Удаленная любовь

– Как по мне, Ксавьера, это простой и недвусмысленный вопрос. К тебе.

– От кого и о чем?

– Ты мне скажи сначала: было ли продолжение? Или капустой-морковкой-мышкой дело кончилось?

– Нет, продолжение имелось. – Она совсем зажеманилась. – Вчера утром я увидела: рядом с елью в снег воткнут прямой, длинный и ровный деревянный сучок. А подле него лежит плоский округлый камень, похожий на цифру «ноль». И все. Как ты думаешь, что все это значит?

Конечно, я должен был набить себе цену. Сказать что-нибудь вроде, как древний самый знаменитый человеческий частный сыщик: «Здесь мне размышлений на три трубки». Однако я начал рассказ совсем о другом:

– Ты же знаешь, Ксавьера, что в лесу тоже живут разумные существа. И животные, и птички, и рыбки. Их там много.

– Знаю, конечно, Фелис.

– Ты знаешь и о том, откуда они там взялись: одни убегают от города; они антиурбанисты и не желают жить в тисках цивилизации. Другие дауншифтеры, у них в городах, рядом с людьми не задалась карьера. Третьи просто хотят дать волю своим первобытным инстинктам. У четвертых имплант работает не столь четко, как у нас с тобой, и они боятся, что со временем отстанут по жизни, окажутся где-нибудь в богадельне, поэтому тоже сбегают в Лес.

– Я об этом слышала, хотя не знаю, какой масштаб у явления.

– Какая разница, каков масштаб. Главное, что оно есть… И вот теперь, как мне кажется, кто-то из обитателей Леса влюбился в тебя.

Если бы кошечки могли краснеть, она, наверное, сгорела бы от стыда. Бедная Ксавьера вся жеманно перекосилась:

– Я честная кошка! Двенадцать лет верой и правдой провела в законном браке! И мой Тимофей, между прочим, был медалистом!

– Но ведь сердцу-то не прикажешь. Вдруг кто-то из Леса влюбился и начал ухаживать? А что? Ты кошечка видная, к тому же вдова. Ничто, никакие правила не в состоянии тебе помешать снова выйти замуж.

– Замуж… – прошептала она. – За лесного обитателя… Да как я могу…

– А почему бы нет? Как говорилось в старой человечьей песенке, «любви все возрасты покорны». И, добавлю от себя, покорны все виды, все животные.

– Но почему ты, Фелис, так решил? – проговорила она. – Как понял?

– Все, что с тобой происходило и о чем ты мне поведала, к тому и шло, по нарастающей. Шиповник, красный и яркий, издревле считался плодом страсти. То же самое и с остролистом. Потом тебе последовал прямой намек. Морковь, капуста – это означало: а как ты отнесешься к союзу с травоядным. К примеру, зайцем или кроликом?

– Зайцем?! – Ксавьера чуть не потеряла дар речи. – Кроликом!

– Да, да! Тебя впрямую об этом спросили, когда объединили капусту, морковь и мышь! А чем плох кролик? Или заяц? Такой же пушистый, как я или ты, – и, говорят, они совершенно неутомимы в постели!

– Но ведь они другого вида!

– Ты разве не знаешь, что декларация равенства разрешает межвидовые браки? Вон, человеческие женщины даже за дельфинов выходят.

– Ах, Фелис! Ты рассказываешь совершенно невообразимые вещи!

– Перестань, Ксавьера! Не будь ханжой… В конце концов, что означает последняя инсталляция? Сучок и округлый камень?

– Что?

– Тебя впрямую спрашивают, как в двоичной азбуке: единица или ноль, сучок или камень, да или нет, пойдешь ты за него или…

– Но я его даже не знаю!

– Вот и скажи ему, что хочешь устроить смотрины!

Чуть позже вечером, сразу же после моего ухода, Ксавьера водрузила на макушку своей елочки у дома золотистую пику.

И я так понял, глядя из своего домика, что это как бы означало «да».

А на следующий вечер был Сочельник.

И в подступающей синеватой мерещи на нашу улицу из Леса вдруг прилетела огромная стая птиц: снегири, синицы, сороки, дятлы, свиристели, клесты. Практически все, кто не улетает зимой в теплые края и остается зимовать в наших широтах.

В какой-то момент они в воздухе построились в затылки друг другу, а потом стали с равными промежутками нарезать круги вокруг той самой Ксавьериной елки против ее дома. Зрелище было впечатляющее!

Многие жители нашей улицы высыпали на тротуары и стали смотреть на представление. Птичкам, отнюдь не механическим, слегка претило столь близкое соседство с котами – кто знает, вдруг мы не сдержимся и дадим волю своим инстинктам, – однако они терпели и продолжали плясать в воздухе вокруг елки.

Сама виновница торжества, Ксавьера, смущаясь и жеманясь, вышла на крыльцо своего домика и тоже начала любоваться происходящим.

Потом птицы поднялись чуть выше и стали наворачивать круги над самой макушкой ели.

И тут, откуда ни возьмись, вдруг появились зайцы: штук семь или девять. Они взялись за лапы, образовали хоровод и принялись водить его вокруг рождественского древа.

Многие зрители и сама Ксавьера захлопали в лапки.

И, наконец, явился, как видно, самый главный претендент и герой-любовник: заяц-русак – огромный, мощный, белый, с черной подпалиной. Непонятно, где он достал музыкальный инструмент, только в руках у него оказалась гитара. И он запел хрипловатым, низким, сексуальным голосом:

Dashing through the snow In a one-horse open sleigh, Over the fields we go, Laughing all the way! [12]

Кролики танцевали вокруг елки в одну сторону, птицы носились – в другую.

Жители деревни, стоя на заснеженных тротуарах, улыбались, махали лапами и аплодировали.

Ксавьера была смущена и впечатлена.

Потом главный кролик закончил петь, подошел к ней и, преклонив колено, протянул ей золотой перстень. Бог его знает, где он нашел его в своем лесу. Но факт тот, что Ксавьера его с благодарностью приняла.

12

«Взрывая снег, в санях, запряженных одной лошадкой, мы несемся сквозь поля, беспрерывно хохоча!» (англ.) – из рождественской песни Jingle Bells.

Первое независимое Рождество

Сало Алена приготовила с вечера. Надо птиц полезной омегой-6 подкормить, а то в такую холодину семечками сыт не будешь.

Синички суетились у подъезда – чирикали, ждали свою кормилицу. Алена натянула теплые штаны (коленки беречь надо), накинула старый дочкин пуховик и вышла в студеный воздух.

Крещенские морозы нагрянули досрочно, до Рождества. Воздух дрожал ледяным маревом, дворник Фарух обрядился в тулуп и балаклаву. Недоброжелатели из подъезда ворчали, что Аленины питомцы разносят птичий грипп и загадили весь козырек, но Фарух против кормушек не возражал. Сейчас тоже – отставил лопату, помог развесить на деревьях в палисаднике кусочки сала на нитках. Синицы с восторгом облепили угощение. Дворник улыбнулся:

– Жаль, мне свинину нельзя.

– Держи тогда карамельки. – Алена протянула полную горсть.

Дешевые, но очень вкусные, в ближайшем магазине набрала на распродаже.

Пробовала малышей во дворе угощать, но мамаши одергивали:

– Не надо наших детей дешевой химией травить.

А Фарух просиял:

– Спасибо тебе, Алена Андреевна.

Она всегда старалась сделать приятное – и людям, и птицам. Жаль, радовать особо некого. Муж давно умер, дочка далеко, родственников нет.