Умершее воспоминание

Но, с другой стороны, невролог сказал, что не любые воспоминания исчезают бесследно… Может быть, если её чувства ко мне были истинной любовью, то они выдержат и этот сокрушительный удар?.. Непонятно откуда взялось отвращение к самому себе. Эвелин не любит меня, — но для чего она со мной? Не пытаюсь ли я удержать её рядом с собой только для того, чтобы не страдать от безответной любви? Не заставляю ли её любить меня?.. О, как же больно думать об этом!

— Вы молодец, что поддерживаете её, — сказал мистер Чейз, будто вовсе не замечая моего состояния. Мне кажется, я выглядел как человек, в одно мгновение потерявший всё, что у него было; мне кажется, моё лицо в то мгновенье не выражало ничего, кроме разочарования и бешеного отчаяния. — Должно быть, отношения с Эвелин необычайно тяжелы. Не каждый такое выдержит.

— Ну, вы сами сказали, что любовь способна на многое, — тихо сказал я и даже не услышал своего голоса.

— Да. Когда что-то зажигает душу человека, для него всё становится возможным.

Какое-то время мистер Чейз ничего не говорил. Я молчал, с ужасом глядя на пол, и обдумывал то, что услышал от невролога несколько минут назад. Сколько ещё мне придётся мучиться этим? Сколько ещё придётся разочаровываться, расстраиваться, сколько ещё я буду убеждать себя, что любовь Эвелин ко мне живёт в её сердце, а не в её голове?.. Боже, выдержу ли я всё это?

— Что я должен делать? — спросил я, не поднимая глаз.

—Не хочу вас обнадёживать, но болезнь Эвелин, кажется, начинает отступать, пусть и малюсенькими шажками. Электросонтерапия идёт ей на пользу, да и новые препараты дают колоссальные результаты. Но амнезия — вещь непредсказуемая, прежние воспоминания могут возвратиться к Эвелин на какое-то время или вовсе навсегда. Я знаю, что у неё есть несколько ежедневников, где она записывает всё то, что с ней происходит. Как думаете, почему она знает, что эти ежедневники у неё есть?

Я растерянно пожал плечами.

— Она пользуется ими ежедневно, потому что это для неё — жизненно важная необходимость. Дело в том, что она даже не прилагала никаких усилий для того, чтобы запомнить эту информацию, понимаете, о чём я?

— Понимаю. Если я буду рядом с ней практически каждую минуту, то она запомнит меня, как и эти ежедневники.

— Совершенно верно, Логан. Скажите, как часто она не вспоминает вас?

Я устало вздохнул и, прижав руку к груди, сжал футболку пальцами. Вспоминать об этом мне было непросто, а говорить — тяжелее в разы.

— Иногда она странно смотрит на меня, — монотонно ответил я, глядя в пол, — особенно когда я целую её при встрече… Но она почти никогда не говорит мне о том, что забывает, а я, дурак, верю, будто она помнит меня! Оказывается, её воспоминания обо мне умирают каждый день!

«А когда она меня не узнаёт, то я… я… я разрыдаться готов от обиды! — мысленно добавил я. — Ну чем, чем я заслужил это?»

— Не торопитесь, — поспешил успокоить меня мистер Чейз, — мы с вами не можем утверждать, что она ежедневно вас забывает… Логан, всё, что вам нужно, это проводить рядом с ней как можно больше времени и чаще напоминать, какие отношения связывают вас двоих. И ещё, я пропишу Эвелин новые лекарства, а в ваших интересах будет контролировать приём этих препаратов. — Невролог взял лист бумаги и начал писать рецепт. — Постарайтесь убедить её, что таблетки безоговорочно ей помогут. Если поверит она, поверит и её сознание. Я думаю, скоро мы будем говорить о больших успехах в лечении мисс Блэк!

