Укротить Чудовище. Часть 1

— Ну конечно, жаль ей. Все вы так поете, как своего добьетесь. И передай этому призрачному лизоблюду-предателю, что я еще до него доберусь, — Саффрон не говорит — сплевывает словно, и исчезает.

— Не обращай на нее внимания, — Эдмунд материализуется подле меня, смотрит равнодушно на место, где прежде стояла Саффрон. — Вероятно, ее несколько раздосадовало, что их домашнее привидение оказалось моим слугой.

— Вашим слугой?

— Ты должна понимать, что человек моего положения, независимо от того, жив он или мертв, должен получать все необходимые привилегии, в том числе соответствующий уровень обслуживания. При всех моих возможностях я не мог быть везде, даже не будь я привязан к последней дочери.

В особняке лорда Данмара было еще одно привидение? И, похоже, его присутствие ни для кого не было секретом… что было бы странно при таком количестве одаренных, что собрались под этой крышей. Но давно ли тот призрак стал слугой Эдмунда? Эдмунда, не способного, по его словам, отправиться никуда, кроме как последовать за мной?

Только с момента поступления папе брачного предложения от лорда Данмара не прошло и месяца.

— Не сдерживай себя, — голос Эдмунда, тихий, вкрадчивый, шелестит возле моего уха. — Отпусти ее, позволь почувствовать свободу, побегать, порезвиться на воле, прежде чем накинешь на нее новую упряжь. Твоя печать ничто, сила демона ничто, им не остановить ее. Позволь ей… просто позволь…

Хочу возразить, хочу повернуться к собеседнику и посмотреть ему в глаза, но не могу, горло снова перехватывает, тело немеет, оно уже не принадлежит мне, как в тех кошмарах.

Оно принадлежит ей.

Силе.

И впрямь дикой, пробуждающейся ото сна, тянущейся навстречу новому миру вокруг. Миру — и тому, что сокрыто под каменным панцирем двора.

— Отпусти.

— Нет…

Я могу говорить. Или думаю, будто могу. Мне кажется, я чувствую, как шевелятся мои губы, как слово вырывается изо рта.

Или действительно лишь кажется?

— Твой дар слишком долго спал. Пора ему пробудиться.

— Нет…

Мир плывет. Линии его смазываются резко, словно кто-то проводит тряпкой по только-только нарисованной картине, по холсту со свежей краской, и цвета смешиваются, изображение превращается в большое пятно, пестрое, причудливое, на грани сюрреализма. Нет ни останков замка, ни стены, ни леса за ней. Даже двора и того нет, одна только мазня, пляшущая перед глазами в бесконечной круговерти.

— Позволь ему пробудиться.

— Нет…

Вот и все, что я могу, что получается произнести. Бессмысленное отрицание, пустое, незначительное.

Кого оно волнует?

— Ты не должна бояться, Фреа Роза. Все нынешнее мое существование зависит от тебя, от твоего благополучия. Умрешь ты, и что останется мне? Да, есть еще Катерина Маргарита, и после твоей смерти она станет последней дочерью, но… но она — не ты, Фреа. Слишком взрослая, чтобы меняться, слишком закостеневшая в догматах ведунского корпуса и Белой тени, чтобы принять нечто отличное от того, чем набили ее прелестную голову, слишком отравленная демоническими практиками, слишком… Ренье. Да и речь всегда шла о второй дочери, не о первой, буде таковая. Почему, ты думаешь, Ренье старались ограничить каждое новое поколение одним лишь отпрыском, желательно мальчиком? Не только потому что девочка, повзрослев, могла навсегда похоронить наш род, растворить нашу кровь в чужой и стереть память о нас, как стерлась память об истинном величии Ритины. И даже не потому, что двое и более сыновей неизбежно создавали боковые ветви, младший род, бесконечную вереницу родственников разной степени дальности, зачастую совершенно бесполезных.

Я смутно, сквозь обволакивающую пелену голоса Эдмунда, ощущаю, что по-прежнему стою там, где стояла, я не сдвинулась с места, пусть сейчас и кажется, будто я парю в разноцветной пустоте без верха и низа, будто я сплю или попала в другой мир. Сила сковывает по рукам и ногам, я не могу закричать, позвать на помощь, сделать хоть что-то. И замечание призрака, что я не пострадаю, не приносит успокоения. Конечно, я не умру, раз Эдмунду Ренье невыгодна моя смерть.

