Увечный бог

Она оседлала маниакальный поток, безумную поросль агонии, а потом, когда он отпустил, угасая, медленно выдохнула. Изо рта кисло воняло страданием; она чуяла этот привкус на вздутом языке. Она сочилась им на грязные доски днища.

Нужно было ее оставить позади. Одинокая палатка среди мусора брошенного лагеря. Это было бы актом милосердия. Но когда армии думали о милосердии? Все их дело - отрицание доброты. Словно колесо водяной мельницы, громадина разрушения крутится и крутится. Никому не дозволено уйти от... от чего? Она поняла, что улыбается. "От смертной боли, вот от чего".

Погляди на колени, на плотную обмотку из шкур миридов, скрывшую сломанную голень. Свесь волосы, закрывшись от взора Бадана Грука, Смолы и остальных, что так бестолково топают вперед, такие горькие, согнувшиеся под весом заплечных призраков.

"То был Прыщ или Добряк? Да, Прыщ. "Отрасти волосы, женщина!" Или "Срежь!" Не могу вспомнить... почему не могу? Это было так давно?

Прыщ, изображающий Добряка. Откуда берется такой вид смелости? Подобной... дерзости? Понимающий блеск в глазах не исчезнет, пока его не просунут во врата Худа. Да и там... не правда ли?

Как я восхищаюсь такими людьми. Как хочу быть похожей.

Бадан Грук, возьми урок у Прыща. Умоляю. Хватит печали в глазах, взгляда раненого зверя. Я вижу - и хочется ударить сильнее. Хлестнуть. Хочу исполнить все твои напрасные страхи, сделать настоящими все сердечные раны. Поглядим, как они кровоточат!"

Фургон заскрежетал под ней. Целуй-Сюда задохнулась. Цветы в деревья, листья воспламеняются за глазами. Нет времени думать. Каждая мысль старается сбежать, но погибает в лесу. "Взрывается, подбросив листья к самому пологу. Все мысли улетают. Как птицы в небо".

В ноге заражение. Началась лихорадка, и никто ничего не может сделать. Травы повели бы хорошую войну... будь они здесь. Если бы она попросила. Если бы сказала кому-то. Пасты и присыпки, эликсиры и мази, ряды мрачнолицых солдат под колышущимися стягами. Марш в ухмыляющееся лицо болезни.

"Никому не дозволено уйти. От смертной боли, да.

Оставайся здесь, в трясущемся фургоне, кислый пот волов так сладок ноздрям. Мы нашли себе войну, товарищи. Нельзя остановиться, поболтать. Мы нашли войну и никому не дозволено уйти. Никому не дозволено уйти. Никому не..."

Бадан хмыкнул, поднял голову.

– Дерьмо, - сказала Смола и побежала.

Целуй-Сюда склонилась сидя, одна нога торчит из-за деревянного борта, вторая лежит под неестественным углом. Затем она падает назад, голова стучит, словно попала на камни.

Смола влезла в фургон.
– Боги подлые, она горит. Бадан - веди целителя. Быстро.
– Она встала, согнулась над грудой вещей.
– Досада! Сгреби это на одну сторону - быстрее! Выйти из строя!

– Слушаюсь, сержант!

***

– Вышли из строя, сержант. Нам сбегать, узнать, что такое?

Хеллиан скривилась.
– Просто маршируй, капрал.

Было темно, но не так темно, как могло бы быть. Люди светились зеленым - но, может, так всегда бывает, когда она не пьяная. "Удивляться ли, что пью!" - Слушайте вы все, - начала она.
– Не сводите глаз, ищите.

– Чего?
– спросил Увальнерв.

– Таверну, разумеется. Идиот.

К ним перевели двоих из Седьмого взвода. Пара мечей, у одного плохо с коленом, у второго морда больной лошади. "Одного звать Хром. Но которого? Второй... Хрясь. Сапер? Хрясь - сапер? Но саперы теперь немногого стоят. Большой, чтобы держать меч... но если Хрясь - тот, что с больным коленом... Вообразите, сапер с больным коленом. Заложи заряд и беги! Ну, хромай. Как можно быстрее. Как думаешь, ты похож на коня в упряжи, а?

Саперы. Дурная идея дурно кончается. Отнимите у каждого по ноге, и эта порода скоро вымрет.

Да, Хром - сапер. А Хрясь другой. У Хряся колено. Сапер Хром. Но погодите, у кого же плохое колено? Можно бы повернуться. Вроде. Повернуться, бросить, так сказать, взгляд. Кто хромает? Отобрать более хромого, вот и Хрясь, а сапер - другой, с больным коленом. То есть Хром. Его назвали Хромом по хромому колену папаши. Он всю жизнь должен был помогать дураку. Но если бы он с таким имечком и пришел, его не взяли бы в солдаты. Его или выпороли, или протащили под килем. Итак, сапер плохо бежал от какой-то закладки, за то и заслужил имя Хрясь, за хряснутое колено. Да, я въехала. Уф.

Но зачем нам конь с больным коленом?"

– Холодно стало, сержант.

Гримаса Хеллиан стала страшнее.
– И чего я должна сделать, пернуть тебе в лицо?

– Нет. Просто сказал. О, Хром отстает - надо положить его в фургон.

– А ты кто?

– Я Навроде, сержант. Был с вами с самого начала.

– Какая дверь?

– Что?

– Улица, на которой мы жили в Картуле. Из какой ты двери?

– Я не из Картула, сержант. Я о начале взвода. Вот я о чем. Арен. Семиградье. В первый раз мы шли походом через Худом порченую пустыню.

– Назад в И'Гатан? Удивляться ли, что жажда. В кувшине вода, солдат?

– Только моя моча.

– Радуйся, что ты не баба. Каково было бы писать в бутылку, если ты баба. И"Гатан. Боги подлые, сколько раз нам брать это место?

– Мы не в И'Гатан идем, сержант. Мы... ладно. Точно пустыня. Холодная.

– Капрал Нервалень!

– Сержант?

– Что у тебя в кувшине?

– Моча.

– Кто придумал ее продавать? Чертов гений.

Навроде сказал: - Слышал, квартирмейстер испытывает пузыри на хундрильских жеребцах.

Хеллиан нахмурилась: - Они взорвутся. Зачем бы ему? А важнее, как? Затыкает руками?

– Не конские пузыри, сержант. Мехи для воды. Привязывает к жеребячьим петушкам...

– Уткам.

– Почему?

– Лошади не любят петухов, а уток не замечают. Но такой пузырь их ужасно замедлит. Мы словно на ферме, на которой ты вырос, Навроде.

– Знаете, меня не обдуришь, - сказал, склоняясь к ней, Навроде.
– Я вижу суть, ясно? Вы держите нас занятыми. Словно игра, головоломки каждый раз.

Она поглядела на него.
– Я вас дурю, да?

Он почти сразу отвел глаза.
– Простите, сержант. Ну, чуете?

Хеллиан промолчала. "Зеленое свечение, да. Все эти осколки и камни, там же, где пауки. Крошечные глазки в куче, следят за мной. Я трезвая. Уже не могу делать вид, будто их нет.

И ни одной таверны на виду. Дело пахнет дрянью. Большой дрянью".– Слышал? Проклятая гиена.

– Это Горлорез, сержант.

– Убил гиену? Отлично. А где Балгрид?