Unknown

Калмыков. — И вот еще что, соколы: с командного пункта дважды уже передавали

категорический приказ — уничтожать только бомбардировщиков! Вы поняли?

Летчики-гвардейцы помалкивали. Они знали, какие обвинения могут воспоследовать:

истребители действительно часто увлекаются боем с другими истребителями.

Немцы не хуже наших знают азартный характер, который приводит пилота в

истребительную авиацию. Личный счет сбитых врагов, захватывающие воздушные

поединки…

— Нам предстоит работа, — подчеркнул командир. — Работа, а не «свободная охота».

Эти приключения — не сейчас. Наземные войска ведут тяжелейшие бои, немцы

прорываются. А их авиация продолжает хозяйничать в небе и бомбить наши танки.

— Ясно, — пробурчал младший лейтенант Шерстнев.

— Хорошо, что тебе это ясно, Шерстнев, — повернулся к нему командир. — Еще раз

повторяю: только бомбардировщики! Помните, под Сталинградом, — лицо командира

чуть смягчилось, — Илья Чубарев таранил «Фокке-Вульф»? И ничего, жив остался.

Слабое место у самолета — хвостовое оперение. Его можно срубить винтом. Подходить,

понятно, в таких случаях приходится на малой скорости, а это почему опасно? Можно

попасть под сильный огонь неприятеля. В общем, решайте сами, а задача вам ясна. — Он

понизил голос: — В районе Понырей сейчас Рокоссовский и командующий Шестнадцатой

воздушной армией Руденко. Так что биться будем, можно сказать, над самой головой у

начальства.

Четверка Яков поднялась с аэродрома. Поляков шел ведомым у командира звена.

— Мотор барахлит, — Калмыков выругался страшными словами и повернул Як обратно

к аэродрому.

Истребителей осталось трое: пара Маркевич — Шерстнев и одиночкой Поляков.

Над Понырями действительно было черно от вражеской авиации. Несколько групп

бомбардировщиков подходили с разных направлений.

«Только бомбардировщики!» — твердил Поляков.

В этот момент истребители прикрытия набросились на тройку Яков, и двое из них

ввязались в воздушный бой.

Поляков прорвался к бомбардировщикам.

Он шел один, но не испытывал страха. Предстоит работа, как сказал командир звена.

Качнул крыльями друзьям — все в порядке.

«Хейнкели» заметили одинокий «ястребок» и открыли по нему бешеный огонь. Стрелял

не один, не два — сразу шесть самолетов.

Уводя машину из-под выстрелов, младший лейтенант подобрался к вражеским

бомбардировщикам на пятьдесят метров.

«Мессеры» пришли на помощь своим бомбардировщикам: новая очередь настигла Як-1, и

машина загорелась. Пробит был бензобак и водный радиатор.

— Ах, ты так? — пробормотал младший лейтенант. — А ты знаешь, что у меня четкая

боевая задача: не допустить бомбардировщики к нашим позициям? Я больше моего

командира боюсь, чем тебя!

Он засмеялся. Никого он не боялся.

Як-1 оставлял в небе дымный хвост. «Хейнкеля», видимо, уже списали истребителя со

счетов: враг подбит — чего больше желать?

На горящей машине Поляков приблизился к ведущему группы бомбардировщиков — на

тихой скорости, осторожненько. И так же аккуратно винтом и горящей правой

плоскостью летчик отрубил хвост «Хейнкелю».

Бомбардировщик рухнул на землю.

Остальные растерялись — строй рассыпался, четко выстроенная атака разрушилась,

выход на цель сорвался…

— Пора. — Летчик выбросился из своего горящего Яка с парашютом.

…На земле за ходом боя действительно наблюдали Рокоссовский и Руденко.

— Кто это у тебя так геройствует? — спросил Рокоссовский.

— Скоро узнаем, Константин Константинович, — ответил Руденко.

На командный пункт доставили летчика: он был ранен в руку, весь в пыли, но глаза

блестели.

— Это ты сейчас «Хейнкеля» протаранил? — Руденко пошел к нему навстречу и раскрыл

объятия. Затем отстранился: — Да ты, брат, на ногах не стоишь. В медсанбат тебя, срочно.

— Риска большого не было, товарищ командующий, — отозвался младший лейтенант. —

Все же опробовано на практике. Я видел, как другие это делают. Самолет жалко, но его

все равно изрешетили.

Летчик отсалютовал и ушел, а Рокоссовский сказал:

— Представить к званию Героя.

…Герой Советского Союза Виталий Константинович Поляков пройдет всю войну и уйдет

из жизни в двадцать первом веке — в 2012 году.

6 июля 1943 года, 1 час, район Курска

Ватутин не находил себе места. Огромные потери ни к чему не привели: стало ясно, что

оборона Воронежского фронта может быть прорвана.

Против Ватутина стояла мощнейшая вражеская группировка. А от бомбардировщиков

скрыться негде — лесостепь, открытые пространства.

Немцы наносят массированные удары, сбрасывают бомбы и возвращаются, ходят по

кругу — эдакая «карусель смерти».

А наши? Героев много, бьются — себя не жалеют, этого не отнять. Но сколько ни тверди

истребителям, что им следует сосредоточиться на вражеских бомбардировщиках, а

распыления сил не избежать.

Атакуют поэшелонно, по высотам, увлекаются индивидуальными поединками — а

He.111 тем временем безнаказанно бомбят наши позиции.

Какой смысл бросать на крупные ударные группировки наши маленькие, слабые группы?

Нет, решение нужно менять.

Ватутин позвонил Руденко. Тот был готов к разговору:

— По крупным скоплениям вражеских танков и пехоты на поле боя будем наносить

сосредоточенные удары большим числом бомбардировщиков и штурмовиков. А в

промежутках между сильными атаками — действовать мелкими группами штурмовиков.

Но — непрерывно!

— А времени на подготовку хватит?