Улей. Отверженная

«Привет, столбняк», — заворчала Вторая. Собственный иммунитет теперь был неспособен заживить даже мелкие царапины. К счастью, мой неведомый спаситель знал об этом. Раны были бережно обработаны какой-то пахучей мазью болотного цвета.

На стоящей рядом тумбе обнаружились склянки и колбы с одинаково мутной жидкостью. В банках на соседнем столике стояли замаринованные змеи и скорпионы — инвентарь медика из прошлого века. Почти раритет! В Королевской лечебнице таких предметов уже и не встретишь.

Сам шатер выглядел как склад ненужных вещей. Стены представляли собой скрепленные и обтянутые полотнами листы железа. Пол был усыпан ржавыми шестеренками, ключами и гайками. Старые механические часы тикали в углу. Рядом с ними лежала отколотая половина шлема времен Первой Сотни, а из опрокинутого сундука выглядывало грозное дуло огнестрела последней модели. Руки сами потянулись к знакомому оружию, но Вторая отвернула меня, напомнив, что мы теперь «без искры». Впрочем, небольшой «запас кислорода», как выразилась Королева, еще оставался, удар по отверженным вышел не таким мощным, как я рассчитывала. Голова была ясной, и желание убивать пока не жгло изнутри.

Ники ежеминутно увещевала, что следует одеться, прежде чем знакомиться с окружающими реалиями. Она заприметила кучу тряпок, лежавших по центру, и направила меня к ним.

Хрясь!

Под ногой захрустели косточки. Внутренняя сирена заорала: «Назад!». Я выругалась и успела прыгнуть обратно на топчан, когда из горы хлама на меня кинулось неизвестное существо. Когтистая лапа-рука остановилась в нескольких сантиметрах от моего лица. Продвинуться дальше ей не позволила бряцавшая цепь и шипастый металлический ошейник на шее.

Две руки, две ноги, тощее тело посередине — отверженный. Мужчина или женщина — было не разобрать. Косматая голова и изувеченное лицо могло принадлежать обоим.

— Пить, пить, — как заведенное, твердило существо, щелкая зубами и брызжа слюной.

Я обернулась: на тумбе вместе со склянками стояла чашка с обломанной ручкой. В ней, судя по запаху, была вода. Не первой свежести, но уж какая есть.

Поставив чашку на пол, я подвинула ее ногой к беснующемуся существу. Не знаю, на что оно рассчитывало, но у бывшей разведчицы реакция однозначно была быстрее. Потерпев неудачу при попытке цапнуть меня за ногу, отверженный разозлился и махнул рукой. Вода растеклась по полу, глиняные осколки разлетелись по всему шатру.

— Ну и зачем ты это сделал? — Все же жилистые руки выдавали в нем особь мужского пола.

— Источник, — рявкнул он и в очередной раз дернул цепь в попытке достать меня. — Пить!

И снова безуспешно.

— Понятно. Сторож ты отменный, через тебя мне не пройти.

Забравшись поглубже на топчан, я бросила тоскливый взгляд на «дверь». Обозначая выход, ткань расходилась и открывала узкую полоску света. Ничего другого не оставалось, кроме как ждать, а это умели делать обе мои личности.

Вторая, конечно, лидировала. Ее рекорд — пять часов. Мы с Девятнадцатым тогда успели сыграть триста сорок девять партий в кости. Убитое время, изуродованные спины и смехотворный грим — с самого начала миссия выглядела провальной. Однако моего напарника не смущали ни спешные сборы, ни противоречившие друг другу приказы, ни отсутствие конкретной цели. Он был юн и неопытен, и в сравнении со своим почившим предшественником чересчур суетливым. Задание в паре с сильнейшей разведчицей воспринималось Девятнадцатым как шанс завоевать уважение в глазах высшего эшелона. Время, проведенное за игрой, считалось им безвозвратно утерянным. Мальчишка рвался в бой, но без моего согласия не мог ступить и шагу.

Мы впервые подобрались так близко к сборищу отверженных. Лагерем назвать это было сложно — несколько обезображенных фигур случайно или по чьей-то воле собрались в одной точке. Не было никакого порядка, царил сплошной хаос. Они дрались за найденную стекляшку, толкались, жевали друг друга и бесцельно вытаптывали маленький пятачок земли, пока к ним не присоединился «рогатый». В инструкциях было четко указано наблюдать и не вмешиваться, чтобы ни происходило, но Девятнадцатому уж больно хотелось прощупать того типа. Манерами и поведением отверженный сильно отличался от своих собратьев и выглядел почти разумным. Ко всему прочему он сразу нас почуял…

За воспоминаниями я не заметила, как уснула. Незнакомый голос резко выдернул из сновидений.

— Иди на место, — не рявкнул даже, а прохрипел. И в этой мнимой слабости и немощи было столько власти, что у меня поползли мурашки по коже.

Сторож не стал спорить с владельцем такого страшного голоса, жалобно пискнув, зашуршал уже в дальнем углу шатра.

— Не бойся, этого паршивца я приструню моментом.

Не было смысла дольше прикидываться спящей. Я обернулась и села, свесив с топчана голые ноги. Передо мной, опираясь на трость, стоял сгорбленный старик, древний, наверное, как сам мир.

— Вы меня лечили? — Разведчица, в отличие от Ники, предпочитала идти на опережение и с ходу задала вопрос.

— Три дня. — И, глядя на мое лицо, вытянувшееся от удивления, пояснил: — Ты была сильно истощена, отверженные хорошо потрепали. Сделал что мог, но следы останутся.

— Да мне не привыкать. — Рука непроизвольно потянулась к шраму на животе.

Заметив этот жест, старик нахмурился.

— Откуда он? Ты знаешь?

— Конечно. — Вторая отважилась посмотреть прямо в бесцветные, подернутые пеленой глаза. Доверить тайну или нет? Неизвестно кем был этот дед, но однозначно не мерзавцем. Человеческая девушка, больше всех радовавшаяся спасению, готова была выложить незнакомцу всю информацию про себя.

— В мире людей это один из путей родоразрешения.

— У тебя есть ребенок? — Почему-то именно этот момент поразил старика больше всего, словно путешествие с помощью порталов было для него житейской обыденностью.

Ребенок…

— Ты побледнела. Я задал не тот вопрос?

Лицо! Я не могла вспомнить его лицо. Ники взвыла раненой волчицей. Сначала ушло имя, теперь память и вовсе стерла из прошлого маленького человека, самого родного, самого любимого. «Почему?!»

Разведчица молчала. Она не знала, что сказать.

— Все в порядке. Просто… давно не ела.

— Я принес немного.

На сухой, сморщенной ладони лежал фрукт неизвестного происхождения, а на тумбе материализовалась плошка с кашей, остывшей и, судя по запаху, древней, как сам старик.

— Память очень коварна, — словно прочитав мои мысли, вдруг произнес нежданный благодетель и, кряхтя, присел на край топчана. — Мне вот постоянно приходится проговаривать важные вещи вслух, дабы не забыть. Пока ты ешь, я кое-что расскажу. Они-то слушать не умеют. — И кивнул на притихшего в углу отверженного.