Урановый рудник
Шрифт:
— Все видели, — тихо, ни к кому не обращаясь, сквозь зубы процедил он, — все знают… Посмотреть пришли… Смотрите-смотрите, радуйтесь… Суки!
— А ты не кипятись, погорелец, — так же негромко, но гораздо спокойнее сказал ему Завальнюк. — Ты кто такой, чтобы требовать от них сочувствия? Сам-то ты много ли им сочувствовал? Много помощи они от тебя видали?
Петров промолчал, со свистом дыша через стиснутые зубы и невидящим взглядом уставившись в огонь. Там, в огне, опять что-то рухнуло, с треском взметнулись искры.
— И потом, — продолжал Завальнюк, морщась и прикрывая рукой лицо от накатившего волной жара, — с чего ты взял, что это обязательно
— Ну, — по-прежнему глядя в огонь, рассеянно отозвался Петров.
— Вот тебе и «ну». Самогон ты разлил? Разлил, сам рассказывал. А самогон у кого брал? Небось, у тетки Груни?
— Ну, допустим.
— Ну, вот тебе и готовый пожар. У тетки Груни ведь не самогон, а ракетное топливо, — доверительно пояснил Алексею Андреевичу Завальнюк. — Я сам пробовал. Ей-богу, градусов семьдесят будет, не меньше.
— Восемьдесят три, — безучастно поправил Петров. — Я проверял.
— Вот, — удовлетворенно произнес подполковник. — Да еще если наш Петров впопыхах лампу опрокинул… Ну, в таком случае оно бы и без самогона полыхнуло в лучшем виде, а уж с самогоном-то полный верняк, тут и думать нечего. Эй! — воскликнул он вдруг. — Ты что делаешь, погорелец?!
Повернув голову, Холмогоров увидел, что Петров, стоя в позе горниста, играющего утреннюю зорю, допивает остатки вина из бутылки, которую он ухитрился прихватить с подоконника в доме отца Михаила. Пламя красиво просвечивало сквозь зеленое бутылочное стекло, и было хорошо видно, как с каждым сделанным участковым глотком внутри понижается уровень жидкости.
— Вот же стервец, — с оттенком восхищения сказал Холмогорову подполковник.
Петров допил вино, сунул под мышку пистолет, переложил бутылку в правую руку и, размахнувшись, швырнул ее в огонь. Бутылка беззвучно канула в гудящее, потрескивающее пламя, выбив из какого-то бревна снопик искр.
— Ну, чего вылупились?! — крикнул Петров зрителям и снова взял в руку торчавший под мышкой, как градусник, пистолет. — Валите по домам, тут вам не цирк! Разойтись, я сказал!
Зеваки начали молча расходиться по одному и парами, напуганные, по всей видимости, не столько пистолетом участкового, сколько прозвучавшим в его голосе яростным надрывом.
— Ты пистолетик-то спрячь, — негромко посоветовал Завальнюк. — Далеко ли до греха?
— Сейчас, — ответил Петров, но пистолет почему-то не спрятал. Завальнюк, впрочем, не стал настаивать, благо зеваки уже разошлись, беззвучно растаяв в темноте. Даже Могиканин тихонько слинял куда-то, словно сообразив, что он — единственный из зрителей, кого раздосадованный участковый может застрелить, не боясь уголовной ответственности.
Они остались втроем, по-прежнему стоя у покосившегося гнилого забора и глядя на уже начавший терять силу огонь, как будто в ожидании чего-то, что должно было произойти в ближайшее время. Именно такое ощущение напряженного и неприятного ожидания было у Холмогорова. Что чувствуют Петров и Завальнюк, он не знал, но его спутники продолжали стоять на месте, хотя делать им тут было нечего.
Над зубчатым склоном холма взошла полная луна — неправдоподобно красная, навевающая какую-то мистическую жуть. Будто приветствуя ее восход, в доме с шумом завалилась еще одна обглоданная пламенем стена, в небо взметнулся новый фонтан искр.
