не позволялось. За такие слова модно и по сопатке чужаку получить.

— Ты, председатель, подумай, — заговорил еще кто-то, прячась за спинами односельчан. Баба Дуня дело говорит. Оно один раз-то может за себя подумаем! Прогноз нерадостный, говорят, задождит скоро! А ну как свое убрать не успеем?

Колхозники заволновались, загомонили, принялись обсуждать природные приметы и прикидывать, сколько дней осталось до обещанных Гидрометцентром дождей.

— Тихо, товарищи!

Слова невзрачного неприметного мужичка, который сидел рядом с председателем Лиходедом президиуме, прозвучали негромко, но собравшиеся враз замолчали.

Светлана, девушка-секретарь из управления колхоза, что вела протокол собрания, на мгновение оторвалась от своих записей, покосилась на мужичка в военном кителе без опознавательных знаков, в круглых очечках, и снова уткнулась в бумаги.

Товарищ чем-то неуловимо похожий на знаменитого Лаврентия Павловича внушал односельчанам тайный страх. Но если бы кто-то поинтересовался причиной этого глубинного страха, вряд ли хоть один человек сумел бы внятно объяснить, почему боится Виктора Лаврентьевича Третьякова.

Товарищ Третьяков поглядывал на расшумевшееся собрание, блестя стеклами. Один за другим колхозники стихали и настороженно поглядывали то на Третьякова, то на Лиходеда. Председатель молчал за компанию с товарищем парторгом колхоза «Путь коммунизма».

Виктора Лаврентьевича родился и вырос в селе Жеребцово. Отсюда же уходил на фронт, сюда же, в родное село, вернулся после того, как закончилась война. Бабки шептались, что Третьяков заговорённый, потому что вернулся Виктор Сергеевич без единого ранения. Все знающие колхозницы уверяли, что служил Виктор Лаврентьевич в самой что ни на есть разведке. Но так это или нет, знали только близкие и те, кому положено по долгу службы, но о своем знании предпочитали молчать.

Многочисленные ордена и награды на кителе, который товарищ Третьяков доставал из шкафа только один раз в год на День Победы, много говорили о парторге. Но сам он о том, как воевал, где бывал, что делал, что видел, рассказывать не любил. Отказал даже директору, который настойчиво приглашал товарища Третьяков в школу на беседы со школьниками. Отказал твердо и окончательно.

Парторг считался трезвенником. Ну а как еще назвать человека, который выпивал только раз в году, в День Победы? Причем пил только дома и только после того, как закончатся все официальные торжественные мероприятия. Буйным товарищ Третьяков не был, но неуважения в адрес погибших в годы Великой Отечественной войны, даже намека на неуважения, как и сомнительных речей и фраз в адрес страны Советов не терпел ни в каком виде.

В праздничный день Виктора Лаврентьевича не беспокоила даже семья. Да и парторг старался после всех мероприятий скрыться в своем дворе и не выходить из дома. Пил он в одиночестве, практически без закуски, молча и страшно.

Но боялись товарища Третьяков не по этой причине. Скорее за непримиримый нрав, за невозможность договориться даже в мелочах за строгое следование букве закона и линии партии. И за страшные истории о том, кого, как и за что посадил товарищ Третьяков в тяжёлые послевоенные годы. Сам Виктор Лаврентьевич равнодушно относился как к сплетням о себе, так и тому, что думают и говорят о днём односельчане.

— Товарищи! — спокойным тоном продолжил парторг. — Уверен, повестка дня не стоит подобных обсуждений. Помощь соседнему колхозу — дело нужно, дело важное. Архиважное, — негромко, но очень отчётливо проговорил Виктор Сергеевич. — Семен Семеновчи, предлагаю вынести вопрос на голосование, — товарищ парторг раздвинул губы в улыбке.

Стеклышки его круглых очков блеснули, заставив вздрогнуть даже самых смелых. Собрание затаило дыхание, а затем резко и одобрительно загудело, выражая сильнейшее желание срочно проголосовать и отправиться по своим домашним делам.

— Товарищи! Спокойно, товарищи! — подал голос председатель Лиходед.

Горячего желания помочь соседу у колхозников так и не появилось. Все прекрасно понимали: помощь колхозу обернётся тем, что свой урожай придётся убирать в три, а то и в четыре смены, чтобы успеть до непогоды. Выбор без выбора привычное дело.

— Ну что, товарищи, голосуем? — окинув взглядом собрание, уточнил товарищ председатель.

— Да голосуем, чего уж там, — высказалась за всех баба Дуня, колхозники зашумели веселее и одобрительнее.

— Тогда голосуем, — повторил товарищ Лиходеде. — Кто за то, чтобы выделить звено в помощь колхозу «Слава Октябрю», поднимите руки! — озвучил Семён Семёнович.

Через секунду лес рук взметнулся над головами.

— Что скажете, Виктор Лаврентьевич, кажется, единогласно? — вежливо поинтересовался у парторга председатель.

— Категорически с вами согласен, Семён Семёнович, — не менее вежливо ответил товарищ Третьяков.

Между этими двумя не было какого-то какой-то взаимной нелюбви или ссоры, но, тем не менее, парторг относился к Семён Семеновичу прохладно, даже равнодушно, хотя и хвалил Лиходеда как хорошего хозяйственника, поддерживал все общественные начинания. Что скрывалось за этим равнодушием, никто не догадывался. Но председатель на всякий случай держался с парторгом настороже и предельно вежливо.

Сам Семён Семёнович подозревал, что Виктор Лаврентьевич собирает на него личное досье. Каждый раз, когда ему приходилось плотно общаться с парторгом, Лиходед буквально потом обливался, стараясь понять, что скрывают глаза, спрятанные за блестящими стёклами очков.

— Светлана Анатольевна, вы подсчитали? — спустя минуту уточнил председатель у секретаря управления колхоза.

— Единогласно, Семен Семенович, — откликнулась девушка.

Собственно, подсчитывать голоса не было никакого смысла, никто не захотел выделяться из толпы.

— На этом считаю собрание законченным. Спасибо, товарищи, за сознательность, — поблагодарил председатель, поднимаясь со своего места.

— А нам-то помощь будет? — баба Дуня не отступала.

— Будет, Евдокия, будет. Школьников в помощь пригоню, довольно тебе?

— И-и-и-эх! — махнула рукой баба Дуня и заковыляла к выходу, неожиданно пропев удивительно молодым звонким голосом:

'Хорошо тебе, калина, —

У тебя широкий лист.

Хорошо тебе, подруга, —

Тебя любит тракторист'.