Умница

Нина просмотрела бумаги, относящиеся к проекту, и пришла в ужас. Даже не будучи юристом, она видела в документах множество упущений, двусмысленных формулировок, мелких противоречий. Эти бумаги составлялись наивными, хорошими людьми для таких же хороших людей. А для плохих людей весь проект был похож на швейцарский сыр – столько в нем было дырок, которыми можно было воспользоваться. И не было абсолютной никакой возможности что-либо поправить.

Оставалось надеяться, что железные парни из «Градстройинвеста» не решатся замахиваться на такой большой проект или, что вероятнее, не смогут до него дотянуться. Ну, не всесильны же они в конце концов.

Нина, стараясь не выдать своих опасений, стала расспрашивать отца о том, как происходит сдача проекта, что за люди входят в комиссию.

– Да нормальные люди, – отвечал он. – Ну, есть там правда один…

Оказывается, в комиссии у Евгения Борисовича был недоброжелатель – начальник местного технадзора. Прежде уже бывали случаи, когда тот донимал отца необоснованными, с его точки зрения, придирками. Хуже того, отец был убежден, что этот чиновник – взяточник. «Вот, если бы я ему дал на лапу… Но ты же знаешь, я такими вещами не занимаюсь».

А теперь этого начальника технадзора люди из «Градстройинвеста» могли использовать для атаки на проект, подумала Нина и поняла, что отец думает о том же.

– Да не волнуйся ты! – с наигранным оптимизмом воскликнул отец. – Все будет хорошо.

Он стал в сотый раз втолковывать ей, какой замечательный проект они осилили.

– Да и председатель комиссии, можно сказать, свой человек, – добавил он.

Отец рассказал, что раньше уже решал с тем деловые вопросы, и водку пить доводилось.

– Нормальный мужик, – заверил отец. – Кстати, он мне звонил недавно. Если бы были какие-то проблемы, он бы сказал…

Этот разговор происходил за чаем, который они пили в конце дня, сидя в пустом офисе. Слушая бодрые заверения отца, Нина видела, как он отводит глаза, и как дрожит чашка в его руке. Она ругала себя за тупость. Только теперь до нее дошло, как напуган отец. Он прекрасно понимал, что на его компанию «наехали» всерьез, и теперь смертельно боялся за свой главный проект. Поэтому он, перешагнув через свою гордость, попросил ее о помощи. Только вот помочь она ему ничем не могла.

Он вовсе не был так слеп и самонадеян, каким Нина, раздражаясь, начала его считать. Просто, как бы ни был силен «Градбанк», и какое бы хорошее предложение ни сделали отцу, он не мог уступить. За этим стояла вся его личность, вся его жизнь, и соображения выгоды и здравого смысла тут были ни при чем.

Больше они к этому разговору не возвращались: говорить было не о чем. Да и отец в оставшиеся до приемки недели почти не показывался в офисе, дневал и ночевал на объекте.

Наконец настал главный день. На саму процедуру приемки отец Нину не пригласил, и она не стала напрашиваться, за что потом ругала себя на чем свет стоит. Взяв отгул на работе, где было затишье в делах, она с утра поехала к отцу домой, чтобы вместе с Лидией Григорьевной дожидаться новостей.

Как только она приехала, раздался телефонный звонок. Лидия Григорьевна бросилась к аппарату. Звонил отец. Его было плохо слышно, он говорил из какого-то людного места, но главное разобрать удалось. Новость была хорошая: его единственный враг в комиссии, начальник технадзора, заболел, прислал вместо себя заместителя. Заместитель, никому не ведомый скромный служащий, веса в комиссии не имел, и даже если бы вылез с претензиями, его вряд ли стали бы слушать.

Нина сидела с Лидией Григорьевной на кухне. Та угостила ее кофе с превосходным кексом собственного изготовления. На вечер было намечено торжество по случаю сдачи проекта, куда Евгений Борисович пригласил несколько своих ведущих сотрудников с женами. Через неделю, как положено, предстоял банкет в ресторане для всех служащих и партнеров фирмы, но Евгений Борисович хотел сначала отметить победу в домашней обстановке – чтобы показать верным соратникам, что считает их друзьями, а заодно похвалиться кулинарными талантами Лидии Григорьевны. Из суеверия Лидия Григорьевна не начинала готовку, но Нина знала, что ее холодильник забит до отказа.

