Угловые

Пришлось зажигать лампу Марь. Пользуясь теперь нкоторымъ кредитомъ въ лавочк, вслдствіе произведенной уплаты стараго долга дровами, она сходила въ лавку за керосиномъ и бумагой для прошенія о сапогахъ на Васютку, зажгла маленькую жестяную лампочку, и Михайло принялся писать ей прошеніе. Михайло сердился и выговаривалъ безмстной кухарк:

— Ладно, Аанасьевна… Ты это попомни… Не хочешь по товарищецки жить съ сосдями, и мы тебя тоже припечемъ насчетъ лампы… Сегодня ужъ, какъ ни считай, твоя очередь зажигать огонь, а ты упрямишься. Мы три дня подъ-рядъ васъ освщаемъ лампой.

— Ну, на что мн лампа, коли я сегодня вся раскисла? Самъ посуди, — откликнулась старуха Аанасьевна.

— А на что намъ была вчера лампа, но мы жгли-же, — сказала ей Марья. — А ты подсла и иглой что-то ковыряла. И хоть не было-бы у тебя денегъ, а то сама-же хвасталась, что съ послдняго мста восемнадцать рублей прикопила.

— Ну, да… Восемнадцать прикопила, а полтора мсяца на поко безъ мста живу. Много-ли осталось-то? Разочти.

— Чего разсчитывать! Теб харчъ ничего не стоитъ. Ты каждый день по знакомымъ кухаркамъ шь.

— Толкуй! Чужіе-то куски въ чужомъ брюх легко считать!

При писаніи прошенія опять позвали на совтъ Матрену Охлябину, какъ великую искусницу получать отъ благодтелей и благотворительныхъ обществъ разныя блага земныя. Матрен это нсколько польстило, и она скромно отвчала:

— Да что я вамъ посовтую, коли я женщина безграмотная. Вдь вотъ оттого-то и надо, чтобы эти прошенія настоящій писарь писалъ. Ужъ тотъ человкъ понимающій и отлично знаетъ, что и какъ, и гд какое жалостное слово надо припустить.

На это Марья отвчала:

— Зачмъ-же писарю деньги платить, коли у меня есть свой собственный грамотный.

— А затмъ, чтобы въ точку настоящую попасть, чтобъ жалостне выходило. Твой хоть и грамотный человкъ, а этой точки не знаетъ, а тотъ знаетъ чудесно, — стояла на своемъ Охлябиха.

— Настрочимъ какъ-нибудь, — подмигнулъ Михайло. — А пятіалтынный, что писарю дать, на вино останется. Тебя-же угостимъ.

Охлябиха удовлетворилась послднимъ предположеніемъ и повствовала такъ:

— У меня пишутъ всегда такимъ манеромъ: будучи обременена многочисленнымъ семействомъ и имя на рукахъ четырехъ малолтнихъ дтей, не имя родныхъ и не получая ни откуда помощи… Вотъ какъ у меня всегда пишется. Но вдь у тебя какое-же многочисленное семейство? Всего только одинъ сынишка Васька.

— Ну, это ты брось. Вдь и у тебя теперь только двое ребятъ на рукахъ. А двое въ пріютахъ, — замтила ей Марья.

— Правильно. Но вдь они хоть и въ пріют, а все-таки мои. И при проврк — мои дти, а не выдуманныя.

— Ну, ладно. Мы напишемъ такъ: страдая ревматизмомъ рукъ и ногъ, и такъ какъ я изъ-за этого не могу работать, а имю малолтняго сына, то и припадаю къ стопамъ… — сказалъ Михайло и принялся строчить.

— Постой… — остановила его Охлябиха. — Зачмъ работать? Пиши жалостне: снискивать себ пропитаніе трудами рукъ своихъ.

— Молодецъ баба! Снискивать себ пропитаніе трудами рукъ своихъ, — похвалилъ ее Михайло.

Охлябиха продолжала:

— Вотъ если-бы ты была замужняя, то самое лучшее дло написать, что мужъ, молъ, пьяница. Какъ мужъ пьяница — сейчасъ помощь. Это любятъ.

— Какая лафа-то! — подмигнулъ Михайло. — Да посл этого каждому мужу нужно быть пьяницей.

— Да, да… Какъ только мужъ пьяница — сейчасъ всякія благости со всхъ сторонъ и посыпятся. И чмъ горше пьяница, тмъ лучше.

— Каждому отцу даже и не пьющему, стало-быть, запивать слдуетъ, — пробормоталъ съ кровати хриплымъ голосомъ слесарь и засмялся.

