Утешение

Контрразведчик думал, в наступившей паузе его пальцы отстучали по столу какой-то марш. Нахмурив лоб, он рассеянно перебрал лежащие перед ним бумаги, встал и прошелся по комнате. Ольга молчала. Офицер подошел к окну и какое-то время стоял спиной к ней, словно пытался что-то разглядеть в темноте за стеклом. Затем вздохнул и вернулся на место.

— Только ради вас, Ольга Владимировна, — произнес он и потянулся к трубке телефона. — Начальника разведки… Товарищ полковник, срочная информация. Надо съездить по адресу. Нет, лучше сегодня ночью… — Он зачем-то прикрыл ладонью мембрану и быстро написал на листе вопрос: «Сколько боевиков?»

— Видела троих, — шепнула Ольга. — В других домах не знаю.

Контрразведчик кивнул головой и продолжил:

— Только один дом… Взвода, я думаю, будет достаточно. Я понимаю, что они по четыре часа в сутки спят, но больно важный адрес, товарищ полковник…» Схроны с оружием, взрывчатка… Имеют отношение к Хаттабу. — Здесь он выразительно посмотрел на Ольгу. — Да, смежников предупредим… Командиру бригады рапорт напишу. Принял… Так точно… Павел Иванович, там еще пленный наш должен находиться, он располагает ценной информацией… Да… Как возьмут, сразу заберу к себе. План операции будет через час. Уже пишу… Ну вот, Ольга Владимировна, — повернулся к ней офицер, положив трубку. — Ночью съездят. Я, конечно, рискую, но это риск обычный, связанный с карьерой. А вы рискуете жизнью. Чечены быстро поймут, что и как, откуда там бойцы взялись. Пойдет по селам слух. Теперь вам на неподконтрольные территории пока лучше не показываться.

Ночь Ольга провела в кабинете контрразведчика. Около полуночи рация на сейфе зашумела, заморгала лампочкой. Офицер что-то буркнул в нее, сказал Ольге: «Разведка выдвинулась». Откинувшись на стуле, он прикрыл глаза, но подремать ему не удалось. Настойчиво зазвонил телефон. Контрразведчик коротко ответил в трубку, взъерошив рукой волосы, пытаясь себя взбодрить, полез в сейф за какими-то папками и вышел из кабинета.

Ольга осталась одна. Какое-то время она, прищурившись, смотрела на яркую лампочку, потом полезла в сумку и достала недавно полученное, несколько раз перечитанное письмо от дочери.

«Мамочка, родная, — старательно писала Настя на школьном листке в линеечку. — Уже год, как тебя нет. Мы с бабушкой живем хорошо. Каждый вечер смотрим по телевизору про Грозный — вдруг тебя там увидим. Очень скучаю по тебе. В школе все знают, что ты в Чечне, ищешь Лешу. Наша классная учительница Екатерина Дмитриевна всегда говорила, что ты настоящая героиня и лучшая мама, и другие учителя тоже так говорили. А сегодня учительница по английскому ругалась на меня за то, что я отвлекалась на уроке, и сказала, что надо вызвать родителей в школу, но у меня их нет.

Она при всех сказала, что ты в Чечне вышла замуж за военного и из-за этого не приезжаешь. Мне было очень обидно. Она тебя совсем не знает и не имеет права так говорить. Я сказала ей, что ты была ранена, а потом выбежала из класса. Мамочка, дорогая, я знаю, что ты без Алеши не можешь вернуться, но все равно, приезжай скорее…»

Ольга прочитала, усмехнувшись в том месте, где было сказано, что она вышла замуж. Подумалось, что дочь ее не узнает, — постарела она за этот год на десять лет. И тут же мысли перескочили на белый от снега двор и мальчишку в яме.

Домашний адрес он боевикам дал неправильный, не захотел, чтобы мать знала. Не захотел ставить ее перед выбором. Продавать квартиру, потом занимать, потом еще занимать, а потом услышать: «Ты медленно деньги собирала, опоздала на два дня, сама виновата, его больше нет». Не захотел, чтобы она всю оставшуюся жизнь скиталась по вокзалам и винила себя в его смерти. Его мать воспитала хорошего сына, сидя в яме, он жалел ее, а не себя. Может, сегодня ему повезет…

Прошел час. Затем другой.