— Потомки не хотели рисковать, а здоровье членов нашего рода испокон веков отличалось завидной крепостью, поэтому они вполне могли себе позволить одного наследника. Его хватало для продолжения рода, сохранения имени и состояния, а то и приумножения такового, если у нового Ренье были хорошие задатки. И редкое вкрапление ведунского дара со стороны не мешало. До вас с Катериной были всего две девочки в разных поколениях, и каждая едва не стоила роду жизни. Это было давно… очень давно, — вздох касается моего уха. — Одна в самом начале, когда они еще не понимали всего… вторая сотню-другую лет спустя… случайная осечка, не иначе. В обоих случаях им пришлось приложить немало усилий, чтобы родить мальчика-наследника, фактически в последнюю минуту, на склоне лет. После они поднабрались ума, стали искать способы гарантировать рождение мальчика. Искали в мире Воздуха, нашли в мире Огня. С той поры многое связывает нас с демонами. Казалось, все проверено, надежно… и вдруг родилась Катерина. Могу себе представить весь ужас, страх, боль, охватившие твоего отца, когда он узнал о дочери. Должно быть, он глаз с новорожденной не спускал, хоть и не способен сам видеть духов… но время шло и ничего не происходило. Тогда, полагаю, он успокоился. Расслабился, потерял бдительность, а может, доверился этой ведьме, его жене. И родилась ты.

Под левой грудью начинает колоть, меня бросает то в жар, то в холод. Слышу шепот, слов не разобрать, однако сила охотно тянется к нему, откликается.

Или сила и призвала? Каждому ведуну от рождения дарована способность призывать определенный вид стихии — землю, огонь, воздух или воду, — и, по сути, во мне сейчас должно пробуждаться именно это умение, просто я не понимаю этого до конца, не осознаю в полной мере, как осознает ведун более опытный, контролирующий себя. Потому-то период пробуждения и называют всплеском. Позднее дар успокаивается, и для призыва и использования стихийной силы ведуну нужно материальное ее воплощение в этом мире… я помню, Элан рассказывал…

Эдмунд говорил, я попаду к источнику, и мой дар сделает все за меня. Но на что он похож, источник этот? И развалины, куда меня перенесла Саффрон — не то ли это место, куда лорд Данмар отправился в день нашего приезда?

— Не Катерина, но ты, Фреа Роза, пробудила меня, ты вернула меня из забытья, которое поглотило меня после смерти предыдущей девицы Ренье.

Эдмунд появился не вчера, даже не неделю назад. Он пришел в мир живых, когда родилась я.

Что ж, следовало признать, за четверть века он многое мог успеть сделать, пусть и будучи всего-навсего бесплотным духом.

— Годами я держался на расстоянии, не желая рисковать, привлекая внимание — это чревато в семье, где чересчур много одаренных, — хотя и не слишком далеко. Да и куда бы я ушел, даже при желании? Я знал, что ваша мать погибла, впрочем, эта информация поступила ко мне с опозданием. Я искал, просчитывал, перебирал варианты пробуждения твоего дара. Находил и подчинял слабых духов, чтобы они стали моими глазами и ушами там, куда я не мог переместиться сам.

Меня снова качает, я уже с трудом понимаю, где нахожусь и что происходит. Туман застилает разум, приходится прилагать усилия, чтобы удержать саму себя на краю сознания, заставлять себя слушать и запоминать. Кажется, будто зеленого вокруг становится больше, он вытесняет постепенно другие цвета.

— Однажды я потерял тебя. Я по-прежнему существовал в этом мире, но не знал, где ты, не чувствовал той незримой связи, что вывела меня из забытья. Несколько лет я был заперт в маленьком, заброшенном наполовину замке Ренье на севере Вальсии, куда твой отец не приезжал даже изредка и тем более не привозил своих дочерей. Сколь полагаю, именно тогда демон запечатал тебя. Я понимал, что ты есть, но не мог оказаться рядом, словно я стал одним из тех призраков, что привязаны к определенному месту. Однако продолжал ждать, изучать варианты. Появление источников в Брийске и впрямь было лучшей возможностью из того, что удалось собрать за эти годы, такую нельзя упускать…

Тело сотрясает дрожь. Сколько уже прошло времени? Десять минут? Полчаса? Час?

Или вечность?

Зелени так много, что она начинает поглощать меня, растворять в себе, как иные цвета до того. Она неприятна, мглистая, липкая на вид, скользкая, точно лягушка.

— Я рассматривал вариант с источником возле столицы и молодым князем… он холост, действительно еще молод и привлекателен… по вашим женским меркам, разумеется… перспективен…

Шепот все громче и фразы Эдмунда тают, теряются за голосами этими, неразборчивыми, шелестящими ветром в кронах, дождевыми каплями по листве.