Украденное имя(Почему русины стали украинцами)
Шрифт:
О нежелании и российских большевиков воспринять новые термины свидетельствуют наблюдательные воспоминания „батьки“ Махно:
Там, куда меня направила барышня по особому пропуску, помещался секретарь ВЦИКа Советов… Он переспросил меня:
— Так вы, товарищ, с юга России?
— Да, я с Украины, — ответил я ему.
…Секретарь замолк на минуту, а затем принялся расспрашивать меня о настроении крестьян на „юге России“, о том, как крестьяне отнеслись к немецким армиям и отрядам Центральной Рады, каково их отношение к советской власти и т. д.
Затем он позвонил куда-то по телефону и тут же предложил мне пройтись в кабинет председателя ВЦИКа товарища Свердлова.
Мне показалось, что Свердлов глубже заинтересовался тем, что в действительности происходило на Украине за последние два-три месяца. Он сразу выпалил мне:
— Товарищ, вы с нашего бурного юга?» [897] .
Но чтобы удержаться при власти, большевики вынуждены были провозгласить т. н. «Украинскую советскую социалистическую республику», признать этноним «украинец». Главной причиной победы большевиков были объявленные ими идеалы социальной справедливости и национальной свободы, в том числе право наций бывшей Российской империи на самоопределение. Они понимали, по словам Сталина, что нельзя идти против истории. «А недавно еще говорили, что Украинская республика и украинская нации — выдумка немцев. Между тем ясно, что украинская нация существует. Нельзя идти против истории», — предостерегал тогда Сталин [898] . Однако в термин «Украина» вскоре большевики внесли московское содержание «Малороссия»,
897
Махно Н. Воспоминания. — Париж, 1936–1937.— С. 121–122.
898
Сталин И. В. Сочинения. — М.: Госполитиздат, 1947.— Т. 5.— С. 48–49.
899
Смаль-Стоцький Р. Правдиве значення совєтського терміну «Україна» // Перший Світовий Конгрес Вільних Українців. — Вінніпег; Нью-Йорк; Лондон, 1969.— С. 286.
Надо признать, что в значительной мере большевистским ассимиляторам это удалось: значительная часть украинцев утратила родной язык. Методы, которыми это было достигнуто, известны.
Один из наилучших специалистов по истории Центральной и Восточной Европы английский историк Норман Дейвис написал: «В 1932–1933 гг. в Украине и на близлежащих казацких землях сталинский режим ввел искусственно созданный голодомор как часть советской коллективизационной кампании. Все запасы продуктов были силой реквизированы, военная граница не давала возможности завезти продукты извне, и люди были обречены на смерть. Цель состояла в уничтожении украинской нации, а вместе с ней и „классового врага“. Погибло близко 7 млн людей. Мир видел не один страшный голод, во время многих из них положение еще больше ухудшала гражданская война. Однако голод, организованный как геноцидный акт государственной политики, нужно считать уникальным» [900] .
900
Дейвіс Норман. Європа: Історія. — К.: Основи, 2000.— С. 994.
В отличие от большинства историков советской школы, которые сейчас живут и работают в Украине, которые по словам Я. Грицака, «отреклись старой идеологии и перекрасились в новые цвета» [901] но не способны исследовать московскую политику геноцида относительно украинцев, молодые украинские историки каждый раз храбро поднимают эту тему. Вот, например, как они пишут:
«Голодом и „раскулачиванием“, ссылками в Сибирь уничтожена лучшая часть украинского крестьянства. Полностью ликвидировано украинское духовенство (УАПЦ). Ликвидированы все члены Центральной Рады. Все члены украинских общественных организаций и партий (в т. ч. Украинской коммунистической). Уничтожен почти весь Союз писателей (из 200, которые составляли СПУ в 1934, в 1939 осталось 36). Никто из категории, которая подлежала уничтожению, не мог выжить. Через мелкое ситечко пропущено — прослойка за прослойкой — все население. Напоследок уничтожена наилучшая, наиболее активная, образованнейшая, самая продуктивная его часть. На расплод оставили покорных „плохих овец“, которых „скрещивали“ с привезенным для осуществления советской власти в Украине агрессивным, безбожным, „матоязычным населением“. В одном только 1934-м в заморенные голодом села восточных областей Украины переселили 240 тысяч семей из России — это называлось „допереселение“.
901
Грицак Я. Нарис історії України. — К.: Генеза, 1996.— С. 5.