— Смйся, смйся, а на дл-то оно всегда такъ выходитъ, потому жалость… Я ужъ опытная, по сосдкамъ видла, что это такъ… — сказала опять Охлябиха. — Какъ мужъ пьяница, такъ все и есть дтямъ. Самое первое это дло. Ну, и вдова хорошо, если много дтей… — прибавила она.

— Я Марью вдовой написалъ, — сообщилъ Михайло, строча прошеніе. — Отъ вдовы, крестьянки Маріи Потаповой.

— Конечно-же отъ вдовы пиши, — подхватила Охлябиха. — Такъ лучше… А кто тутъ разберетъ? Никто. Вдь она сапоги проситъ сынишк. Вотъ ежели-бы опредлить въ пріютъ или въ ученье, такъ тамъ сейчасъ метрическое свидтельство потребуется. Изъ метрическаго свидтельства сейчасъ и видно, что не вдова мать, а тутъ вдь на сапоги никакого свидтельства. Марья Потапова проситъ сапоги для сына…

— Я Марья Потаповна Кренделькова, — заявила Марья. — Прибавь.

— Фу, ты, какая фамилія-то вкусная, а я и не зналъ! — воскликнулъ Михайло. — Да неужто Кренделькова? — спросилъ онъ.

— Кренделькова. Гд-жъ теб знать-то? Паспорта моего ты въ рукахъ не держалъ. Да вотъ что, Михайло, коли началъ писать про сапоги, то пиши и про пальто. Мальчикъ, молъ, разуть и раздтъ.

— Нельзя въ одно общество про пальто и сапоги, — остановила Охлябиха. — Можетъ не выйти. А вы пишите, про пальто въ другое общество, второе прошеніе. Вдь два общества есть для пособія.

— Два? Это ловко. У тебя, Матрена Ивановна, и второго общества есть адресъ и писулечка, какъ писать? — спросилъ Михайло.

— А то какъ-же. У Матрены, да чтобы не было! Таковская Матрена! Я, милый человкъ, передъ большими праздниками въ двадцать мстъ прошенія подаю. Я запасливая. Ну, изъ пяти, шести мстъ ничего не выйдетъ, а изъ остальныхъ-то все что-нибудь да очистится. По малости, иногда, конечно, а вдь курочка по зернышку клюетъ да сыта бываетъ. Такъ и я. Тамъ рубликъ, тутъ рубликъ, а оно и наберется. Я обо всемъ прошу, на всякіе манеры. Сапоги, такъ сапоги, пальто, такъ пальто, наводненіе придетъ — на наводненіе, пожаръ по сосдству — на пожаръ. Такъ, молъ, и такъ, хотя въ дом нашемъ и ничего не погорло — мы выносились и раскрали у насъ наше добро. Теперь есть такое общество, что можно даже просить, чтобы выкупили твои заложенныя вещи. И выкупаютъ. Заложена у меня моя кофточка и Дашкины сапоги — вотъ, на будущей недл, передъ праздниками буду просить, чтобы вещи выкупили.

Михайло кончилъ писаніе прошенія и отеръ перо о голову.

— Думаю, что ладно будетъ, госпожа Кренделькова, — сказалъ онъ, — Написалъ я, что ты болзненная вдова, страдаешь ревматизмомъ рукъ и ногъ и грудной болзнью.

— Да вдь у меня и въ самомъ дл ломота въ рук и ног.. Изъ-за чего-же я по стиркамъ-то рдко хожу? Прямо изъ-за этого, — отвчала Марья, взяла написанное прошеніе и стала его сушить на ламп.

VI

О написанномъ для Марьи Михайлой прошеніи сейчасъ-же разнеслось по всей квартир. Жилицы изъ другихъ двухъ комнатъ тоже сбирались подавать въ разныя общества предпраздничныя прошенія и ждали только писаря, который на-дняхъ общался зайти въ квартиру. Но писарь когда еще придетъ, а тутъ вотъ подъ бокомъ былъ свой грамотей — и вотъ жилицы изъ другихъ двухъ комнатъ одна за другой стали приходить къ Михайл съ просьбой о написаніи прошеній въ мстное попечительство о предпраздничномъ вспомоществованіи, надясь, что Михаила напишетъ имъ, по сосдски, только изъ-за угощенія, которое он ему преподнесутъ сообща. Это были дв старухи лтъ подъ семьдесятъ, ожидающія вакансіи въ богадльн, живущія на подачки разныхъ благодтелей, одинокія и когда-то служившія прислугой. Кром ихъ, пришла молодая женщина, вдова какого-то фабричнаго, мать двоихъ дтей, работающая поденно гд случится, но часто не могущая отлучиться на работу изъ-за больныхъ дтей — женщина дйствительно очень нуждающаяся не по своей вин,