Увидеть свет

«Может быть, люди именно для этого создают семьи? Ради этого обманчивого чувства не-пустоты и терпят друг друга?» — вопрос-откровение, не иначе. И Вэйл едва не набрал номер Мадлен, но вовремя остановился. Нет, ему следует быть сильнее таких порывов. Он справится один, всегда справлялся. Сколько бы мир ни катился вниз, он сумеет удержаться на ногах.

В воздухе словно разливалась напряжённость, каждое движение отдавалось неслышным звоном. Доминик понимал — что-то происходит, но что конкретно, ему пока не давалось. Он в который раз проклял тот день, когда Рик решил показать ему фотографии. Если бы он их не видел… Если бы.

Самым неприятным было то, что Доминик почти перестал писать. Картины начали меньше привлекать его, он не погружался в собственные миры, и это мучило неимоверно. Если поначалу возник небывалый прилив вдохновения, то теперь, казалось, он работал исключительно на упрямстве. А это отражалось в образах. Он видел, как полотна зарастают скукой и не объяснил бы иначе это странное ощущение. Конечно, он и раньше сталкивался со схожими проблемами — пусть и очень редко, но всегда помогали одинокие прогулки или дальние поездки. Сейчас, когда он находился под прицелом федералов, нельзя было уехать.

Интуиция подсказывала, что вздумай он покинуть город даже ненадолго, и поводов подозревать его станет больше. Однако терзаться невозможностью заниматься любимым делом, тоже было не лучшим вариантом.

Алекс почувствовал что-то, потому пытался взбодрить его по-своему — прислав несколько любопытных контрактов, и Доминик дал добро на продажу пары выставляющихся картин, но это ничуть не порадовало. Хотя некоторые полотна он оставлял для себя и только, расставаться с работами он привык, и это никогда не приносило боли. Но не теперь. Ревнивая ненависть к тем, кто смотрел на них и возжелал их, всколыхнулась в нём неожиданно сильно. Доминик едва ли смог убедить себя, что и на этот раз отдать их необходимо.

Просматривая ещё раз список, он вдруг почувствовал головокружение. Дурнота подступила так близко, что он с трудом сдержался. Смешно, но причиной внезапного приступа была одна единственная строчка: некто хотел купить несколько эскизных набросков, которые по прихоти Анхелики входили в экспозицию. Это были прообразы The Light, младшие сёстры той самой картины. И фамилия покупателя тоже звучала знакомо.

Быть может, в этом и не было ничего необычного — если уж покупателю отказали в продаже основного полотна, то почему бы ему не попытать удачи с эскизами? Но Доминик увидел за этим нечто большее, пугающую глубину. Только кто бы с ним согласился? Вряд ли кому-нибудь будут понятны его ощущения. К тому же он не мог сформулировать, что именно говорит ему это… совпадение?.. Эта чужая прихоть?

Отодвинув ноутбук, Доминик силой воли запретил себе перезванивать Алексу. «Это было бы чересчур подозрительно!» — внезапная мысль заставила Вэйла вздрогнуть. Таким поступком он словно раскрывал карты перед… кем?

Как бы то ни было, он действительно сдержался и мысленно простился с эскизами. Он решил принести их в жертву, как будто те были по-настоящему живыми, а он собирался вспороть им грудь на каменном алтаре, чтобы напоить кровью древнее чудище. Написав Алексу, что готов рассмотреть и подписать надлежащие бумаги, Вэйл поставил себя на место то ли предателя, то ли Авраама, оставалось лишь дождаться голоса с небес, который в последний момент остановил бы его.

Мешанина образов побудила его подняться в студию и излиться на холст цветовыми пятнами и геометрическими фигурами. Доминик редко выбирал именно такие формы, но когда в голове спорили друг с другом мифология и Библия, он не мог выразить сомнения иначе. Получившееся полотно он признал уродливым, но не решился уничтожить. Это был символ его ощущений, фотография его чувств и эмоций, и от картины, принявшей в себя столько муки, нельзя было избавиться так просто. В конце концов, она должна была понравиться критикам, давненько он не прикармливал этих падальщиков.

Отвернув новую работу в угол лицом, Доминик отправился в душ. Было уже поздно, он дописывал последние штрихи в обличающе ярком искусственном свете, отчего картина смотрелась ещё ужаснее.

Ему хотелось как можно скорее добраться до постели. Чёткий и размеренный режим трещал по швам, и это вызывало то гнев, то внезапное возбуждение, точно такое, как у детей, делающих то, что им обычно запрещают. И всё было новым. Может быть, убийца добивался именно такой реакции? Мечтал заставить других увидеть, что мир изменчив, прихотлив, преходящ наконец?.. Что преступать установленные порядки — это путь к иным вершинам?..

Вэйл долго стоял под холодной водой, надеясь, что она принесёт облегчение. Он придумал уже так много вариантов мотивов, словно выискивал подходящий, чтобы тоже попробовать. И если раньше он верил, будто понимает преступника, то сейчас стремился отвергнуть это предположение. Неужели всему виной Мадлен, её слова? Или же Доминик всего лишь запутался в себе? Он не мог дать ответов, а потому так отчаянно жаждал уснуть, уйти в те миры, где мысли будут терзать исключительно символами.

***

Заснуть сразу он не сумел, как ни старался, пришлось обратиться за помощью к снотворному, чего давненько не случалось. Возможно, это было странно, однако Доминик боялся умереть во сне. Ему казалось, что это похоже на утопление, только не лёгкие заполняются водой, а мозг заливают жуткие бесформенные видения, и оттого он не может больше функционировать. Удушье, вызванное вышедшими из-под контроля снами. Вэйл даже сотворил несколько работ на эту тему, втайне злорадствуя, когда никто из критиков не разгадал заложенного в полотнах образа. Но сегодня он старательно проигнорировал застарелую фобию, решив перетерпеть паническую атаку, которая неизменно следовала за принятием капсул препарата.

Он уже держал на ладони таблетки, собираясь с духом, когда завибрировал мобильный. Прежде Доминик никогда бы не поднял трубку — не то было время, не то настроение, да и не в его правилах — отвечать на звонки после одиннадцати. Сейчас же он почему-то знал — это очень важный звонок. Его нельзя пропустить, нельзя пойти на поводу собственного кодекса.

И он ответил, хотя звонили с неизвестного номера. Голос Рика, звучавший словно из другой реальности, показался Доминику по-настоящему жутким.

— Снова второй, — сказал тот отрывисто, но было ясно, что он имеет в виду. — Если бы ты только видел это вживую… Ты получишь фото, но, пожалуйста, не смотри их сразу. Это… не стоит смотреть на ночь. Прости, что тревожу так поздно.

— Я понял, — Доминик отправил капсулы обратно в баночку. Нет, бессонница была кстати.

Рик прислал фотографии уже через полчаса.

========== 9 ==========

Рассматривая вызывающие отторжение снимки, Доминик размышлял, чего может желать или добиваться «второй». Мысленно он называл его именно так, и не узнать его почерк было невозможно. На этот раз гротескную пародию, сложенную из человеческого тела, он угадал не так легко, но потом всё-таки припомнил. Этот этюд уже давно занимал место в галерее Анхелики — не потому что входил во все экспозиции, а всего лишь из-за того, что прекрасно вписывался в пустоту простенка в холле. Туда мало смотрели, там даже не было подсветки, но выбор показался Доминику гораздо более неприятным, чем очередное полотно с последней выставки. Убийца словно намекал, что присутствует рядом довольно долго. Приглядывается, выведал все укромные уголки.