Электросонтерапия закончилась через час, и после больницы я повёз Эвелин к себе домой. Всю дорогу я не мог избавиться от неприятных мыслей, заставляющих сердце больно вздрагивать. Мы проехали столько мест, где раньше были с Эвелин вдвоём, и, глядя на каждое из этих мест, я хмурился с сожалением и грустью. «Вот кофейня, в которой мы завтракали в прошлую пятницу, — печально думал я, когда мы стояли на светофоре. — Как горько! Эта кофейня помнит нас, а Эвелин — нет…»

Весь оставшийся день мы провели вдвоём, и в течение этого времени все сомнения, безжалостно терзавшие моё сердце, оставили меня. Я смотрел на искренний блеск в глазах своей возлюбленной и верил ему; я верил, что она любит меня, что помнит об этой любви, верил, что в этой девушке не может быть лжи. Нет-нет, она не может лгать!

Когда мы легли спать, Эвелин уснула почти сразу же. А я лежал на спине, глядя в потолок голубоватого оттенка, и, обнимая свою возлюбленную за плечи, думал о наших отношениях. Мы уже далеко не в первый раз ложились в одну постель, однако дальше страстных поцелуев дело так и не заходило… Нельзя сказать, чтобы меня это пугало или беспокоило, но я размышлял об этом уже не первую ночь.

В голову почему-то полезли воспоминания о моих прежних отношениях. С Чарис я переспал уже через две недели после знакомства, с Астрид, симпатичной шведкой, я лёг в постель на следующий день после первой встречи, а с Дианной — и вовсе на первом свидании! Было немного неприятно думать, что я был со столькими девушками, видел столько глаз и губ, а для Эвелин я являлся первым в жизни другом, первым в жизни молодым человеком… Сколько раз мне пришлось проверять землю на прочность прежде, чем я уверенно встал на неё ногами!

И всё-таки, почему с Эвелин всё не так? Почему я так робок с ней, так осторожен, словно всё это переживаю в первый раз? В чью пользу мне толковать это? Я много читал о своём расстройстве, хорошо знал особенности своего поведения, и склонность к сексуальной распущенности — это одна из черт, характеризующая мою болезнь. Но с Эвелин я никогда не позволял себе ничего подобного. Получается, мне частично удаётся контролировать свои эмоции и мысли, и значит ли это, что я уже сделал первый шаг на пути к своему исцелению? Это предположение было настолько хрупким, что я, чего-то испугавшись, сразу же прогнал мысли о нём из головы.

В ту ночь я твёрдо решил, что не прекращу лечение. Мысленно я рисовал себе картины нашего с Эвелин далёкого безоблачного будущего, в котором и она, и я здоровы и счастливы. Крепче прижав к себе свою возлюбленную, я улыбнулся и уснул абсолютно успокоенный.

— Думаю, не стоит напоминать вам, какой послезавтра день, — сказал Мик, когда в понедельник мы впятером снова встретились в студии. — Каждый американец, по-моему, знает эту дату с пелёнок.

— Да, Мик, спасибо, — с улыбкой ответил Карлос, — мы и без твоих напоминаний не забыли про День Независимости.

Кажется, у всех кроме меня было сегодня хорошее настроение. В то время, как мои друзья улыбались, разговаривали о чём-то и смеялись, я сидел на диване один и мрачным взглядом смотрел на Кендалла. Он вёл себя так легко и непринуждённо, будто того пятничного разговора между нами вовсе не было! А я всё помнил и всё злился на Шмидта, не понимая, как он мог так вести себя. Неужели не осталось в нём ни капли благородства, неужели в его душе есть место только для наглости и подлости?

— Я хочу, чтобы сегодня мы очень хорошо поработали, — продолжал Мик, — потому что уже послезавтра мы должны быть в Вашингтоне.

— В Вашингтоне? — устало переспросил я. — Другой конец страны… Да мы на одну дорогу потратим половину суток!

— Да, Логан, а что делать? Пропускать концерт? — Менеджер провёл пальцем по тачпаду ноутбука и сделал два щелчка. — Из Лос-Анджелеса мы вылетаем завтра в одиннадцать вечера, так что будьте готовы.

— А ещё раньше ты об этом сказать не мог? — нахмурился Джеймс. — Завтра, например?

— Мог бы и завтра. Но, я думаю, вы уже привыкли, что на День Независимости вы редко бываете в нашем городе, чаще выступаете в Нью-Йорке, Чикаго или вот в Вашингтоне.