Умершее воспоминание

Маслоу вцепился в мои плечи, надеясь оттащить меня от Кендалла, но я с силой оттолкнул его, и тот впечатался в стену. Улучив момент, Шмидт с яростью сбросил меня с себя, и меня резко отбросило к холодильнику. От удара последний шатнулся; сверху на пол упал горшок с каким-то растением и разбился с неприятным треском. Это на мгновенье отвлекло меня, и немец быстро вскочил на ноги.

— Что вы тут устроили? — строгим голосом, пьяно пошатываясь, спросил Джеймс. — Для выяснения отношений люди придумали слова, слова! А вы привыкли решать все дела кулаками, так не пойдёт…

— Ты сам из себя слепил неудачника, — сказал я Шмидту, подойдя к нему и приблизившись к его лицу; слова Маслоу я пропустил мимо ушей, — и винить здесь уже точно некого.

— Какой же я кретин! — вдруг улыбнулся Кендалл и, вздохнув, посмотрел на потолок. Из уголка его рта побежала алая струйка, и он, взяв со стола салфетку, осторожно вытер кровь. — Я совершил такую ошибку… чудовищную ошибку! Зачем я отпустил Эвелин?..

— Хочешь сказать, что, останься она с тобой, всем было бы куда лучше? — вновь закипая от злости, спросил я.

— Заметь, ты сам это сказал.

— Да как ты можешь думать об этом?! — Я, с вызовом нахмурившись, сделал несколько шагов навстречу к Кендаллу, но Джеймс схватил меня за руку и остановил. — Что за подлые и эгоистичные мысли? Эвелин со мной, она счастлива со мной, и тебе пора с этим смириться! Ничего не изменится, она тебе не достанется!

— Не тебе говорить мне об эгоизме, — сквозь сжатые зубы проговорил немец, вытянув руку и указав пальцем на моё лицо. Я сердито ударил его по руке, и Кендалл, взбесившись, бросился ко мне.

— Брейк, я сказал! — снова вмешался Джеймс прежде, чем Шмидт успел меня ударить. Маслоу встал между нами и выставил руки в стороны, чтобы, в случае чего, не допустить нового столкновения.

— Хочешь сказать, что я, встречаясь с Эвелин, проявляю свой… эгоизм?

Кендалл молча посмотрел на меня вместо ответа.

— Глупость! — высказался я. — По-твоему, я должен лишать себя счастья рядом с ней только потому, что ты тоже к ней неравнодушен?

— Я много раз просил тебя попытаться понять меня! — повысил голос немец и сделал шаг ко мне, но Джеймс, уперев руки в его плечи, заставил его остановиться. — Хотя куда тебе до понимания? Ты ведь за бесконечной заботой о своих собственных отношениях даже не хочешь замечать, что происходит вокруг!

— Мне важны собственные отношения, да и так поступает каждый, — тихо сказал я.

— Нет! Нет, нет, не каждый! Как ты не понимаешь? Я пытался прогнать из головы мысли о ней, я пытался убить чувства… делал вид, что мне всё равно! Помнишь, ты спрашивал, ревную ли я её к тебе, злюсь ли, что ты продолжаешь с ней видеться? Я ответил, что не ревную, что всё хорошо, но, бл…, неужели не понятно, что всё ох…ть как плохо?! Я просто делал вид, что очень надеялся на то, что она ответит тебе взаимностью! На самом деле мне тоже её не хватает, и да, я видеть вас двоих не могу, меня тошнит от этого! Как видишь, я пытался быть равнодушным, но все попытки впустую… Все. Вообще! Знал бы ты, какие только способы я пробовал! — Кендалл замер на мгновение, точно думал, стоит ли рассказывать мне об этих способах. — Тебе такое и в голову никогда не придёт. Знаешь почему?

Я молча смотрел на него, пытаясь осознать всё то, что он наговорил мне.

— Потому что единственное, что пришло бы тебе на ум, — это самый простой способ избавления от страданий, — проговорил Шмидт, прищурив глаза. — Пуля в лоб. А я жить хочу.

— Так, так, так, — забормотал Джеймс, увидев, с какой силой подействовали на меня слова Кендалла, и сжал обеими руками мои плечи, — пьяные разговоры — худшие разговоры. Давайте продолжим обсуждать баскетбол, а?

— Жить хочешь? — переспросил я, глядя на Шмидта из-за плеча Маслоу. — Живи! Потому что такая тварь, как ты, заслуживает жизни в вечных страданиях!

— Он не то хотел сказать, — вмешался ловелас в отставке, — Логан, ну ты же знаешь, что алкоголь развязывает язык Кендаллу, он не то хотел сказать… а ты так остро реагируешь на это…

— Он на всё остро реагирует, — мрачно бросил немец, посмотрев на окровавленную салфетку, что держал в руке, — и считает, что для него нет запретных тем, что он может сказать что угодно!

— Буду поступать с тобой так же, как и ты со мной, — сказал я, хмуро глядя на собеседника. — Ты говоришь то, о чём думаешь? Хорошо! Я тоже буду говорить то, о чём думаю!

— В таком случае ты будешь говорить только о себе.

И мы замолчали, все трое. Джеймс изучил внимательным взглядом меня, потом Кендалла и усадил нас обоих за стол.

— Всё, что вам нужно, это выпить немного. — Маслоу наполнил два стакана бренди. — Подумаешь, нервы немножко подвели… Выпейте.

Шмидт без лишних слов взял стакан и осушил его до дна почти за мгновение. Я же молча пялился на стол.

— Логан, — Джеймс пощёлкал пальцами перед моим носом, — вообще-то я тебе это говорил.

— Я не хочу, — тихо ответил я.

Маслоу только тяжело вздохнул в ответ и выпил бренди, который ещё секунду назад предназначался мне. Шмидт, взяв пачку сигарет, достал одну и сунул её в рот.

— Думаешь, моя жизнь только из страданий и состоит? — задумчиво задал вопрос он, глядя куда-то в сторону. Потом он поджёг сигарету и поднял на меня взгляд.

— Да что же нужно, чтоб заставить вас заткнуться? — не выдержал Джеймс. — Кен, тебе так плохо молчалось?

— Я просто задал вопрос. Я же не бросился на него с кулаками, мне это не свойственно!

— Ничего я не думаю, — угрюмо ответил я, не смотря в сторону собеседника. — Я не знаю, чем наполнена твоя жизнь, и на вопрос отвечать не собираюсь.

— Просто мне, как и всем остальным, хочется во что-то верить, — тоже помрачнев, проговорил Кендалл, — хоть во что-то… А когда у меня отбирают единственное, ради чего хочется жить, то я лишаюсь веры, лишаюсь надежды. Так жить невыносимо, Логан! Хотя бы это ты понимаешь? Понимаешь, чего пытаешься меня лишить? Ты не можешь запретить мне любить…

— Да не умеешь ты любить, — выпалил я, совсем не подумав.

Самолюбие Шмидта, как я мог заметить, это уязвило. Он какое-то время молча пялился на меня, будто ждал, что я скажу ещё что-то.

— Ты так много знаешь обо мне, что можешь с такой уверенностью говорить, чего я не умею?

— Нет, Кендалл, — ответил я, — как оказалось, я совсем тебя не знаю. Хотя дружим мы уже семь лет.

— Ну и каково тебе говорить всю эту дрянь своему семилетнему другу, а?

— У меня к тебе тот же вопрос. — Я вздохнул. — Да уж… Семь лет дружим, а я за все эти семь лет и не заметил в тебе того, что, оказывается, переполняет тебя через край.