Так коммунисты создавали „единый советский народ“, который и до сих пор есть. Мы и в самом деле тяжело больное общество, которое сложилось из последышей украинского народа. Наше общество имеет маргинальный характер. Оно лишено национального позвоночника. Сознательные украинцы не составляют его основы. Быть украинцем до сих пор непрестижно. Потому что наибольшие собственники у нас — неукраинцы. Потому что господствующая культура и образование — неукраинская. Потому что СМИ — неукраинские. Потому что самая большая Церковь — неукраинская. Ее прихожане молятся за чужого Патриарха, чужое правительство, чужое государство и победу чужого войска (в захватнической войне в Ичкерии!). На значительных территориях Украины, в т. ч. в столице, чтобы быть украинцем (по крайней мере, последовательно говорить по-украински) — нужны незаурядные психологические усилия» [902] .
902
ПІК. — 2000.— № 4.— С. 60–61.
Для большевиков признание термина «украинец» было не чем иным, как идеологическим гримом и макияжем. В рецензии на книжку В. Пристайко и Ю. Валяльщика — «Михаил Грушевский и ГПУ-НКВД. Трагическое десятилетие: 1924–1934» — отмечается: «На людях эта власть имитировала „украинизацию“, „интернационализм“ и „поддержку национальных культур“, но между собой, в секретных документах, режим говорил своим (конечно, русским) языком и пользовался своим традиционно имперским категориальным аппаратом, в котором слово „украинец“ было абсолютным синонимом к слову „националист“ и затем „враг“» [903] .
903
М. Р. (Рецензія) // Дух і Літера. — 1997.— № 1–2.— С. 418.
С 40-х гг. XX ст. термин «Украина» большевики стали писать с обязательными ритуальными определениями «Советская Украина», «социалистическая Украина», «трудовая Украина» и т. п., «будто бы самое слово было чем-то неясным, почти опасным» [904] . И еще одно — обязательно употреблялась вассальная форма «на Украине», вместо государственной «в Украине» [905] . Употребление предлога «в» со словом «Украина» в советские времена квалифицировалось как буржуазно-националистическое, и здесь не помогали ссылки на авторитет «революционера-демократа» Т. Г. Шевченко, который писал:
904
Луцький Ю. Роздуми над словом «Україна» у народних піснях // Сучасність. — 1993.— № 8.— С. 117.
905
Рідна мова. — 1939.— Ч. 2.— С. 90.
Некоторые авторы считают, что «помехой сталинским планам „слить“ украинскую нацию с российской, оставив за украинцами лишь название и отобрав у них собственную историю, культуру, быт, а, наконец, и язык, стали международные события. Приближалась мировая война и симпатия, или хотя бы нейтралитет украинцев были необходимы» [907] .
Пусть там как, с высоты прошедших лет очевидно, что вынужденное признание Москвой терминов «Украина», «украинец» имело необратимое положительное влияние в деле соборной консолидации украинского народа.
906
Радевич-Винницький
Я. Україна: від мови до нації.— Дрогобич: Відродження, 1997.— С. 32.907
Єфіменко Г. Г. Національні аспекти у формуванні компартійно-радянського апарату // Український історичний журнал. — 2000.— № 6.— С. 65.
XXI. Магическое слово
Известный украинофоб Шульгин, скрежеща зубами, писал в белогвардейском деникинском журнале: «Хорошо известно, что большинство революций было осуществлено „магическими словами“, которых массы не понимали. Одним из таких магических слов оказалось в 1917 году название „Украина“» [908] . В 1917 году в самый раз и началась кровавая борьба за утверждение нового этнонима. «Борьба вокруг названия „Украина“ и его производных („украинец“, „украинский“, „украинство“, „украинськость“) была, да и остается, такой острой потому, что это не просто слово — это символ, в котором закодирована национальная идея и заложена мощная энергия стремления народа свободно жить на своей земле в соборном, самостоятельном государстве» [909] . Грозным и ненавистным для колонизаторов сделалось во времена Освободительной борьбы магическое слово «Украина» также на и западноукраинских землях.
908
Шульгин В. В. «Малая Русь» // Малая Русь. — К., 1918.— Вып. перв. — С. 4.
909
Радевич-Винницький Я. Україна: від мови до нації.— Дрогобич: Відродження, 1997.— С. 25.
