Увечный бог

Лизунец пялился на нее.
– Но, - сказал он через несколько шагов, - зачем ты мне рассказываешь?

– Урб - один из лучших сержантов в морской пехоте, и достался нам. Мы знаем. Да мы уже кипятком в сапоги писаем. Невыносимая тяжесть, Лизунец. Из него ни слова не выдавишь. Но по глазам видно: он чертовски недоволен, что мы висим на шее.

– Все хорошо, - сказал Лизунец.

Она нахмурилась.
– Что хорошо?

– Вы внутри, капрал. Ты и твои солдаты. Вы все внутри.

– Точно? Уверен?

– Вы внутри.

Она заулыбалась и пошла быстрее. Обернулась, чтобы кивнуть. Он кивнул в ответ, увидел, как легко она шагает. Как склоняется к Лепу Завитку, солдаты перекидываются словами и жестами. Миг спустя Грусть и Трос приблизились, чтобы послушать.

Все четверо обернули к нему лица.

Он помахал рукой.

"Не могу дождаться, чтобы пересказать Острячке".

Потом Лизунец неловко заерзал на ходу. Он пропотел в палатке, и теперь у него взопрел довесок. "Прямо чувствуешь, как кожа слезает. Мать, вот жжется. Лучше завтра шары проветрю".

***

Сержант сверкал на нее глазами, делал жесты. Острячка наморщила лоб.

Поденка толкнула ее: - Хочет поговорить.

– Как это?

– У него семь вопросов. Откуда я знаю? Соображай, принцесса. Идиот потерял весь взвод. Наверное, хочет объясниться. Чтобы не получить нож в спину.

– Я не стану его бить ножом в спину, - покачала головой Острячка.
– Что бы он ни сделал.

– Неужели?

– Если он их сам убил и похвастается этим, я ему шею сверну. Но ножом в спину - это подло.

– Ну нет, - возразила Поденка.
– Имеет смысл. Жертва не заслужила взгляда в глаза убийцы. Жертве и незачем знать, за что ее кончают - только что кончают и врата Худа уже распахнуты.

– Чего-то тут не хватает.

– Лучше подойди, он уже злится.

Острячка с ворчанием догнала сержанта Впалого Глаза. Не особо приятная рожа, верно? Но такую рожу запомнишь навсегда. Со всеми неправильностями.
– Сержант?

– Ты не знаешь язык жестов, солдат?

– Какой язык? О, этот. Да, знаю. Почти. Азы. Стой. Ложись. Бей. Трахни себя. И так далее.

– Морпех должен знать, как сложить азы.

– Да? Я из тяжелой пехоты, сержант.

– Расскажи о парне-девке.

– При помощи рук? Не могу, сержант. То есть, я хочу спросить "Какой парне-девке?", но не знаю, как это сделать руками.

– Смертонос. Расскажи о нем, солдат. Словами, но голоса не повышай.

– Ни разу за всю жизнь голоса не повысила, сержант.

– Смертонос.

– И что?

– Для начала, почему он такой, словно девка?

– Он принц, сержант. Из племени Семиградья. На деле он наследник...

– Тогда что тут делает, во имя Худа?

Она пожала плечами: - Его послали расти на стороне. С нами. Увидеть мир и все такое.

Впалый Глаз оскалил кривые зубы.
– Но он уже пожалел.

– Не вижу причины, - сказала Острячка.
– Пока что.

– Итак, он вырос в холе и неге.

– Подозреваю.

– Откуда же такое дурацкое имя?

Острячка покосилась на сержанта.
– Прошу прощения, серж, но где были вы и ваш взвод в день Окопов?

Он метнул ей злобный взгляд.
– Какая тебе разница?

– Ну, вы не могли его не видеть. Смертоноса. Он же высоко подпрыгивал. Единственный из нас перерезал На'рхук горла. Верно? Высоко прыгает, говорю. Видите восемь заметок на левой руке?

– Ожоги?

– Да. По одному на каждого На'рхук, которого он зарезал.

Впалый Глаз фыркнул: - Еще и враль. Как я и думал.

– Но он даже не считал, сержант. Никогда не считает. Восемь - это сколько мы видели, то есть мы же смотрели. Потом поговорили, сравнили в так далее. Восемь. Так мы ему и сказали, и он выжег заметки. А мы его спросили, скольких он выпотрошил. Он не знает. Мы спросили, скольким он перерезал поджилки - тоже не знает. Сами мы сойтись в счете не смогли. Явно больше восьми. Но мы увидели, как он делает ожоги, и решили не говорить сколько. Он бы всего себя обжег, верно? А он красавчик. Было бы жалко.

Тут она замолчала, чтобы пощадить дыхание. В бою ей сломали три ребра. Дышать - и то больно, а говорить еще хуже. Столько слов она со дня битвы не выговаривала.

– Поденка и Спешка, - сказал Впалый Глаз.
– И ты. Все из тяжелой.

– Да, сержант.

– Назад в строй, Острячка.

Она широко ему улыбнулась, явно удивив, и начала отставать, пройдя мимо однорукого капрала Ребро (поглядевшего на нее с каким-то подозрением), потом мимо Спешки и Смертоноса. Наконец она оказалась рядом с Поденкой.

– Ну?

– Ты была не права, - с большим удовлетворением сказала Острячка.

– Насчет чего?

– Ха. Он задал всего ШЕСТЬ вопросов!

Впалый Глаз всё время оглядывался.

– Чего ему еще нужно?
– удивилась Поденка.

Тут сержант ткнул пальцем, указывая на Смертоноса: - Еще один воздушный поцелуй, солдат, и я тебе кишки на Худом клятую шею намотаю!

– Вон как, - пробормотала Острячка.

Поденка кивнула: - Принц еще в деле, верно?

***

Еж услышал воющий смех позади, шумно вздохнул.
– Слушай это, Баведикт! Скрип их одной рукой водит. Так и знал!

Летериец-алхимик снова потянул за узду вола.
– Увы, Командор, я не знаю, о чем вы.

– Он же толкнул им старую речь про "Ходячих Мертвецов". Она словно кандалы отмыкает. Была одна ночь, видишь ли, когда Даджек Однорукий пришел в лагерь Сжигателей. Мы работали под Крепью, вели тоннели - никогда до того столько булыжников не таскал. Он пришел, да, и сказал то, что мы и так знали.
– Еж сорвал опаленную кожаную шапку, поскреб недавно выбритый скальп.
– Мы были ходячими мертвецами. Потом он ушел. Дал нам подумать, что из этого можно извлечь.

– И что же?

Еж снова натянул шапку.
– Ну, почти все... гм, померли. Не получив шанса. Но Вискиджек, он не намеревался забывать ни о чем. Быстрый Бен и Калам, боги, они хотели начать смертоубийство. Если ты ходячий мертвец, чего тебе терять?

– Признаюсь, Командор, мне такое определение не по нутру.

– Ноги похолодели?

– Всегда признавал за вами ум, сэр. Но холодные ноги - именно то, чего я не желаю ощутить.

– Так сильнее бей копытами. К тому же сказанное Скрипом относится к его Охотникам. К нам, Сжигателям Мостов, никакого...