Уходи под раскрашенным небом

Потому я решил обратиться к вам. За материалом, конечно же, а не за услугой эвтаназии. Я хочу написать о вас книгу. Пока еще идея слишком обобщенная. Наверное, о том, каково это, каждый день общаться с несчастными сумасшедшими, работать с болью, смертью, прощанием, как вы выживаете в таких условиях, и что принудило вас работать именно там?

Я абсолютно открыт к вашим предложениям касательно формата и идей. Будет то роман или вы позволите мне написать биографическую книгу… История о вас или же истории ваших пациентов. Понимаю, они могут быть конфиденциальными, но все-таки всегда можно обобщить, поменять декорации и имена…

В общем, писатель готов написать о вас абсолютно безвозмездно!

Как-то напыщенно получилось, а я вовсе не такой. Я искренне надеюсь, что вы сможете поделиться со мной чем-то интересным. Своего рода терапия для вас: рассказать о том, что накопилось.

Я вот ходил несколько раз к психологу, не поверите, отличный оказался специалист. И вообще очень интересный формат. Можно говорить и говорить. Правда, за это платить деньги нужно. Но зато ты точно знаешь, что можешь рассказать все, и тебе ничего за это не будет! Я как-то даже выругался на него матом, и ничего, сидит, улыбается! Проанализировал сексуальный подтекст моих матерных высказываний.

Правда потом мы вышли на тему мамы, и, кажется, он удивился некоторым моментам моего воспитания. Но об этом как-нибудь в следующий раз. Я надеюсь, что мы с вами еще спишемся, не правда ли?

С приветом с вашей Родины,

Михаил Петричкин

. . .

From: Colin Thompson colin-believeinscience@…

To: Elisabeth Shneider elizabethshneider@…

Уважаемая Элизабет!

Я рад, что мне ответил конкретный человек, ведь шансы на адекватный диалог с живым объектом намного выше, чем с бюрократической машиной, в которую, как я полагаю, постепенно превращается и ваша прекрасная по благородности целей организация.

Пожалуйста, обращайтесь ко мне просто Колин. Я стар для формальностей. Надеюсь, ваши юристы не слишком затянут процесс подготовки, иначе они рискуют остаться без клиента.

Шучу! Как и писал ранее, полагаю, в небесной канцелярии обо мне забыли, и, если не вмешаться, то могут и не вспомнить еще с десяток лет.

К вашему главному вопросу… Знаете, про душу это я загнул, конечно. Я ученый. Сами понимаете: какая душа или Бог? Почти девяносто лет своей жизни я работаю со смертельными вирусами. В погоне за ними, где только ни бывал. Нигерия, Уганда, Сомали, вся Индия… Вот ведь забавно, вирусы ни разу меня не попытались убить, хотя шансов бывало немало, особенно когда начинаешь исследовать биоматериал на кантагиозность, работаешь с каким-то новым штаммом, и еще неизвестны пути заражения.

Это удивительные создания, вы их можете увидеть только через профессиональный микроскоп – многие из них поистине красивы. Вирус Ласса, например: как игрушечные морские мины с рогульками, только зеленого цвета. А Денге, вообще чудо: будто теннисные, бархатистые мячики, сотканные из геометрических звездочек и овалов синего, бардового, зеленого цветов. Но такие крошки способны уложить взрослого мужчину на лопатки всего за пару суток, приковать его к постели, как немощного старика, заставить страдать, покрыть тело кровоточащими язвами…

При этом я всю жизнь искал способы, как их убить, победить, уничтожить, чтобы сохранить людям жизни, много жизней. Нет, мы не хирурги, к нам со слезами не бросаются родственники умирающего, никто не благодарит нас каждый год, отмечая годовщину своего второго рождения. И в современных статьях всемирной сети о нас пишут так безлико «австралийские ученые нашли лекарство от…»… За этим стоят сотни, тысячи человек только нашего материка. За каждым из них – годы непрекращающейся работы: учеба, степень, исследования, лаборатории, статьи, конгрессы, книги. А для общества мы просто некая группа трудяг, копошащихся в закрытых лабораториях.

И все же, мы делали уникальную работу. О ней даже не всегда и слышат, пока не столкнутся с одним из наших исследуемых: Африканский трипаносомоз (сонная болезнь), Марбург, Денге… Вот тогда-то в научных журналах, а иногда даже в репортажах дотошных корреспондентов и всплывают одно за другим наши имена, наши исследования, наши смыслы жизни.

К счастью, большинство людей знает о нашей работе крайне мало, и, как ни странно, это происходит как раз потому, что работаем мы хорошо, уж не сочтите за нескромность.

Так вот, простите мне мою старческую любовь к воспоминаниям и отвлечениям. Я своей работой всё же спас немало жизней, отдал свой долг семье, университету, своим учителям, своей стране и ее налогоплательщикам. Теперь же мне бы хотелось уйти. Как говорят в покровительствующей нам старушке Англии – «присоединиться к большинству». И это не решение от отчаяния или грусти, не одиночество и не тоска. Просто мне действительно пора.

С уважением,

Колин Томпсон

Глава 2

До обеда еще больше часа. Думается что-то плохо сегодня. Надо сосредоточиться на письме. На каком из них? Ответ Колину пока что кажется неподъемным. Он явно хочет поскорее все закончить. Что может она предложить? Лишь череду вежливо размытых писем.

Значит, надо этому писателю. Как его там – Петричкин? Удивительно бессюжетная фамилия. А размер письма – на роман тянет, как из прошлого века, боится, вдруг что не доскажет.

И что прикажете ему отвечать… Петричкин хочет предысторию, жаждет знать, когда она вдруг поняла свое предназначение. Какая банальность. Как сюда попала, так и поняла. Формально почти пятнадцать лет назад, сразу после двухгодичного «круиза» на корабле-госпитале. А если брать глубже?

В день, когда ей прислали итоговый офер на эту работу, она позвонила Виолке. Слабый конечно советчик, но за неимением других – хоть что-то. Или не совета хотелось, а как будто тревожно было, что подумает единственная оставшаяся подруга о такой работе. «Что думаю? Да я б всю свою семью эвтанизировала, если б можно было! Нормальная работка, полезная. Платить-то будут или как на корабле – на добровольных началах облегчать мир?» – Виолка ответила в своем духе, чем несказанно обрадовала. Да уж, семейка у подруги на тот момент была не похожа на картинки журнальных обложек: младший на двадцать лет брат – наркоман, отец – алкоголик, мать – психопатка, с детства такие устраивала закидоны, что даже по телефону страшно было это слышать. Единственные Виолкины бабка с дедом завещали свою квартиру брату, хотя на момент их ухода он был еще мелким школьником, а Виола с трудом тянула ипотеку на однушку в Раменском. Наверное, с годами они стали еще ближе именно из-за этого негласного понимания, что жизнь вообще-то не самая легкая и радостная штука.

В общем, Виолка с работой очень поддержала. Хотя писателю это вряд ли будет понятно: сорокалетняя одинокая женщина решилась работать в сфере эвтаназии, потому что ее саркастически-завуалированно поддержала такая же сорокалетняя и такая же одинокая подруга из той страны, где само слово «эвтаназия» в рейтингах популярности поисковиков занимает место где-нибудь между «ономастика» и «кроссинговер». Объяснять Петричкину саму историю с работой нет никакого желания, да и не просто так она свалилась. Это был путь. Определенно долгий, хоть и не очень осознанный, но путь.