Умершее воспоминание

Я практически залпом осушил бокал и, глубоко вздохнув, зажмурился.

– Я, конечно, не в восторге от того, что ты встречаешься не с любимой девушкой, – заговорил он, – но мои симпатии к Эвелин глубже, чем мои симпатии к Дианне. Я ещё с самого моего знакомства с Эвелин ждал, что вы будете вместе, но… Ладно. Если ты такого невысокого мнения о Дианне, то почему ты всё ещё позволяешь ей жить в своём доме?

Какое-то время я пялился перед собой затуманенным взглядом, после чего перевёл взор на собеседника и снова вздохнул.

– Я не могу оставить её, – тихо признался я, думая о Дианне. – Я не люблю её и понимаю, насколько это низко – позволять ей меня любить, но… Я не могу оставить её, Джеймс, не могу! Она столько для меня сделала, она так мне верит, так на меня рассчитывает!..

– Да, да, да, – тут же забормотал друг, стараясь немного отвлечь меня от мучающих мыслей, и налил ещё бренди. – Я понимаю. Я всё понимаю, мужик. Выпей ещё и успокойся.

Я сделал глоток бренди, но понял, что он нисколько не облегчает моих страданий, не помогает, не утешает, и сердито поставил полный бокал на стол. Маслоу с удивлением следил за моими действиями.

– Так. Не думай о ней, если тебе не просто делать это, – сказал он, отодвигая в сторону бренди. – Не надо. Пусть всё пока что остаётся так, как оно есть. Не готов расстаться с Дианной? Ну и не расставайся, Логан! Это твой личный выбор.

Я с благодарностью взглянул на него, но промолчал и с тоской посмотрел на полупустую бутылку бренди. На вопросы, которые я беспрестанно задавал себе, я так и не нашёл ответа; сердцу не стало легче от того, что я рассказал всё Джеймсу, и даже его поддерживающий взгляд не оказывал влияния на моё состояние. А я так надеялся, что мне полегчает, так рассчитывал, что из сердца выйдет весь негатив после излития души Джеймсу… На что, если не на это, нужно было надеяться дальше, что ещё сможет мне помочь?

– Стой, но что с Кендаллом? – нахмурился друг, подняв на меня глаза. – Он же… Не хочешь ли ты сказать, что он тоже любит Эвелин?..

– Да, видишь, какая она чертовка? – с усмешкой спросил я. – Дьявол в ангельском обличии. Как может человек так холодно, так безразлично относиться к любви со стороны сразу двоих людей? Как он после этого может оставаться человеком?

Какое-то время Джеймс молча смотрел на меня, после чего напряжённо вздохнул.

– Поверить не могу, что ты говоришь о ней, – сказал он. – Эвелин… Она ведь не такая. Я просто не могу поверить, что ты смеешь называть её чертовкой! Эвелин? Такую чуткую, внимательную? Да чёрта с два!

– Считаешь, я всё это придумал? – стиснув зубы, спросил я.

– Я сейчас не об этом. Ты осознаёшь, что происходит?

– Мне кажется, я ни на что уже не способен. Не способен видеть, чувствовать, понимать, что происходит… Я уже как будто не живу.

– Не надо так говорить… Логан… Всё поправимо. Всё наладится.

– Да что может измениться? – с отчаянием в голосе выкрикнул я, ударив обеими ладонями по столу. Меня бросило в краску от бренди и от того, что я думал об Эвелин. – Что может измениться? И что мне остаётся, кроме как бросить всю свою жизнь на произвол судьбы? Может, мне потерпеть три года, пока моя любовь не умрёт, а? Подумаешь! Всего лишь три года, чего мне это стоит! Знаешь, иногда я завидую Эвелин, потому что её воспоминания умирают каждый день; даже её любовь не живёт три года, как у всех людей: она живёт пару минут, пару часов, пару дней! Никаких страданий, никаких! Почему я не могу просто убить свои воспоминания о ней? – Я почувствовал, что часть сил оставила меня, и, замолчав, повис на спинке стула. – Почему, Джеймс?

Он смотрел на меня с сочувствием во взгляде.