Нина едва ли не впервые общалась с женой отца наедине. Лидия Григорьевна выглядела и вела себя иначе. При ярком свете дня, без косметики, ее лицо выдавало возраст – перед Ниной сидела женщина, лучшие годы которой остались далеко позади. С Ниной она не вела своих вечных восторженных разговоров о театральных постановках. Вместо этого, слово за слово, она стала рассказывать о своей жизни.

Она родилась и выросла в районном городке где-то в Поволжье. Мать-учительница растила ее без мужа. Едва закончив школу, девушка Лида поехала покорять столицу. Мечтала поступить в университет, на журфак, но оказалась дворником при жэке. Здесь ее заметил ее будущий мужчина. Он был каким-то районным руководителем, посещал микрорайон с проверкой. Заметив молоденькую девушку-дворника, спросил, кто такая. Кончилось тем, что Лида стала секретаршей в его управе. И – его любовницей.

Он был ее первым мужчиной и на долгие годы единственным. Он был неплохой человек и любил ее, но жизнь испортил. Между ними была огромная разница в годах, и, разумеется, он был женат. Когда настали более либеральные времена, он развелся и женился на Лиде, но был категорически против того, чтобы она рожала. Привыкшая его слушаться, Лида подчинялась и в этом. Когда же она решила поступить по-своему, было уже поздно, стать матерью она не смогла.

Она уже была не секретаршей: закончив вечерами какой-то институт, сделала небольшую карьеру в районных учреждениях. Когда пришла новая власть, ее мужа выставили на пенсию, а она сохранила должность и даже получила повышение, к которому вовсе не стремилась. Работа ее не интересовала, она давно поняла, что хочет быть только женой. Намаявшись смолоду в общежитиях, а потом долгие годы тоскуя в однокомнатной квартире на положении любовницы, она хотела иметь настоящий дом, быть замужем. Она и была замужем – за старым больным пенсионером, который ничего не мог ей дать как муж, но требовал все больше внимания к себе, брюзжал и изводил ревностью. Лидия испытывала к нему смешанное чувство жалости и ненависти.

Это продолжалось еще десяток лет, но в конце концов он умер. Лидия поклялась себе начать новую жизнь: следить за собой, ходить в театры, завести новых знакомых. Одним из этих новых знакомых оказался отец Нины, который приходил к ней за какой-то подписью. Выйдя замуж за него, Лидия Григорьевна сразу ушла с должности и устроилась на полставки консультантом при муниципалитете – чтобы только не сидеть дома, а общаться с людьми и быть в курсе новостей, при этом не обременяя себя ни работой, ни ответственностью.

Слушая ее, Нина впервые поняла, что для Лидии Григорьевны ее отец – воплощенная мечта ее жизни. Прожив всю жизнь с человеком на двадцать с лишним лет ее старше, Лидия теперь была замужем за молодым – почти ее возраста – и интересным мужчиной. Она была счастлива.

Пробило полдень, потом час дня, два часа. Лидия Григорьевна приготовила на скорую руку поесть для них двоих, а сама уже поглядывала на часы: ей пора было приниматься за серьезную готовку для вечернего торжества.

Нина поела с удовольствием. Она чувствовала себя уютно на этой чистой красивой кухне, где за ней ухаживали, чего не случалось уже очень давно. Ее вражда к Лидии Григорьевне осталась в прошлом, она приняла эту женщину, и даже память мамы не стояла между ними. Маму Нина вообще вспоминала нечасто – только когда ей было особенно тоскливо и одиноко.

Но в этот раз мама сама явилась к ней. Нина болтала с Лидией Григорьевной, рассказывала той какой-то бухгалтерский анекдот, как вдруг у нее в голове прозвучал мамин голос. То, что это был именно голос мамы, Нина не сомневалась – она узнала бы его среди тысяч других. Голос сказал: «Нинуся…» Потом, через секунду: «Бедный папа…»