Умершее воспоминание

– Пожалуйста, расскажи, в чём дело, – тихо попросила она, глядя мне в глаза. Я же старательно отводил взгляд, избегая вызова на откровенный разговор. – Я хочу, чтобы ты знал, что можешь доверять мне. Я уже не могу притворяться, что не замечаю твоего состояния. Сначала я хотела молчать, но теперь просто не могу не сказать. Ты очень изменился, и меня очень не устраивают такие изменения. Ты перестал искренне улыбаться (ты же не думал, что меня устроит твоя фальшивая улыбка?), перестал быть внимательным ко мне, перестал нормально спать и есть и, самое главное, начал часто выпивать… Как и сегодня. Что происходит?

Я надел майку, в которой обычно спал, и взглянул на Дианну.

– Чёрные и белые полосы сменяют друг друга на протяжении всей человеческой жизни, – сказал я с плохо скрываемой злобой в голосе, – а если ты отказываешься понимать это и собираешься упрекать меня за попытку пережить непростой период в жизни, то… Что ж. Мне очень жаль.

Я хотел уйти, но Дианна схватила меня за плечо и резким движением развернула меня лицом к себе.

– Наш разговор не закончен, – жёстко выговорила она, и я удивлённо усмехнулся, услышав эту фразу.

– Я спать хочу, Дианна.

– А я хочу выяснить, в чём наша проблема! – Нервически выдохнув, она заправила за ухо прядь волос. – Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь за тебя?

– Беспокойся за себя, это будет гораздо разумнее. Не нужно пытаться взять надо мной опеку.

– Ты совсем не понимаешь, о чём идёт речь, – с сожалением и отчаянием выдала моя девушка. – С тобой бесполезно разговаривать. Вообще.

– Я многое понимаю, – не переставал защищаться я, – а то, чего не понимаешь ты, это личные границы, за которые переходить непозволительно.

– О каких личных границах может идти речь, если мы с тобой встречаемся?! Я не понимаю. Почему ты так говоришь, Логан? Неужели так сложно рассказать мне обо всём?

– У меня нет сил говорить с тобой. Я уже излил душу Джеймсу.

– И бренди, кажется?

Я ничего не ответил, и Дианна, горько вздохнув, укорительно покачала головой.

– Поверить не могу, что ты делаешь это, – негромко произнесла она и, пожав плечами, медленно двинулась к выходу. – Я отдаю тебе всё, что только возможно, а ты мне взамен даже слова не хочешь сказать.

– Куда ты уходишь? – спросил я, не найдясь, что ещё можно сказать.

– Иду спать в соседнюю спальню. Я даже видеть тебя сейчас не хочу.

Когда Дианна была уже на пороге, я виновато поднял брови и сказал:

– Проблема не в нас, милая.

Она сделала вид, что моей реплики даже не прозвучало, и ушла. А потом я услышал, как хлопнула дверь соседней спальни.

Усталый выдох вырвался из моей груди, и я лёг в постель. На самом деле мне и самому не нравились те изменения, которые произошли в моей жизни, как и то, что я так остро на них реагировал. Мне не нравилось моё пассивное отношение к Дианне, моё нежелание делиться с ней своими проблемами – тем, что терзало мою душу. Мне не нравилось то, что я всё ещё не мог разобрать своих чувств к этой девушке: я не мог понять, почему я относился к ней именно так, а не иначе, и почему у меня не хватало сил для того, чтобы прекратить эти непонятные отношения.

Эти мысли никогда не покидали меня, так что голова к концу дня уже шла кругом. Я лежал в постели с закрытыми глазами и пытался разложить все свои поступки, чувства и эмоции по полочкам, но у меня, как обычно, ничего не выходило. Каждую ночь я осознавал, что иду по вечному кругу, и каждый день пытался сойти с него, но разве может быть конец бесконечности? Иной раз я пытался убедить себя, что все свои проблемы я выдумал себе сам, но потом оглядывался и понимал: вот оно, оно здесь, и оно реально. А осознание реальности своих проблем приводило меня к осознанию никчёмности своей жизни, и тогда я начинал ненавидеть всё то, что происходило со мной. Откровенная ненависть к своей жизни рождала во мне неисчерпаемую ненависть к самому себе, и всё внутри меня шипело и клокотало, всё говорило: «Я ненавижу тебя, Логан Хендерсон».

