Увертюра ветра

Она встрепенулась, порываясь обернуться, но тут же поникла, по-прежнему боясь выпустить fae из взгляда хоть на мгновение.

Я в три размашистых шага сократил разделяющее нас расстояние и встал прямо перед девушкой, загородив пугающее зрелище. Вопреки моим чаяньям, она побледнела еще сильнее, как будто теперь, когда сила ее взгляда не удерживала, мертвая могла восстать.

– Камелия!
– уже раздраженно, теряя терпение, окликнул я. Но без толку.

Поняв, что она не сможет взять себя в руки, пока fae, едва не убившая ее, рядом, я твердо направился к нему.

Решимость таяла с каждым сделанным шагом: я слишком хорошо помнил захлестнувшие в тот раз чувства; слишком хорошо помнил, как умирал вместе с ней - и одного воспоминания об этом было достаточно, чтобы вызвать неприятную дрожь и предательскую слабость, боль.

Боль - и глупую, пугающую уверенность, будто бы там, на ложе шепчущих трав, должен лежать я.

Я остановился у ее ног, с каким-то болезненным интересом вглядываясь в черты. Безумие ушло из потемневших, пустых глаз цвета невозможной, бездонной сини, но его приторную, отравляющую все сладость я все еще отчетливо слышал в айрисском воздухе.

Безумие...

– Безумие, которого не бывает у aelvis, никогда.

Нэльвё подошел незаметно, встав позади меня

– Ты тоже это почувствовал?
– спросил я, не оборачиваясь.

– Было сложно не заметить, - усмехнулся он.
– Что это может значить?

Я, не слушая его, негромко сказал:

– Это faе горных рек.

– Так далеко от Лиирских склонов?
– скептически спросил Нэльвё и - оборвал себя удивленным: - Ах ты ж, верно! Проклятие Сумеречных?

Я покачал головой.

– Нет. Они не могут этого... а если и могут - не стали бы. Они все еще Ее слуги и никогда не тронут младшую ветвь. Fae - само воплощение Воли.

– Тогда что? Сумеречные - нелепость, верно. Но какие еще могут быть варианты?

– Могут, - негромко сказал я, но от слова, небрежно оброненного в воздухе повисло напряжение. А я, не замечая этого, всматривался в землистый оттенок обычно белоснежной кожи aelvis, истонченные, невозможно худые руки... в обломанные уродливые ногти, разодранные ими в кровь плечи... Ветер шептал отгадку, такую простую, очевидную - и почти невозможную.

Непостоянная, сделай ее невозможной!

Сказать вслух - признать, смириться, выпустить в мир... Глупая вера в то, что пока что-то не названо, его нет.

Глупая... только чья? Аэльвская ли, человеческая? Когда мы успели настолько утратить себя - и не заметить?

Голос - невыразительный, безэмоциональный. Опять чуждый, не мой - но по какой-то причуде судьбы принадлежащий мне сейчас:

– Песнь драконов.

– "Драконов"?..
– глупо повторил Нэльвё, кажется, не сразу поверив в услышанное. И тут же отрезал: - Они исчезли десять тысяч лет. Десять!

– Не исчезли. Уснули. И нет ничего удивительного в том, что они вернулись сейчас, когда мы утратили себя.

***

– "Утратили себя"?
– переспросила Камелия.

Любопытство все же пересилило страх, и девушка, решившись, медленно приблизилась к телу fae. Камелия робко жалась к нам - растерянная, пугливо вздрагивающая от каждого шороха. Когда рядом сухо хрустнула переломившаяся ветка, шурша листвой и сорвавшимися ввысь птицами, она спряталась за Нэльвё, отчаянно вцепившись ему в предплечье, да так там и осталась, выглядывая из-за его спины. Отрекшийся, к моему удивлению, терпел это с несвойственной ему выдержкой.