Нет такого национального имени, которое вызвало бы против себя столько ненависти, злобы, нападок и пропаганды, как название территории и народа: «Украина», «украинцы», «украинский» [910] . И россияне, и поляки издавна старались всячески бойкотировать и ограничивать термины «Украина, украинец» [911] . В начале XX ст. польский языковед проф. Брикнер протестовал против названия «Украина», дескать, надо название «Русь» уступить, по его выражению, «москалям», а держаться названия «малороссы». Иван Франко так ему ответил: «Можем на сие ответить уважаемому историку польского языка, что в создании названий, равно как и вообще в создании новых языковых форм историческая традиция играет определенную важную, но совсем не исключительную и даже не первостепенную роль. Нация существует не для языка, а создает и неустанно видоизменяет язык согласно своим нуждам; историку, прежде чем оценить, а тем более осудить какой-либо новообразование, следовало бы войти по возможности в причины, которые вызвали его и привели к победе над прежними формами; без такого понимания он рискует сделаться не историком, а доктринером, который ради какого-то любимого и переоцененного принципа готов живую действительность вытягивать или укорачивать на прокрустовом ложе. Где речь идет о польских темах, там проф. Брикнер очень прилежно старается, чтобы не впасть в такое доктринерство; сопротивление других народностей — это ничего, можно. А не следовало бы» [912] . Голос проф. Брикнера был неодиночный. «Кое-кто еще и ныне подсовывает злобное вранье, словно то название „Украина“, „украинский“ завели десять лет назад пруссаки и Австрия» [913] . Даже и теперь есть в Польше силы, которые выступают против терминов «Украина», «украинец», называя их австрийской выдумкой, или выдумкой немецкого генерального штаба, или московской интригой [914] . Генеральной тактикой польских ассимиляторов была в самый раз война с этнонимом «украинец». Относительно населения Волыни и Полесья утверждалось, что там нет никаких украинцев, а только этнографическая масса без определенного имени [915] . В 1939 г. польское правительство утвердило тайный план ассимиляции волынских украинцев. Согласно этому плану «сам термин „украинец“, „украинский“ попадал под запрет. Вместо них предлагалось употреблять термины „русин“, „русский“ и такие нейтральные термины, которые ничего общего с национальностью не имели, как „православный“, „волыняк“, „полищук“, „тутейший“. По мнению создателей программы, это должно было, в конечном счете, привести к полной ассимиляции украинцев» [916] .
910
Шелухин С. Україна — назва нашої землі з найдавніших часів. — Прага, 1936.— С. 26.
911
Lipi'nski W. Nazwa «Rus» i «Ukraina» i ich znaczenia historyczne // Z dziej'ow Ukrainy. — Krakow, 1912.— S. 53.
912
Франко І. Рецензія // ЗНТШ. — 1903.— T. 56.— С. 30.
913
Д-р К. та М-К. До історії українсько-польських взаємин. — Станиславів, 1926.— С. 4.
914
Sutowicz P. Mity czy zla prawda czyli kilka slow o historii // Nowy przeglad wszechpolski. — 1994.— Czerwiec. — S. 42.
915
3 трибуни: Промови українських послів і сенаторів у польському сеймі і сенаті.— Львів; Луцьк; Холм; Бересте, 1925.— С. 106.
916
Україна — Польща: важкі питання. Матеріали II міжнародного семінару істориків. — Варшава, 1998.— С. 28.
В официальных государственных публикациях послеверсальской Польши (1918–1939 гг.), в том числе в утвержденных сеймом законодательных актах, для определения понятия «украинский» употребляли термин «руський», а в скобках «русинский», чтобы не спутать с российским. Вслед за Брикнером авторитетный проф. Нич выступил на страницах влиятельного языковедческого журнала «Jezyk polski» с призывом не употреблять в польском языке терминов «Украина», «украинец». Сама жизнь, как ответил ему либеральный польский деятель Леон Василевский, смела эту смешную в своей недальновидности, и, добавим, просто неразумную теорию маститого польского языковеда [917] . В полемику вокруг наших этноведческих терминов вмешалась тогда выдающаяся польская писательница Мария Домбровская. В статье «Сентябрь в Залещиках» она, в частности, писала: «Считается в последнее время, что русское население, охваченное польскими границами, само себя зовет украинцами и считает оскорблением своих национальных чувств, когда о нем говорят: русины. Поэтому поляки с чуткой совестью, а главное те, что понимают, насколько болезненным и опасным являете оскорбление национальных ощущений, употребляют слова „украинцы“ и „украинский“, даже если и не соглашались со всем, что вкладывает шовинистическая демагогия в те слова. Другие, более толстокожие или неблагосклонные для национальных меньшинств, употребляют только слова „русины“. И это раздувает пламя национального антагонизма. Когда целый народ принял это название как собственное имя и как проявление своих стремлений к государственной независимости и суверенности, то возникло это главным образом из необходимости подчеркивания своей обособленности от России, которая русский, по-польски русинский народ, вместе с его названием, культурой и историей силилась втянуть в свой ненасытный организм. Названий „Украина“ и „украинский“ царская Россия никогда не хотела признать. А для Польши это название должно было быть в наивысшей степени симпатично» [918] . На такую доброжелательную позицию выдающейся писательницы, вероятно, повлияла новелла «Сыны» ее современника — выдающегося украинского писателя Василия Стефаника, в которой есть такой выразительный эпизод:
917
Wasilewski L. Ruski, rusinski czy ukrai'nski? // Sprawy Narodowo'sciowe. — 1927.— № 4.— S. 31.
918
Wiadomo'sci literackie. — 1935.— 31 p.