Удержать 13-го

«Ты в порядке, — продолжил я мысленное заклинание, пережевывая бекон, — ты поправишься, вернешься на поле, и все будет хорошо».

«А с ней не будет, — прошипел тихий голос в голове, — и ты знаешь почему».

Яростно вгрызаясь в другой кусок бекона, я продолжал прокручивать в памяти каждый миг, проведенный с Шаннон Линч с того дня, когда я сбил ее с ног мячом, и до того момента, когда выгнал из этой комнаты.

Я считал, что это психологическая адаптация. Я избегал мыслей о грядущем лечении и перспективе пролететь с U20⁴. Я не мог сейчас думать о регби. Если бы я стал об этом думать, то, скорее всего, слетел бы с катушек, потому я сосредоточился на Шаннон Линч как одержимый, вспоминая мелкие, крошечные, незначительные подробности, пока чуть не взорвался.

Что-то не так.

Что-то не так, и ты это знаешь.

Включи свои долбаные мозги и думай!

Бросив вилку и нож, я отпихнул поднос и снова потянулся к телефону. Опять набрал номер Джоуи, сжал телефон и стал молиться об ответе. Тревога грызла меня изнутри, так что я уже не мог думать ни о чем другом. Когда меня снова приветствовал автоответчик, я потерял терпение.

— Слушай, козлина, я знаю, что ты получаешь мои сообщения, мог бы ответить на сраный звонок или послать сообщение. Я не отстану, пока не поговорю с ней. Ты меня слышишь? Я ни черта не отстану...

— С добрым утром, милый, — прощебетала мама, входя в палату и прерывая односторонний разговор с голосовой почтой Джоуи Линча. — Как сегодня твой пенис?

Дай мне сил...

— Позвони мне, — пробормотал я и уставился на маму.

— Я тебе цветов принесла, — продолжила она, не ожидая ответа и кладя на столик букет хрен знает чего. — Ты был такой расстроенный. — Она улыбнулась, похлопав по кровати, и стала поправлять простыни. — Подумала, цветы тебя немного взбодрят.

— Как мой пенис? — Вцепившись в простыни, я подтянул их повыше к груди, неуверенный в том, что она не откинет их в сторону, чтобы самой все проверить. — Ты думаешь, нормально задавать сыну такой вопрос?

Мама пожала плечами:

— Может, ты хочешь, чтобы я называла его «твой малыш», милый?

Боже праведный!

— Ну, мам, мне ведь не шесть лет, так что нет, не хочу, — выпалил я, подозрительно наблюдая за ней, пока она хлопотала возле кровати. — Все в порядке.

Мама поджала губы:

— Ты уверен...

— Уверен! — рявкнул я, отталкивая ее руку, когда она, как я и предвидел, попыталась убрать простыню. — Боже мой, мама, мы ведь уже говорили об этом! Тебе пора начать уважать мое личное пространство!

Фыркнув, мама присела на край кровати и погладила меня по щеке.

— Но ты можешь хотя бы отцу показать? — Она посмотрела на меня с состраданием. — Я так беспокоюсь...

— Не о чем беспокоиться, — проворчал я. — Он в порядке. Я в порядке. Мы оба офигенно в порядке, мам. Я в больнице, ты в курсе?

— Да, но...

— Поверь мне, я в порядке. — Я поднял вверх большой палец. — Все отлично, мам!

Мама тяжело вздохнула:

— Если честно, я не знаю, можно ли вообще верить хоть одному твоему слову. — Она прикусила губу и смерила меня наводящим ужас взглядом страдающей матери — тем самым, который всегда глубоко меня ранил и, собственно, был предназначен для того, чтобы сын почувствовал себя куском дерьма.

— Ты правда меня огорчаешь, Джонни.

Господи, ну давай, поворачивай нож, почему же нет...

— Я понимаю, мам, Исусе. — Я действительно понимал. — Я очень виноват. — Зная, что она не отстанет, пока не уступлю, я поднажал: — Если тебе от этого станет лучше, я покажу папе, когда он заглянет.

Мама улыбнулась, успокоившись, а я откинулся на подушки, благодарный за то, что увернулся хотя бы от этой пули.

— Врачи приходили утром?

— Да, первым делом явились, — кивнул я.

Она выжидательно посмотрела на меня.

— И?..

— Утром меня выпишут.

— Так скоро?

Я закатил глаза:

— Прошло уже три дня, и операция была не на сердце!

— Да, знаю, но... — В ее взгляде снова мелькнула озабоченность. — Думаю, тебе лучше побыть здесь еще несколько дней, милый. Отдых принесет тебе много пользы. — Она наклонилась ко мне и погладила по щеке. — Ты уже выглядишь намного более отдохнувшим. Представь, что будет еще через несколько дней?

— Все будет хорошо, — заявил я, чувствуя себя отстойно из-за того, что взваливаю на ее плечи лишнее волнение. — Я же знаю правила.

— А ты будешь их соблюдать? — негромко произнесла она.

— Постараюсь не облажаться, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Правда, мам. Буду лежать в кровати. Буду восстанавливаться. Но потом вернусь на поле.

Ее лицо вытянулось.

Я собрался с духом, зная, что не должен сдаваться перед этим щенячьим взглядом.

— Не думаю, что тебе следует снова играть, Джонни.

— Я буду играть, мам, — тихо ответил я.

— Нет.

— Да, мама.

— Джонни, пожалуйста...

— Я в игре.

— Мне не выдержать мысли, что ты снова получишь травму.

— Мам, но это то, чем я хочу заниматься, — объяснил я, стараясь говорить как можно мягче. — Я понимаю, это не то, что ты выбрала бы для меня, но я это сам для себя выбрал, так? Я в порядке, мам. Я лучше чем в порядке. Я именно так намерен распорядиться своей жизнью. Я не могу бросить игру просто потому, что ты боишься травм. — Я пожал плечами. — Такое случается даже тогда, когда ты переходишь улицу.

— Но ты не улицу переходил, — возразила мама. — Все те больничные койки, где ты лежал, — а их было больше, чем я могу сосчитать на пальцах двух рук, — это непосредственный результат игры в регби. — Она покачала головой. — Я не понимаю, почему ты так адски одержим тем, чтобы причинять себе боль.

— Тебе и не нужно понимать, — ответил я, осознавая, что бессмысленно объяснять ей что-либо, когда она так упрямо стремится отговорить меня от игры. — Ты просто должна меня поддерживать.

— Почему бы тебе не заняться гольфом? — всхлипнула мама, закрыв лицо ладонями. — Ты же хорошо играешь в гольф, милый. Или плавание, или теннис?

Я потянулся к ней и погладил по плечу.

— Потому что я регбист.

— Ох, Джонни...

— Просто поддержи меня, мам, — резковато сказал я. Выпрямившись сидя на кровати, я привлек ее к себе и неловко обнял. — Обещаю, ты будешь мной гордиться.