– Когда-то, - помедлив, негромко начал я, - одного-единственного Слова было достаточно, чтобы "низвергать города и поднимать горы". Прежняя, выстроенная еще aelvis, а не людьми, Ильмере пала во мраке Тысячелетней ночи не от пламени, и не от осадных орудий, а от Слов сказителей, ставших по разные стороны в войне. Это было пять тысяч лет назад, когда эра Расцвета только-только пошла на убыль. А еще раньше, в Час драконов, те, кто были до нас, сумели расколоть материк и сковать драконов, погрузив их в сон среди льдов и океанской соли. Драконов, Камелия. Тех самых, чье присутствие искажает мир, заставляя корчиться в агонии, чья безмолвная Песнь порождает в звонкой и тонкой мелодии мироздания диссонансы. Драконов, в чьем дыхании aelvis тают так же легко, бесследно, как утренняя дымка в первых лучах солнца. Они - ничто; воплощенный хаос, вырвавшийся в мир из нижних Граней реальности и враждебный ему по самой своей сути. Все, что мы могли им противопоставить - Слово, как высшее проявление порядка. А теперь? Чего теперь стоят наши слова - обветшалые, утратившие подлинное значение и лишенные власти над всем? Можем ли мы вызвать Словом хотя бы рябь на воде? Прежде почти каждый волшебник был сказителем, а теперь? Я не встретил ни одного, хотя, поверьте, был знаком едва ли не со всеми ведущими чародеями Северы. А я... вы ошибаетесь, если думаете, что я действительно могу то, о чем шепчут старые сказки. Подчинить кого-то своей воле, слышать и слушать ветер... может быть, разбить сад, ключ, бьющий из под земли... даже, пожалуй небольшую скалу. Но горы, теряющиеся в небесах? Сковать драконов, одна Песнь которых лишает любого aelvis сил сопротивляться, бороться, мыслить? Она вытесняет все, взамен даря боль - невыносимую, мучительную, сводящую с ума. Fae слышала Песнь, и что с ней стало? Безумие, ненависть, одна только боль и смерть. Сможем ли мы противопоставить драконам хоть что-то? Мне кажется, нет. Утратили ли мы себя? Да. Кто, в общем-то, такой сказитель? Всего лишь тот, кто слышит Волю. Слышит - и воплощает Ее. Это и есть подлинное волшебство, Камелия. Это, а не потоки манипулирования потоками сил и природных энергий. А сейчас Ее почти никто не слышит, и Она не снисходит ни до кого. Это не врожденное качество, не какое-то мифическое благоволение, а просто умение слушать - и слышать. Так просто - и почти невозможно. Поэтому, да, Камелия. Мы утратили себя, и теряем, с каждым мгновение, все больше. Я даже не уверен, можем ли мы называться aelvis, бессмертными - или уже потеряли на это право?

Тишина, робкой гостей пришедшей с первым моим словом, теперь, когда последний отголосок затих, стала полновластной хозяйкой. Расправила плечи, вздохнула свободно - и, сладко жмурясь, подставляя личико солнцу - закружилась по поляне, приминая легкими шажками траву.

– И что теперь?
– неожиданно хрипло спросил Нэльвё, не сводя тяжелого взгляда с fae.

– Что теперь?
– слабо улыбнувшись, повторил я. Тишина брызнула переливчатыми искорками-бликами.
– Полагаю, будет неплохо, если ты предашь тело fae земле. Она, конечно, не восстанет блуждающей тенью, но и не станет частью чуждого ей леса. Обед отменяется по причине отсутствия обеда: сначала кашу разварили, потом - сожгли, еще и каждый счел своим долгом пнуть котелок. Оно и к лучшему: обстановка все равно, кхм, к еде не располагает. Так что собираем вещи и едем дальше, перекусив что-нибудь на ходу. До того, как совсем стемнеет, у нас еще есть часа полтора-два. Хотелось бы провести их с толком, и прибыть завтра в нис-Эвелон как можно раньше.

– Что, прости? Куда прибыть?
– переспросил, точно решив, что ослышался, thas-Elv'inor.

– В нис-Эвелон. Город в Лесу Тысячи Шепотов, - невозмутимо пояснил я.

– Мы же собирались в Зеленые долины...
– подала голос совершенно запутавшаяся Камелия.

– Собирались. И собираемся сейчас. Просто теперь мы поедем через Лес, а не в обход.

– Но вы же говорили, что нас туда не пустят!

– Сказителя - пустят, - проскрипел зубами Нэльвё.

– Я желанный гость, а не просто сказитель, - наверное, излишне резко ответил я, среагировав на звеневшие в голосе Отрекшегося раздражение и издевку.

Не дождавшись ответа, я развернулся и молча направился к лошадям.

– Зачем нам в Лес?
– окрик Нэльвё остановил меня, когда я уже коснулся поводьев Стрелочки. Пальцы дрогнули, соскользнув с распутываемого узла.

Помедлив, я обернулся к нему и, как бы продолжая незаконченный у озера разговор, ответил:

– Исправлять ошибки.

– Ошибки прошлого исправить невозможно, - не сводя с меня пытливого взгляда, отрезал бессмертный. Напрасно: я не собирался лгать или лукавить.
– Ты это прекрасно знаешь. Особенно - таким образом.

– По-моему, исправлять ошибки, которые невозможно исправить, можно только самым невозможным образом, - с улыбкой ответил я, отворачиваясь и возвращаясь к прерванному занятию.

– Бессмысленный набор слов.

– Жаль, если это так.

Стрелочка ткнулась мне в ладонь сначала просительно, потом - укоризненно. Прости, не подумал прихватить что-нибудь вкусное.

Я рассеянно провел рукой по гриве лошадки. И лаконично ответил:

– Я должен сказать Shie-thany, что fae предгорий слышали Песнь, и что драконы проснулись и готовы вырваться на волю.