Угол покоя
Шрифт:
– Никто. Все оказались чересчур вежливыми.
– Глупость несусветная. Как и мой сон, потому что, ты знаешь, я нашла нам дом, и в нем не одна лишняя спальня, а целых пять, больших, симпатичных. И внутренний двор там есть, и конюшня на шесть лошадей… – Она осеклась, глядя на его лицо. – Что не так? Рудник оказался бедный?
Грубоватая шутка, которой он ознаменовал свой приход, ничего не значила. Теперь Сюзан увидела, что он устал, раздосадован и в ворчливом настроении. Он передернул плечами, словно прогоняя назойливое насекомое.
– Может быть, он и ничего, но,
Несколько мгновений она молчала, словно ее надежды сковало морозом. Почти безразличным тоном промолвила:
– Значит, ты подашь отрицательный отчет.
– Не вижу, как его можно сделать положительным.
То, что секунды назад она восприняла тихо, сейчас ударило ее, как пощечина. Не сама новость, а подтверждение – вот от чего у нее ослабли коленки и натянулись мышцы вокруг рта. Она смотрела на него расширенными глазами, которые вдруг ослепли, залитые влагой, и не могла выдохнуть застрявший в горле глоток воздуха.
– О… черт! – воскликнула она и зарылась лицом ему в грудь.
Он засмеялся. Она ощутила колыхание смеха в его груди, и оно еще больше ее разъярило.
– Что я слышу? – спросил он с бесчувственной игривостью. – Чертыхаешься? Ты?
Она отстранилась, откинулась на его согнутую руку, попробовала вытереть глаза кулаками.
– Да, и что? Я так чувствую! Можешь считать меня базарной торговкой.
– Сю, прости меня. Я понятия не имел, что ты так сильно этого хочешь.
– По-моему, я никогда… душа моя… ничего не хотела… сильнее!
Он нахмурил брови, тщетно пытаясь прочесть ее лицо, словно оно было написано на санскрите.
– Ты меня поражаешь. Почему?
– Почему? Потому! По миллиону причин. Мне тут так хорошо работается. Тут так красиво. Мы бы все могли быть вместе в приятном доме. Ты бы шанс получил показать, на что способен.
– Да, по-своему это могло быть неплохо, – сказал он. – Но послушай, тут не такой рай, как тебе кажется. Если немного копнуть…
Она издала возмущенный звук, не желая слушать, что зелен виноград, и оторвалась от него, села в ярости на кровать.
– Симпсон с тобой согласен?
– Более или менее. Он чуть оптимистичнее настроен. Может быть, даже посоветует тем, кто его послал, воспользоваться шансом и перекупить опцион задешево, если получится. Он знает, что прежнюю богатую жилу они не нашли, но отчасти склоняется к мысли, что можно начать с той, какая есть, и рассчитывать выйти на старую позже.
– Чем ты и сам занимался на “Аделаиде”.
– Более или менее.
– Если там ты это делал, то почему не рекомендовать то же самое здесь?
– Синдикат не для того меня сюда послал, чтобы я преподнес ему новую “Аделаиду”.
– Но ведь мистер Симпсон не прочь! Как раз на это его начальники и надеялись, да? На то, что его оценка будет выше твоей и они смогут купить задешево?
– Я не знаю, не прочь он или нет, это только мои догадки. – Он нахмурился, и какая-то медленная вредность вошла в его лицо. – Что ты предлагаешь? Чтобы я подсластил отчет? Нарисовал привлекательную картину? Сказал им то, что они хотят услышать?
Они смотрели друг на друга почти
зло, но потом она встала и притронулась к его руке.– Я знаю, душа моя, что ты этого не можешь. Но если мистер Симпсон напишет благоприятный отчет, то его начальники захотят купить, да?
– Смотря сколько синдикат запросит за опцион.
– И если они купят рудник, то, может быть, попросят тебя им управлять?
Сумрачный, неподатливый, понимающий, к чему она клонит, он хмыкнул.
– После моего не очень лестного заключения о нем?
– Но зачем вообще знакомить их с твоим отчетом? Ты ведь не им должен его подать. Зачем начальникам мистера Симпсона знать, какого ты мнения?
– Будут знать, мы с Симпсоном это обсуждали.
– Ты просто… выложил ему все как есть?
Он смотрел на нее, чуть отвернув голову. Почти рассеянно расстегнул ремень, отягченный револьвером и ножом, и бросил на кровать. Его глаза упирались в ее глаза, как будто он сосредоточенно гнул что-то взглядом.
– Да, я просто выложил все как есть. Я просто здоровенный несмышленый детина, слишком честный себе в ущерб. У меня не хватает мозгов, чтобы играть со взрослыми в покер. Я не знаю, когда надо с выгодой для себя держать язык за зубами.
– Оливер, я не хотела…
Он наклонился, стал отстегивать шпоры. Одна за другой они упали на кровать подле ремня с револьвером. Он начал стаскивать через голову рубашку из оленьей кожи, распространяя еще более крепкий дух пота и пыли, и, когда из-под нее показалось его лицо и взъерошенная голова, он не глядел на Сюзан. Она ощущала как встряску это замкнувшееся, упрямое выражение его лица. Она сдавленно спросила:
– Не странно ли будет выглядеть, что инженер от синдиката подает отрицательный отчет, а инженер от людей со стороны отзывается более благоприятно?
Голубые и холодные, его глаза коснулись ее глаз и безразлично ушли в сторону. Она почувствовала, что почему-то он винит в этом ее. И будет отказываться об этом говорить, уйдет в одеревенелое молчание.
– Ага, верно, – сказал он. – Я думаю, Ферду это может показаться странноватым.
– И мы можем быть уверены, что по крайней мере он ничего тебе больше в Мексике не предложит.
– Я думаю, ты правильно все понимаешь.
Он сел на кровать, вытащил из-под нее подставку для снятия сапог, вставил пятку, потянул. Сапог снялся. Он пошевелил пальцами в носках. Всё в нем, от сумрачного лица до животного запаха, отвращало ее. Он поднял взгляд из-под бровей, рассеянно ища подставку другой пяткой.
– И я тебе больше скажу. Если “Аделаида” когда-нибудь разберется с “Аргентиной” и “Горным вождем” и опять станет работающим рудником, я и там вряд ли буду управляющим.
Несколько секунд она усваивала услышанное.
– Ты хочешь сказать, что мы не только тут не сможем остаться, но и в Ледвилле нас не будут ждать.
– Предполагаю, что так.
– И куда же мы теперь?
– Не знаю, дорогая моя.
Он ослабил узел шейного платка. Затем сосредоточился на втором сапоге, стащил его с ноги. Сюзан босиком стала тихо обходить комнату. Кончиками пальцев коснулась прохладного резного изножья кровати, тисненой кожи сундука, заостренных планок жалюзи, холодной облицовки камина.