Подкатывала дремота, начали слипаться глаза. Кабинет расплывался, и в сонной дымке начали появляться какие-то лица: знакомые и незнакомые. Сон уносил ее. Появился сгоревший, коричневый от ржавчины танк, его башня беззвучно двигалась, дуло искало цель. Потом появилось чье-то бородатое лицо; черные, как ночь, глаза. Горящий дом. Затем она увидела свои руки, мокрую глинистую яму, капельки дождя и чьи-то останки в истлевшей тельняшке.

Она доставала останки, они разваливались у нее в руках, она аккуратно складывала то, что доставала, на кромку ямы, но чего-то не хватало, чего-то важного, без чего парня не опознают, и она продолжала рыться руками в скользкой глине, но ей попадались лишь смятые деформированные пули. Пришла в сон Наташа, красивая — не такая, как в жизни. Только одета в ту же полинявшую майку, хотя вокруг осень и вот-вот пойдет снег. Наташа отвлекала ее разговорами: пустыми и отвлеченными, мешала копать…

— …Ольга Владимировна! Приехали — проник в сон чей-то голос, и Ольга, с трудом открыв мутные глаза, вернулась в кабинет с яркой лампочкой.

Перед ней стоял улыбающийся контрразведчик.

— Все получилось, — оживленно произнес он. — Двоих положили, один ушел, а одного живым взяли. Тот живой сейчас у начальника разведки. И говорит такие интересные вещи, что сверху уже телефон оборвали, пытаясь его к себе забрать. С парнем все в порядке. Врач его уже осмотрел, говорит, сильное воспаление легких, ноги отекли и кровоподтеки по всему телу. Били его сильно. Но жив. Сейчас в госпиталь повезли.

«Хороший человек. Не любила его раньше, а теперь вот — помог», — подумала Ольга, глядя на его улыбку. Галина обещала посылку выслать — надо ему какой-нибудь гостинец принести. А то задерганный весь, глаза красные от бессонницы… Что-то в нем есть схожее со Славой, что-то правильное, из детских книжек…

— Спасибо вам, Евгений Павлович! От всего сердца спасибо! — поблагодарила она, поднимаясь со стула. За окном уже светало, парня спасли, пора уходить.

А контрразведчик подумал, что эта женщина даже не осознаёт, что делает. Спроси ее: «Сколько человек ты вернула из плена?» — и она ответит: «Немногих», — имея в виду только тех, кого за руку привела в Грозный, и в этом не будет позы.

Она уходила с искренней мыслью, что парня сегодня освободил он — Евгений Павлович, за это и благодарила.

Давно хотелось зайти в церковь. Но все как-то не получалось. А после освобождения парня пошла.

Единственный православный храм в Грозном не закрывался даже зимой 95-го, когда весь город пылал и гремел. Люди пили воду из луж, жгли костры у подъездов и часами пробирались по развалинам к храму, чтобы повторить вместе слова Символа веры и причаститься Телу и Крови Христовым.

Храм горел, настоятель и старушки-прихожанки сумели спасти из огня антиминс и часть икон. Казаки и МЧС привозили гуманитарку: темнела возле церкви очередь, русские бабушки стояли вместе с чеченками-матерями и детьми, чтобы получить хлеб, воду, консервы и свечи. Настоятель храма, отец Анатолий Чистоусов, сам бывший армейский майор, оказался настоящим пастырем, сумевшим наладить гуманитарную помощь, сохранить приход и молитвенную жизнь.

По мере пополнения отрядов боевиков арабскими наемниками религиозной терпимости оставалось все меньше. Вначале боевики пришли за вторым священником — отцом Александром. Пришли ночью, домой, били несколько часов, потом облили бензином, хотели сжечь живьем, но он сумел вырваться, выпрыгнул из окна своей квартиры на втором этаже, спасся и уехал в Россию.

Настоятель какое-то время служил один.

В январе 96-го он поехал к боевикам в попытке вызволить из плена одного солдатика, за которого попросил Патриарх Алексий. Но его самого оставили в плену. Несколько недель пытали, а потом убили. Останки настоятеля нашли лишь спустя четыре года, опознав по фрагментам облачения.

Говорят, что незадолго до смерти он сказал своему соузнику — игумену Филиппу:

— Представляешь, если нас расстреляют, мы станем мучениками. Мучениками!

Вера — дар Божий сохранялась здесь, как в последние времена.