— Тут бабочка пролетела, крылышками помахала, стало море потухать и потухло, — негромко процитировал
Чуковского подполковник Завальнюк.— Полнолуние, — невпопад откликнулся Петров. — Говорят, самое время для оборотней.
Завальнюк пренебрежительно хмыкнул, но то, как он быстро оглянулся сначала через одно, а потом через другое плечо, многое сказало Холмогорову.
— Да ваши-то оборотни, как я погляжу, не шибко на луну внимание обращают, — возразил Завальнюк участковому. — Шастают бесперечь, угомона на них нет. Ты их святой водой поливать не пробовал?
— Это можно, — неожиданно охотно подхватил нить разговора участковый. — С оборотнем, товарищ подполковник, справиться вообще просто, буквально раз плюнуть. Тут даже серебряных пуль не надо, других способов навалом. Можно, как вы говорите, святой водой на него побрызгать, можно в огонь затолкать или, к примеру, кол осиновый ему, лешему, в грудину засадить. Дело-то за малым: сперва его поймать надо и… это… зафиксировать.
— Да ты, оказывается, веселый парень, — удивленно протянул Завальнюк, сообразивший наконец, что Петров над ним попросту издевается.
— Ага, — поддакнул участковый. — У нас тут все веселые, вы ведь сами давеча сказали. Жизнь у нас, товарищ подполковник, такая, что просто обхохочешься. Эх, поймать бы того, кто нам такую жизнь устроил, уж я бы с него живого не слез!
— Руки коротки, — небрежно обронил Завальнюк.
Холмогоров внимательно посмотрел на него, но подполковник ответил ему открытым и безмятежным взглядом.
— Вот я и говорю, — вздохнул Петров, не заметив этого короткого обмена взглядами у себя за спиной.
Он звучно, совсем как Потупа, отхаркался и плюнул в слабеющий огонь, но, разумеется, не доплюнул — от пламени волнами накатывал нестерпимый сухой жар, и держаться на расстоянии даже самого мощного плевка от горящего дома было попросту невозможно.
— Недолет, — констатировал Петров, утирая губы ладонью. — Эх, вмазать бы сейчас! Зря я этих уродов разогнал, надо было кого-нибудь за пузырем послать. Посидели бы у костерка, как туристы… Ну, вроде как пикник, что ли… Куда бы это сбегать? — деловито закончил он, озираясь по сторонам.
— Ты это прекрати, — строго сказал Завальнюк, беря его за рукав. — Слышишь, Петров?
— А чего Петров? — участковый сердито вырвал у него свой рукав. — Хватают еще… Чего Петров-то? Что, выпить нельзя? Это, между прочим, мой дом догорает, а не ваш! Вот он, я, весь тут, перед вами, и все мое имущество при мне — и движимое, и, мать его, недвижимое. Так теперь мне еще и выпить запрещается? Алексей Андреевич, — неожиданно повернулся он к Холмогорову, — ну, хоть вы ему скажите!
Несмотря на драматизм ситуации, такая попытка апеллировать к нему в решении столь вздорного вопроса позабавила Холмогорова. Впрочем, для Петрова данный вопрос, похоже, не являлся таким уж вздорным; участковый не произнес модного среди городской молодежи слова «достали», но оно, это хлесткое жаргонное словечко, ясно читалось в обиженном выражении его лица. Он рассматривал реплику Завальнюка как попытку отнять последнюю оставшуюся у него в этой жизни радость, развеять последнюю иллюзию свободы — действительно последнюю, ибо никаких иных радостей, свобод и даже иллюзий у лейтенанта милиции Петрова и впрямь не осталось. Да, при ближайшем рассмотрении вопрос оказывался далеко не вздорным; Алексей Андреевич набрал в грудь воздуха, лихорадочно пытаясь сформулировать достойный, правильный ответ — такой, чтобы участковый и не обиделся, и хотя бы на время оставил мысль о выпивке.