А Дианна… Она просто была рядом. Всегда. Именно поэтому, наверное, меня порой раздражало её присутствие, её желание всесторонне участвовать в моей жизни. В этот тяжёлый период мне нужны были свобода и одиночество, а Дианна этого, к сожалению, не понимала. Временами ко мне приходило осознание того, что эта девушка была лишним элементом в моей жизни, никчёмным звеном, дополнительным источником проблем. Я давно понял и то, что Дианна была для меня не кем иным, как средством заглушки чувств; моя нелюбовь к ней отошла на второй план по той причине, что Дианна проявила ко мне заботу с самых первых дней нашего знакомства. Она с абсолютной искренностью показывала, как небезразлично ей то, что происходило со мной, и это подкупило мои чувства. Чувство своеобразного долга удерживало меня рядом с этой девушкой – именно поэтому мы были вместе уже почти четыре месяца, и именно поэтому мне было так непросто оставлять её одну. Я всегда называл её «милой» и почти никогда – «любимой». Нет, единственный раз я назвал её «любимой» – после вечеринки свободы. Но тогда я был сам не свой, а потому ответить за свои слова теперь я точно не смог бы.

То же чувство долга побудило меня согласиться на предложение Джеймса поехать в Мексику. Может, где-то в глубине души я надеялся, что благоприятная остановка в Мансанильо заставит меня пересмотреть моё отношение к Дианне; возможно, мои мысли освободятся, и тогда я взгляну на свою девушку свежим, совсем другим взглядом… Пусть эта надежда была мала и ничтожна, но любая, даже самая маленькая надежда должна быть спрятана в любом человеческом сердце.

Эти мысли преследовали меня ночью. Они же вернулись ко мне и утром, когда я проснулся. Меня разбудил будильник, который, по всему видимому, завела Дианна. Голова раскололась на тысячу осколков, когда я поднял голову с подушки, и я зажмурился от этой нестерпимой боли. Мой палец скользнул по дисплею мобильного телефона, я выключил раздражающий будильник и, осторожно выдохнув, посмотрел на часы. Было восемь утра. Мне понадобилось около минуты на то, чтобы понять, что мне нужно быть на работе через час. Я совсем не думал об этом вчера, когда ехал к Джеймсу, и тем более не думал об этом, когда допивал вторую бутылку бренди. Мик убьёт меня, если я не явлюсь в студию, но, если он увидит, в каком состоянии я приеду туда, он явно меня за это не похвалит. Боже, за что ты придумал работу на следующий день после пьянки?..

Дианна ещё не встала. Какое-то время я стоял у двери спальни, в которой она ночевала сегодня, намереваясь войти и проведать свою девушку. А если она не спала? Что мне нужно было бы сказать, если бы я вошёл и увидел, что она бодрствует? Моя рука уже потянулась было к ручке двери, чтобы открыть её, но я в одно мгновение передумал и опустил руку. Нет, не нужно мне сейчас видеть Дианну. В этом нет острой необходимости.

Спустившись в кухню, я сразу же заглянул в аптечку: нужно было выпить лекарство, чтобы избавиться от головной боли. Пока я копошился в аптечке в поисках нужных таблеток, дрожащими руками наливал воду и пил лекарство, я совсем не услышал осторожные шажки у себя за спиной. Дианна подкралась сзади незаметно, совсем как мышка. Обернувшись, я даже вздрогнул: я не ожидал увидеть её.

– Доброе утро, – с виноватым видом выдал я, и Дианна сухо кивнула в ответ. – Мне… нужно на работу.

Она молча уступила мне дорогу. Я уже сделал шаг в сторону прихожей, когда Дианна сказала:

– Понятия не имею, чем ты думал вчера, если знал, что сегодня тебе нужно ехать в студию.

Вздохнув, я медленно повернулся к ней лицом и ответил:

– У меня совсем вылетело это из головы.

Дианна безучастно промолчала в ответ, и я, понимая, что продолжения разговора можно не ждать, двинулся к лестнице.

– Стоять, – властно скомандовал голос Дианны. Я замер в изумлении и развернулся. Поведение Дианны удивляло меня в последнее время: она изменилась, и, кажется, эти изменения двигались в благоприятном направлении. Она не боялась сказать мне слово поперёк, как это было раньше, она научилась владеть собой, а я в свою очередь научился повиноваться её просьбам, которые временами звучали как приказы.

– Две таблетки – это весь твой завтрак? – спросила моя девушка, строго приподняв брови и сделав ко мне пару шагов.