– Я понимаю тебя, дружище, – прозвучали слова Джеймса, в которых отчётливо слышалось участие. – Ты даже понятия не имеешь, насколько я тебя понимаю и насколько тебе сочувствую. Я тоже прошёл через это, и этот период своей жизни я вспоминаю с неприязнью, ужасом и даже с дрожью. Всё пройдёт, я тебе обещаю. Просто надо переждать первое время, оно самое тяжёлое.

Мне было нечего ответить ему, не о чем подумать; мой взгляд не выражал ни одной эмоции, а в голове было пусто: ни одной мысли. Догадавшись, что на данную тему мы больше не заговорим, Джеймс решил вернуться к предыдущей:

– Слушай, а ты не думал о том, что Кендалл… Как бы поточнее выразиться? Он не мог соврать тебе о своей любви к Эвелин, чтобы… побесить твои чувства?

– Что? – не понял я, приподняв одну бровь. Мой рассеянный взгляд упирался в стену.

– Ну, знаешь, в последнее время Кендалл не выделялся за счёт благородных поступков… Не хочу оскорблять его, он мой друг, но согласись, он вполне мог поиздеваться над тобой, зная, как ты мучаешься из-за… из-за своей любви.

– Нет, – тихо ответил я, вспоминая взгляд Шмидта в ту ночь. – Он был искренен. Тем более он не знал о моих чувствах тогда, когда признался в любви к Эвелин самому себе и… мне. Мы оба жертвы. Кендалл не подлец.

Знаю, что мои слова были противоречивы, но я говорил именно то, что чувствовал. Ещё несколько недель назад я в открытую оскорблял Шмидта, утверждая, что в нём нет ни капли благородства, но теперь я так не думал. Теперь мы с ним были товарищи по несчастью, и я приблизительно понимал то, что чувствовал он, не получив ответа на своё признание.

– Ладно, – согласился Джеймс с моими словами, – Кендалл не подлец. Но я ведь видел, что между вами двумя что-то происходило, что это было?

Я молчал. Маслоу так же безмолвно поворачивал бокал с бренди вокруг его оси и ждал моего ответа. Но я с ним не торопился. Я думал о Кендалле.

– Логан, – наконец заговорил друг, вырывая меня из омута моих мыслей, в который я погрузился с головой, – что было, ты мне ответишь?

– Что бы-ы-ыло? – задумчиво протянул я, переведя взгляд на Джеймса и невольно переняв от Шмидта привычку отвечать вопросом на вопрос. – Она чуть было не поссорила нас. Меня и Кендалла! Можешь себе представить?

– То есть вы её не поделили? Я так и думал. К этому всё и шло, впрочем.

– Я не мог допустить, чтобы он признался ей в любви, – высказал я с непонятной злостью и стиснул зубы. – И когда он попросил у меня разрешения быть с ней… я отказал. Не смотри так на меня! Что я ещё должен был сделать? Я сказал ему, что опережу его: признаюсь, и после моего признания Эвелин захочет быть со мной! Со мной! Не с ним!

Джеймс снова зашипел, указывая пальцем на потолок и прося меня успокоиться, но я не уделил его жесту особого внимания.

– Я представляю, как он будет ржать надо мной, когда узнает, что я тоже потерпел фиаско! – Произнеся это вслух, я вдруг осознал весь комизм моего положения и рассмеялся. – О боже, а я ведь выглядел таким самонадеянным, таким уверенным! – И я снова озлобленно засмеялся.

Печально глядя на меня, Джеймс без слов подвинул ко мне полный бокал бренди, и я, схватившись за него как за необходимое лекарство, сделал несколько глотков. Бренди обжёг горло, и я с шумом выдохнул.

– Ты давно говорил с Кендаллом? – спросил друг тихо, словно прислушивался к каждому шороху на втором этаже.

– Последний раз на твоей вечеринке, – безмятежно проговорил я. – Вообще мы мало обсуждали всё это. Я не хотел слушать его. Я знать не хотел того, что происходило между ними.

– Так между ними было что-то?

– Шмидт сказал, что ничего особенного… Не знаю, стоит ли ему верить. Чёрт, не знаю! А вдруг что-то всё-таки было?

– А тебе что с того? Было – и пусть. Не было – ещё лучше. Не думай об этом, Логан, что за дурацкая привычка мучить себя? А знаешь, как я считаю? Тебе нужно поговорить с Кендаллом.